Н.Н. БОЛХОВИТИНОВ Великие документы Американской революции: взгляд из России

Среди важнейших конституционных документов Американской революции первое место принадлежит написанной Томасом Джефферсоном Декларации независимости. Не случайно сама Американская революция датируется 1776 г. - годом провозглашения независимости и рождения нового государства - Соединенных Штатов Америки.

В русских документах первое упоминание о принятии конгрессом 4 июля 1776 г. Декларации независимости содержалось в донесении временного поверенного в делах России в Лондоне Василия Григорьевича Лизакевича первоприсутствующему в Коллегии иностранных дел графу Никите Ивановичу Панину от 2(13) августа . Подробное изложение содержания и значения Декларации российский дипломат дал неделю спустя: “В обнародованной 4 июля генеральной декларации о независимости, - писал Лизакевич, - повторяются все прежние колоний жалобы, о исправлении в которых тщетно адресовались они к королю, к парламенту и к нации здешней, что не предвидя ныне никакой надежды поправления претерпеваемых ими утеснений, нашлись они принужденными учинить торжественную декