М.С. АЛЬПЕРОВИЧ Взгляд с юга: США после войны за независимость в восприятии испаноамериканских современников

Бурные события 1775-1783 гг. в Северной Америке оказали заметное воздействие на испаноамериканцев. Прежде всего сыграли роль географическая близость заокеанских владений Испании и их колониальный статус. Вместе с тем помощь мадридского правительства мятежным британским колониям косвенно стимулировала рост революционных тенденций в Испанской Америке, а действия Англии, поддерживавшей освободительное движение в этом регионе, подрывали устои колониализма в Новом Свете .

К середине 70-х годов XVIII в. под властью пиренейской монархии находилась обширная территория, включавшая половину Южной, почти всю Центральную и значительную часть Северной Америки, а также ряд островов Вест-Индии. По условиям Парижского мирного договора 1763 г. Испания уступила Англии Флориду и все пространство к востоку и юго-востоку от Миссисипи, а в качестве компенсации получила от Франции Западную Луизиану и Новый Орлеан. Поскольку одновременно к англичанам перешла восточная часть Луизианы, вице-королевство Новая Испания с конца 60-х годов XVIII в. стало непосредственно граничить с британскими владениями (по р. Миссисипи), которые, с выходом к побережью Мексиканского залива, значительно приблизились и к испанским колониям в Вест-Индии.

Испанская Америка, где нарастала вооруженная борьба против метрополии, получили известное распространение идеи европейского Просвещения и проявились сепаратистские тенденции, была в какой-то мере психологически подготовлена к революции, начавшейся в середине 70-х годов в Северной Америке. Однако двойственная и противоречивая позиция Испании, которая, оказывая с целью ослабления Англии военную и финансовую помощь ее восставшим колониям, вместе с тем уклонялась от официального признания их независимости, чрезвычайно осложнила ситуацию.

Вскоре после начала боевых действий против англичан североамериканские повстанцы обратились за содействием к властям Луизианы. В августе 1776 г. губернатор Луис де Унсага получил от губернатора

Виргинии Патрика Генри и помощника Дж. Вашингтона генерала Чарлза Ли послания с просьбой срочно прислать оружие, боеприпасы и медикаменты. Отвечая Чарлзу Ли, Унсага заверил в своем сочувствии североамериканцам и изъявил готовность помогать им . Эта помощь, выразившаяся в снабжении вооружением и продовольствием, приобрела широкий размах при приемнике Унсаги Бернардо де Гальвесе. Поставки из Луизианы, осуществлявшиеся в значительной мере за счет субсидий местной и кубинской администрации, а также денежных пожертвований состоятельных креолов, играли немалую роль в обеспечении военных нужд США .

В конце 1777 г. генерал-капитан Кубы маркиз де ла Торре по указанию испанского министра по делам Индий Хосе де Гальвеса направил в Северную Америку в качестве наблюдателя 60-летнего гаванского негоцианта и работорговца Хуана де Миральеса, которому предписывалось находиться в месте пребывания Континентального конгресса. Добравшись в середине 1778 г. до Филадельфии, кубинец установил и регулярно поддерживал контакты с руководителями конгресса, систематически получал от них необходимую ему информацию, а в дальнейшем встретился с Вашингтоном и посетил ставку главнокомандующего. Хотя миссия Миральеса была задумана как акция, призванная служить интересам испанской короны, фактически он представлял креольскую элиту, страдавшую от произвола и дискриминации.

Выражая настроения этих кругов, кубинский агент испытывал явные симпатии к борьбе английских колоний. Он с восторгом и энтузиазмом доносил в Гавану об их военных успехах, не скрывал восхищения идеями североамериканской революции и деятельностью Дж. Вашингтона, посылал портреты последнего новому генерал-капитану маршалу Наварро и другим высокопоставленным чиновникам колониальной администрации .

Миральес сыграл немалую роль в развитии торговли между Соединенными Штатами и “Жемчужиной Антилл”, имевшем далеко идущие последствия, отнюдь не ограничивавшиеся только сферой экономики. Торговые связи стали важным каналом проникновения в испанские колонии известий о революционных событиях в Северной Америке и победах повстанцев над британскими войсками, распространения мыслей, высказанных в Декларации независимости, в произведениях и выступлениях североамериканских идеологов. Правда, переводы этих материалов на испанский язык относятся преимущественно к более позднему времени. Но некоторые испаноамериканцы знакомились с ними в оригинале или по французским переводам. В частности, “Здравый смысл” Томаса Пейна был в 1776 г. издан по-французски, что сделало этот памфлет более доступным для образованных слоев испаноамериканского общества .

Вслед за объявлением правительством Карла III войны Англии (21 июня 1779 г.) испанцы атаковали английские гарнизоны в Западной Флориде, в период с марта 1780 по май 1781 г. овладели фортом Мобил и крепостью Пенсакола, а год спустя установили полный контроль над всем Багамским архипелагом. Действия испанских войск в Карибском бассейне осуществлялись в значительной мере воинскими частями, базировавшимися или даже формировавшимися на Кубе и насчитывавшими в своих рядах много кубинских волонтеров и ополченцев, внесших свою лепту в освобождение британских колоний. Кроме того, купцы и судовладельцы Гаваны предоставляли североамериканцам кредиты на крупные суммы.

Революция в Северной Америке нашла отклик не только в тех владениях Испании, с которыми 13 английских колоний вследствие географической близости и иных обстоятельств были связаны более тесно, но и в остальных испаноамериканских регионах. Это влияние проявилось в условиях острого революционного кризиса, разразившегося в Испанской Америке на рубеже 70-80-х годов XVIII в. Назревавший уже давно взрыв не случайно произошел именно тогда, через несколько лет после начала вооруженной борьбы британских колонистов. Североамериканская война за независимость послужила толчком, ускорившим восстание на территории, подвластной мадридскому правительству. Подчеркивая идеологическое воздействие революционных процессов в Северной Америке на положение в испанской колониальной империи, аргентинский ученый Болеслао Левин констатировал: “Мятежные креолы испытывали прямое влияние событий, происходивших в северной части континента... Революционный дух испанских колоний вдохновлялся североамериканским примером” .

Впервые в испаноамериканской печати освободительная борьба британских колоний получила обстоятельное освещение в пятитомном энциклопедическом издании “Историко-географический словарь Западных Индий или Америки”, который был составлен уроженцем Кито Антонио де Альседо-и-Бехарано. Опубликованный в 1786-1789 гг. в Мадриде, этот труд, содержавший также подробные сведения о природных условиях, населении, экономическом развитии США, пользовался в Испанской Америке большой популярностью .

Победа революции в Северной Америке явилась убедительным аргументом в пользу восстания против испанского господства, к которому призвал перуанский иезуит Хуан-Пабло Вискардо-и-Гусман в знаменитом “Письме к американским испанцам”. Доказывая необходимость свергнуть иго Испании и добиться независимости, он, среди прочих соображений, ссылался и на вдохновляющий пример североамериканцев. “Отвага, проявленная английскими колониями Америки в борьбе за свободу, которую они ныне вкушают, - писал Вискардо, - покрывает позором нашу лень. Мы уступили им пальму первенства, которой они первыми в Новом Свете увенчали суверенитет и независимость... Их мужество является обвинением нашей бездеятельности. Да будет оно для нас отныне стимулом к завоеванию славы после трех столетий обид” . Цитируемый документ увидел свет, правда, лишь в 1799 г., уже после смерти автора. Однако его первый набросок встречается еще в письме иезуита британскому консулу в Ливорно Джону Адни от 30 сентября 1781 г., а в окончательном виде он был сформулирован между 1787 и 1791 гг.

Другой перуанец, Пабло де Олавиде - последователь Руссо и Вольтера, друг энциклопедистов, который, спасаясь от преследований инквизиции, нашел убежище во Франции, с сочувствием относился к молодой североамериканской республике, поддерживал личные контакты с некоторыми ее руководителями и даже обсуждал (чисто теоретически, конечно) с Джоном Адамсом (в 1783-1785 гг. представлявшим США в Париже) перспективы установления союзных отношений между Северной и Южной Америкой .

Помимо серьезного интереса к политической жизни и экономическому положению США, перипетиям войны за независимость, неизменное внимание привлекали в Испанской Америке видные деятели, проявившие себя в ходе недавних событий. Среди них наиболее заметной фигурой являлся Бенджамин Франклин, чья известность затмила даже популярность самого Вашингтона. Вскоре после смерти этого выдающегося ученого и государственного мужа издававшаяся в столице Новой Испании Мехико “Литературная газета” в декабре 1790 г. поместила статью о нем, написанную мексиканским просветителем Хосе Антонио Альсате. Высоко оценивая научный вклад североамериканского естествоиспытателя, автор указывал: “Он не был одним из тех физиков, которые оснащают свои труды тяжеловесными формулами и не подпускают простых смертных к храму науки. Источником открытий Франклина являлись опыты и наблюдения над природой” .

Наглядной иллюстрацией восприятия испаноамериканцами освободительной войны в Северной Америке и различных аспектов развития США в первые послевоенные годы является свидетельство, оставленное мужественным борцом за независимость Испанской Америки венесуэльцем Франсиско де Мирандой (1750-1816 гг.).

Он родился в Каракасе в семье состоятельного купца. По окончании местного университета покинул родину и отправился в Испанию, где вскоре поступил на военную службу и в 1774-1775 гг. участвовал в марокканской кампании испанских войск. После вступления Испании в войну между Англией и ее североамериканскими колониями Миранда в чине капитана полка “Арагон”, входившего в состав экспедиционного корпуса, отправленного в Вест-Индию, прибыл в 1780 г. на Кубу. Там энергичный и образованный офицер стал адъютантом симпатизировавшего ему губернатора острова генерала Кахигаля. Сопровождая своего начальника, он отличился при осаде и штурме Пенсаколы - столицы Восточной Флориды и за проявленную доблесть был 20 июля 1781 г. произведен в подполковники. В августе Кахигаль послал его на Ямайку для переговоров с британскими властями об обмене военнопленными. Успешно справившись с возложенным на него поручением и заключив соответствующее соглашение, Миранда возвратился на Кубу, а в мае следующего года сражался против англичан на Багамских островах.

Участие в войне с Англией на стороне ее восставших колоний, частые встречи с североамериканцами оказали сильное влияние на впечатлительного венесуэльца. Как он вспоминал впоследствии, именно во время флоридской и багамской кампаний, “в обстановке, когда дело свободы было предметом всеобщих усилий и энтузиазма”, в его сознании впервые зародилась мысль об избавлении Испанской Америки от колониального ига . В этом намерении Миранду укрепила секретная переписка с патриотически настроенными соотечественниками. 24 февраля 1782 г. группа знатных креолов Каракаса обратилась к нему с письмом, в котором заявляла о необходимости свергнуть ненавистное господство Испании и просила его возглавить борьбу за независимость . Однако Миранда счел преждевременным действовать, пока Соединенные Штаты не признаны как суверенное государство .

Взгляды молодого офицера и его связи с испаноамериканскими патриотами не остались незамеченными. Он был арестован по вымышленным обвинениям в торговле контрабандными товарами и выдаче англичанам военных секретов и хотя быстро освобожден, над ним вскоре снова нависла угроза тюрьмы. В конце 1782 г. с поста губернатора был смещен его начальник и покровитель Кахигаль. Вынужденный скрыться, Миранда решил искать убежища в США. Этому способствовало также давнее желание получить на месте достоверную информацию о событиях в Северной Америке и актуальных проблемах молодой республики.

Тем временем были уже подписаны прелиминарные мирные договоры между США и Англией, а также между последней, Францией и Испанией. 11 апреля 1783 г. Континентальный конгресс объявил о прекращении военных операций на суше и на море.

1 июня Миранда, снабженный рекомендательными письмами от Кахигаля, на борту шлюпа “Благоразумный” покинул гаванский порт и 10 июня высадился в Нью-Берне (Северная Каролина). Он провел в

США около полутора лет (до середины декабря 1784 г.). За это время венесуэлец побывал в Филадельфии, Нью-Йорке, Бостоне, Чарлстоне, Сейлеме, Ньюпорте и многих других городах, встречался с Джорджем Вашингтоном, Александром Гамильтоном, Сэмюэлом Адамсом, генералом Генри Ноксом, Робертом Ливингстоном, Томасом Пейном, маркизом Лафайетом, финансистом Робертом Моррисом, губернаторами штатов, мэрами крупных городов, видными правительственными чиновниками, военачальниками, дипломатами.

Миранда проявлял живой интерес к политической обстановке, экономическому положению, государственному устройству, общественной и культурной жизни Соединенных Штатов. Он изучал законодательство и деятельность представительных органов, уделял внимание религиозным учреждениям, посещал учебные заведения и библиотеки, знакомился с произведениями искусства, историческими памятниками и местными достопримечательностями, сравнивал природные условия различных штатов. Собственные наблюдения и впечатления, содержательные беседы с осведомленными лицами, повседневное общение с широким кругом людей, чтение газет и книг служили ему источником ценных сведений . Быстро улавливая и критически осмысливая суть того или иного явления, обладая превосходной памятью и умением по горячим следам событий делать живые литературные зарисовки, касавшиеся соответствующих фактов и персонажей, венесуэлец весьма полно фиксировал то, чему был свидетелем. На протяжении всего своего полуторагодичного путешествия по США он продолжал систематически делать подробные записи в дневнике, который начал вести уже давно. Где бы ни находился, чем бы ни занимался, с кем бы ни общался путешественник регулярно тщательнейшим образом описывал свои поездки и встречи, излагал высказывания собеседников, сообщал самые разнообразные детали, представлявшие, по мнению любознательного автора, интерес. Эти заметки были, как правило, очень конкретны, насыщены обильной информацией, не имели абстрактных рассуждений.

Дневник Миранды, “правдиво и достоверно отражающий жизнь Соединенных Штатов в первый период их развития, как свободной страны - отмечает покойный биограф великого венесуэльца, - содержит живые и точные описания различных сторон бытия городов и регионов, равно как и обоснованные критические оценки многих людей разного положения, с которыми ему довелось познакомиться. Это исторический документ первостепенного значения для изучения той интересной эпохи” .

Многое из увиденного в США, безусловно, импонировало молодому человеку, воспринимавшему тамошнюю действительность как своего рода крупномасштабный эксперимент, попытку перенести на американскую почву доктрины Просвещения . В обществе, где он оказался, царил, по его словам, демократический, республиканский дух, отсутствовали сословные барьеры и предрассудки. На это Миранда обратил внимание сразу же по приезде. Всего через неделю после того, как его нога ступила на землю Северной Каролины, в Нью-Берне торжественно праздновали долгожданное прекращение боевых действий и подписание прелиминарных мирных договоров с Англией. И тут Миранду, с его аристократическими вкусами и манерами, крайне поразило, что во время пикника высшие должностные лица города угощались “вперемежку с простым людом самого низкого происхождения, пожимали друг другу руки и пили из одного стакана”. Это необычное для креола из состоятельной семьи зрелище напомнило ему рассказы греческих историков и поэтов о подобных праздниках в свободных полисах Древней Греции . Позднее, перебравшись в Южную Каролину, Миранда отметил демократичность административной системы этого штата, чьим прототипом явились некоторые британские институты . Подчеркивая преимущества североамериканского государственного строя перед испанским, Миранда восклицал: “Боже мой! Какой контраст по сравнению с законодательной системой Испании” .

Совершая поездки по окрестностям Нью-Хейвена, Миранда как-то остановился передохнуть на придорожной мельнице, и там из разговоров выяснилось, что мельник служил в континентальной армии в качестве капитана легкой кавалерии, а его подручный оказался в прошлом проповедником и произвел впечатление разумного и образованного человека, который окончил колледж, свободно владел древнегреческим языком и латынью . В Спрингфилде (штат Массачусетс) на постоялом дворе венесуэльца посадили за обеденный стол рядом с кучером дилижанса, на котором он приехал, и остальными пассажирами. “Лишь с великим трудом, - признался путешественник, - удалось добиться, чтобы моему слуге подали еду отдельно” . Одобрительно отнесся Миранда к удивительной для человека, воспитанного на постулатах католической веры и испано-креольского мира, толерантности в отношении к религии и церкви. Говоря, например, о “полной терпимости в духовной сфере” применительно к Нью-Джерси, он пояснял: “Каждый волен молить или славить Бога таким образом и на том языке, как ему подсказывает совесть. Не существует господствующей религии или секты, все одинаково хороши и равны” . Значительное место в его путевых впечатлениях занимала незнакомая южноамериканцу природа Северной Америки. Так, путешествуя в январе 1784 г. по просторам Нью-Джерси, он записал: «Почва, возделываемая в этом краю, столь благодатна, что обычно его называют “садом Америки”. Повсюду текут ручьи и бьют родники кристально чистой воды... Ущелья покрыты густым лесом, разумно и заботливо оберегаемым, чтобы тысячекратно использовать для полезнейших целей. Внешне он составляет резкий контраст окрестным полям, засеянным пшеницей, коноплей и иными культурами, и в то же время укрывает множество восхитительных певчих птиц, которые летом прячутся в прохладной лесной тени, своим мелодичным пением придавая особое очарование этой чудесной сельской картине» .

А вот другой “набросок с натуры”, сделанный 3 июня 1784 г. в Олбани - административном центре штата Нью-Йорк: “Полевые травы издавали столь ароматный запах, леса так изобиловали плодами, посевы пшеницы и прочих злаков выглядели столь густыми, а земля - плодородной, что мне казалось, будто я нахожусь на острове Пуэрто-Рико, Кубе или в иной части нашего американского континента” .

Обитатели Нью-Джерси отличались, по наблюдениям Миранды, физическим здоровьем и крепким телосложением, чему способствовал, по его мнению, благотворный климат. Семьи (в значительной мере немецкого и голландского происхождения), как правило, являлись многодетными. Благодаря интенсивному освоению земель, высокому развитию сельского хозяйства и трудолюбию жителей их жизненный уровень таков, что позволяет удовлетворять насущные потребности и чувствовать себя счастливыми. “Могу утверждать, - констатировал венесуэлец, - что, путешествуя по этим местам, нигде не встретил человека, который выглядел бы плохо одетым, голодным, больным или праздным” . В трудолюбии населения Миранда смог наглядно убедиться и в Северной Каролине, где в связи с всеобщим дефицитом товаров в условиях войны каждый житель завел в своем доме ткацкий станок для изготовления хлопчатобумажных и шерстяных тканей. Широкое распространение получило там также домашнее производство водки и сидра .

Состояние земледелия молодой офицер оценил в целом весьма положительно, причем его мнение дифференцировалось в зависимости от местной специфики. Так, в Нью-Джерси, где земля была разделена на мелкие участки (“фермы”), она обрабатывалась, с точки зрения Миранды, лучше, чем в других регионах (как, например, Гаване и Южной Каролине). Дома там имели более скромный вид, но выглядели вполне благоустроенными. Почва не отличалась плодородием, а на океанском побережье была даже песчаной, однако благодаря интенсивному орошению и трудолюбию фермеров хозяйства являлись достаточно эффективными. В них выращивались пшеница и другие зерновые, превосходные фрукты и овощи, многочисленный скот . В Пенсильвании тоже сеяли пшеницу наивысшего качества, а кроме того, кукурузу, ячмень, коноплю, выращивали фрукты и овощи, заготавливался корабельный лес . Следуя вдоль берега океана из Сейлема в Портсмут, Миранда заметил, что по обе стороны дороги построены дома, окруженные множеством плодовых деревьев. Несмотря на бедность почвы и небольшие размеры земельных участков, “умение этих людей и сила духа, которую вдохнула в них свобода”, позволили им “прокормить свои семьи, платить высокие налоги, жить с удобствами и в свое удовольствие, будучи в тысячу раз счастливее, нежели владельцы богатых рудников и плодородных земель Мексики, Перу, Буэнос- Айреса, Каракаса и всего испаноамериканского континента” .

Из всех городов Северной Америки, в которых побывал, креол выделил Филадельфию, как самый большой и красивый в Новом Свете. Ему очень понравились ровные городские улицы, пересекавшиеся под прямым углом. По одной стороне, где мостовая была выложена кирпичом, двигался транспорт, другая предназначалась для пешеходов. Через определенные промежутки перед фасадами жилых домов установлены насосы, обеспечивавшие водоснабжение горожан . “Чистота, симметричность и протяженность улиц, их освещение по ночам и бдительность караульных, расставленных на каждом углу в целях безопасности и поддержания порядка в городе, делают Филадельфию одним из самых приятных и спокойных населенных пунктов мира” . Аккуратные, благоустроенные дома были построены со вкусом, но их архитектура отличалась непритязательностью. Самыми заметными зданиями являлись дом Законодательного собрания, больница, тюрьма, военные казармы, а мясной рынок - “лучший, самый чистый и обильный из всех, какие я видел” .

Хотя в восприятии Миранды, несомненно, доминировали позитивные моменты, к некоторым институтам молодого государства и феноменам североамериканского общества он отнесся весьма критически. В частности, беседуя с Сэмюэлом Адамсом относительно Массачусетской конституции 1780 г. (в составлении которой Адамс принимал активное участие), креол отметил имевшиеся в ней существенные противоречия:

1) объявляя основой общества принцип “добродетели”, она не предусматривала никаких мер, дабы обеспечить ее торжество, но зато устанавливала имущественный ценз и гарантировала право собственности;

2) провозглашая свободу совести и вероисповедания, конституция вместе с тем лишала возможности занимать государственные должности тех, кто не исповедовал христианскую религию .

Неоднократно присутствуя на заседаниях законодательного собрания штата Массачусетс в Бостоне, венесуэлец “имел возможность воочию убедиться в недостатках и неудобствах, присущих этой демократии вследствие передачи законодательной власти полностью в руки невежественных людей. Один декламировал стихи, выученные наизусть во время дебатов, ибо не понимал, о чем там шла речь. Другой, по окончании прений, длившихся в течение двух часов, спросил, какое предложение ставится на голосование. И подобным же образом вело себя большинство из них, так что на всем континенте эти демократические собрания обсуждали, предлагали и одобряли самые абсурдные и несправедливые вещи. И если мы примем во внимание, что их конституция предоставила всю полноту прав собственникам, то важные посты сенаторов и членов палаты представителей должны занять не самые мудрые, а люди, лишенные принципов и необразованные. Один четыре года назад был портным, другой - хозяином постоялого двора, третий - корабельным плотником, четвертый - кузнецом и т. д., и т. п.”

Внимательно присматриваясь к явлениям повседневной жизни, наблюдательный путешественник явно не одобрял многое из увиденного. Ему внушали антипатию “преобладающие черты характера тех, кто сегодня называет себя богачами”: их неуемная тяга к роскоши, высокомерие, тщеславие. Он зло иронизировал относительно неумеренного употребления парфюмерии и галантерейных товаров представительницами прекрасного пола, не скрывал насмешки по поводу повального увлечения модными светскими развлечениями. В частности, упомянув о широком распространении в Новой Англии школ французских танцев (например, в Бостоне “даже негры имеют свою, куда отправляются за семь миль дважды в неделю”), он ядовито заметил, что “не найдется мастерового, который не пожелал бы отдать своих дочерей в подобное заведение, где воспитывают в духе американской демократии” .

Упрекая североамериканцев в непозволительном, на его взгляд, расточительстве, Миранда полагал, что при отсутствии в США собственного производства предметов роскоши за них надо платить иностранным поставщикам. А поскольку, по утверждениям здешних коммерсантов, “всего имеющегося теперь в сей столице (т.е. Бостоне. - Авт.) капитала едва хватит, чтобы возместить Европе (главным образом Англии) половину нынешней задолженности”, - экономический крах неминуем. Если же стране по истечении столь короткого периода времени грозит хозяйственная катастрофа, то что произойдет в дальнейшем, скажем, через два десятилетия?

Большой поклонник и ценитель слабого пола, Миранда и здесь не обошел его вниманием. Он с явным сочувствием описывает незавидное, приниженное положение женщин в североамериканском обществе.

В первый же день своего пребывания в Нью-Берне венесуэлец, высказав мнение, что тамошняя “социальная система находится еще в зачаточном состоянии” , иллюстрировал это утверждение фактами, характеризовавшими общественный статус лучшей половины человечества. “Женщины (особенно замужние), - писал он, - ведут затворнический образ жизни и проявляют по отношению к мужьям покорность, какой я никогда не видывал. Одеваются опрятно, и все их существование ограничено домом. Выйдя замуж, они лишаются всех близких друзей, и все их помыслы сводятся исключительно к заботе о доме и семье. На протяжении первого года брака они выступают в роли возлюбленных, в течение второго года - кормилиц, а на третий и последующие годы - экономок. Незамужние, напротив, пользуются полной свободой и могут самостоятельно совершать прогулки, где им вздумается” .

Чарлстонские дамы удостоились более благосклонной оценки. Они произвели на Миранду “весьма приятное впечатление (хотя поначалу немного стеснительны), и одеваются с большим вкусом, за исключением причесок, которые делают сами довольно небрежно” .

Менее привлекательно выглядели в изображении креола мужчины. Хотя на примере Чарлстона он показал, что “нет недостатка в образованных людях, обладающих широким кругозором” , в целом интеллектуальный уровень и воспитание представителей сильного пола, по его словам, оставляли желать лучшего. Одевались они небрежно и аляповато, а их излюбленное времяпровождение - охота, танцы, курение трубки или жевание табака, да посещение клуба по понедельникам. Молодежь в массе своей показалась ему “спесивой и невежественной” .

С нескрываемой насмешкой Миранда взирал на проявления “нелепых предрассудков” и фанатизма. Он рассказывает, как, путешествуя по Северной Каролине, во время трехдневного пребывания в Джорджтауне, как-то в дождливое воскресенье, сидя дома, чтобы развлечься, стал наигрывать на флейте, чем несказанно шокировал своих хозяев. Они успокоились лишь тогда, когда венесуэлец, после сделанного ему внушения за музицирование в воскресный день, перестал играть и извинился за допущенную оплошность. “Нечто подобное случилось со мной и в Нью-Берне, - вспоминал он в этой связи, - где по той же причине я в воскресенье уселся играть в карты, и мне не оставалось ничего другого, как просить прощения у этих людей, дабы восстановить свою репутацию, которой иначе был бы нанесен непоправимый ущерб” .

В ходе кратковременной поездки в Ньюберипорт (октябрь 1784 г.) он с возмущением внимал в церкви “словоизвержению” знаменитого пресвитерианского проповедника Марри, который молил Бога “стереть с лица земли язычников, мусульман, Антихриста (папу) и его адептов, еретиков... так что в какой-то момент вся вселенная, за исключением его паствы, оказалась лишена божественного покровительства”. “Варвар, невежда!” - негодующе восклицал Миранда .

Общаясь с “отцами-основателями” США, Миранда, естественно, проявлял наибольший интерес к выделявшейся среди них фигуре Джорджа Вашингтона, которого бывший начальник и покровитель венесуэльца Кахигаль именовал “Фабием нашего времени” . Молодой офицер был представлен главнокомандующему 9 декабря 1783 г., т. е. на следующий же день по прибытии последнего в Филадельфию. Вашингтон пригласил его к столу, и с тех пор они ежедневно обедали вместе, вплоть до отъезда генерала из города. Герой освободительной войны английских колоний вызывал у своего гостя, имевшего возможность наблюдать его вблизи, смешанные и даже противоречивые чувства. Отдавая должное полководческому таланту и военным успехам Вашингтона, Миранда не испытывал к нему особой личной симпатии. Констатируя, что “в обхождении он сдержан, неразговорчив и невыразителен” , креол, несомненно, порицал подобное поведение.

Исключительную популярность главнокомандующего среди населения испаноамериканец объяснял тем, будто его слава несправедливо затмила деяния многих выдающихся людей, благодаря достоинствам и дарованиям которых завоевана независимость. Описывая, как очевидец, торжественную церемонию встречи Вашингтона в Филадельфии, он с некоторой иронией заметил, что жители города приветствовали своего кумира столь восторженно, “словно бы то был Спаситель, вошедший в Иерусалим” .

Внимательнейшим образом венесуэлец знакомился с причинами и принципами североамериканской революции, изучал ее события и документы, ход военных действий 1775-1781 гг. Обо всем этом его широко информировали многие участники войны за независимость. В Филадельфии он посетил зал заседаний Континентального конгресса. Сильное впечатление произвело на Миранду собрание портретов видных революционных деятелей, которое, с его точки зрения, не только представляло исторический интерес, но и способствовало патриотическому воспитанию молодежи . Он осмотрел места недавних боев при Бэнкер- Хилле, Саратоге, сохранившиеся укрепления и линии траншей; подробно расспрашивал генералов и офицеров об отдельных сражениях и боевых операциях. По утверждению Джона Адамса, “Миранда знал о каждой кампании, осаде, битве и стычке, происходивших на протяжении всей войны, больше, чем любой офицер нашей армии или государственный деятель” .

Глубокий интерес путешественника ко всему, что связано с революционной войной в Северной Америке, объяснялся стремлением использовать ее опыт для реализации своей идеи освобождения испанских колоний, которая именно во время пребывания в США приобрела более четкие очертания. Впоследствии Миранда утверждал, что беседовал по этому вопросу с Вашингтоном при их встречах в Филадельфии . В следующем году, находясь в Нью-Йорке, он поделился своими соображениями по поводу ликвидации испанского владычества в Америке с Гамильтоном и генералом Ноксом . Есть основания полагать, что первый в принципе сочувственно отнесся к этому замыслу (хотя ничего определенного не обещал), а второй, видимо, принял даже участие в его конкретизации: проект, разработанный Мирандой совместно с Ноксом в октябре-ноябре 1784 г. в Бостоне, предусматривал набор в Новой Англии 5 тыс. волонтеров для отправки в Испанскую Америку .

Не следует впрочем переоценивать результативность переговоров, которые южноамериканец вел в США. Дальше весьма туманных обещаний ни Гамильтон, ни Нокс, судя по всему, не пошли. К тому же оба не занимали тогда официальных постов и выступали как частные лица.

Забегая вперед, замечу, что не сбылись и надежды, возлагавшиеся позднее Мирандой еще на одного выдающегося североамериканца - мыслителя и просветителя, делегата обоих Континентальных конгрессов, губернатора Виргинии Томаса Джефферсона. Во время поездки по США нашему путешественнику не пришлось встретиться со знаменитым автором Декларации независимости. Но в ходе последующего европейского турне у него зародилась мысль о необходимости такой встречи в расчете на поддержку его планов влиятельным американцем, занявшим тем временем важный пост посланника США во Франции . Это желание, вероятно, получило дополнительный импульс, когда в июне 1788 г. Миранда в Гааге познакомился с прибывшим туда из Парижа молодым американцем Джоном Рэтледжем-младшим, пользовавшимся особым расположением Джефферсона . Однако, прибыв наконец 24 мая 1789 г. во французскую столицу, взбудораженную новейшими политическими событиями, венесуэлец так и не сумел повидаться с посланником, всецело поглощенным текущими делами, связанными с предреволюционной ситуацией.

Впоследствии Миранда неоднократно обращался к своим старым знакомым - Гамильтону и Ноксу, а также Дж. Адамсу с посланиями, содержавшими весьма прозрачные намеки на прежние обещания. Но никакого ясного ответа по существу вопроса так и не дождался . Тем не менее победоносная освободительная борьба в Северной Америке в его представлении продолжала оставаться вдохновляющим примером. “У нас перед глазами два великих образца: американская и французская революции, - писал он в конце 1799 г. - Будем же благоразумно подражать первой и с величайшей осторожностью избегать роковых последствий второй” .

Примерно в таком же духе высказался четверть века спустя младший современник и соотечественник Предтечи Симон Боливар, вошедший в историю Южной Америки как ее Освободитель. В отличие от Миранды, прибывшего в США в возрасте Иисуса Христа за полтора месяца до рождения Боливара, последний оказался там, будучи на 10 лет моложе. Однако к тому времени он уже обладал немалым житейским опытом: провел почти 6 лет в Европе (Испания, Франция, Италия), совершил трехмесячную поездку в Мексику, успел жениться и пережить скоропостижную смерть своей юной супруги, вступил в масонскую ложу. И вот этот молодой, но уже многое повидавший человек в первый день 1807 г. высадился в Чарлстоне, откуда направился в Филадельфию, а также посетил ряд других городов США (по некоторым данным, в том числе Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон), пробыв в этой стране в общей сложности около пяти месяцев .

Вспоминая впоследствии о своих тогдашних наблюдениях, Боливар заметил: “Во время моей непродолжительной поездки в Соединенные Штаты я впервые в жизни увидел разумную свободу” . Не удивительно, что демократические институты молодой республики, родившейся в борьбе против колониализма, эгалитарный настрой североамериканского общества составляли в его восприятии резкий контраст порядкам, царившим в феодально-абсолютистской, отсталой испанской монархии или авторитарной наполеоновской империи. Что же касается таких негативных, с точки зрения приверженцев либеральных доктрин, феноменов, как рабство негров, истребление индейцев, расовая дискриминация и т.п. явления в США, то вряд ли они произвели особое впечатление на юного креола-рабовладельца, надо полагать, привыкшего видеть в них нечто вполне нормальное .

И в дальнейшем, участвуя в сражениях против колонизаторов, возглавляя Вторую Венесуэльскую республику, руководя борьбой “не на жизнь, а на смерть” с роялистами в Венесуэле и Новой Гранаде, Боливар продолжал в основном придерживаться прежних позитивных представлений о США и даже склонен был к некоторой их идеализации. Так, выступая с речью при открытии венесуэльского Национального конгресса в Ангостуре 15 февраля 1819 г., он заявил, что народ США “является редким образцом политических добродетелей и моральных достоинств; Свобода его вскормила, Свобода его воспитала, он дышит чистой Свободой, и в целом, хотя и со многими оговорками, я скажу, что сей Народ - единственный в своем роде” . Сопоставляя главное, по его мнению, положение конституций США и Венесуэлы, касающееся статуса и функций высшей исполнительной власти, он пришел к заключению, что это сравнение отнюдь не в пользу последней. “Нашему триумвирату недостает, если говорить откровенно, единства, долговременности, полномочий и персональной ответственности; он лишен возможности быстро принимать решения, существовать длительное время, действовать единодушно, на месте отвечать за свои действия, а роль правительства, которое не может быть ответственным органом, сводится к нулю.

Хотя полномочия президента Соединенных Штатов ограничены чрезмерными оговорками, он один выполняет правительственные функции, которыми его наделяет конституция, и, вне всякого сомнения, его правление более целенаправленно, стабильно и ответственно, нежели власть, распределенная между несколькими лицами, от совместных усилий которых нельзя ждать абсолютно ничего хорошего” .

Тем не менее, признавая преимущества североамериканской системы правления “применительно к Американскому Народу”, Боливар подчеркнул, что “весьма далек от мысли сочетать положение и природу обоих государств, столь отличающихся друг от друга, - Англо-американского и Американо-испанского” .

К началу 20-х годов XIX в. Освободитель, извлекший серьезные уроки из аннексии Соединенными Штатами Западной и Восточной Флориды, узаконенной Трансконтинентальным договором о дружбе и границах между Испанией и США (22 февраля 1819 г.), уже ясно осознал потенциальную угрозу экспансии с севера для Испанской Америки. 23 декабря 1822 г. он писал вице-президенту Великой Колумбии Сантандеру, что на огромном американском континенте доминирует “могущественнейшая нация, очень богатая, весьма воинственная и способная на все” .

Но на его оценках и суждениях неизменно сказывались текущие политические соображения. И после того, как конгресс США принял 28 марта 1822 г. известное решение о признании независимости бывших испанских колоний, а в течение 1822-1823 гг. были фактически установлены дипломатические отношения между Великой Колумбией и США, тон высказываний президента колумбийской федерации заметно смягчился, несмотря даже на провозглашение доктрины Монро, естественно, не вызвавшей у него особого восторга. Так, 4 мая 1824 г. в обзоре политики крупных держав, опубликованном газетой “Часовой в походе”, он писал относительно США: “Эта знаменитая республика... прославилась благороднейшими декларациями: она признала политическое существование своих южных братьев и откровенно предстала в образе атлета, вооруженного с ног до головы против Священного союза в защиту Южной Америки. Ее правительство официально объявило императору России о своей похвальной решимости рассматривать любую угрозу американским нациям, как враждебную акцию против нее самой” . “Соединенные Штаты первыми указали нам путь к независимости”, - заявил Боливар 16 ноября 1826 г. поверенному в делах США в Боготе Бофорту Ф. Уоттсу .

Однако в условиях усиления центробежных тенденций и роста сепаратистского движения внутри федерации, реальной опасности ее распада к концу 20-х годов XIX в. Боливар в связи с попытками вмешательства вашингтонской дипломатии во внутренние дела Великой Колумбии занял более жесткую позицию. 5 августа 1829 г. в письме полковнику Патрику Кэмпбеллу он заметил, что Соединенные Штаты, “похоже, само Провидение предназначило для того, чтобы обрушить на Америку напасти, прикрываясь именем свободы” . А пятью неделями позже, предостерегая от слепого и механического подражания североамериканской модели, поделился со старым другом и адъютантом генералом О’Лири мыслью, изложенной фразой, ставшей хрестоматийной: “Я думаю, что Америке лучше объявить о своей приверженности Корану, чем принять устройство, существующее в Соединенных Штатах, будь оно даже лучшим в мире” .

Американская цивилизация как исторический феномен. Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. - М.: Наука, 2001. - 495 с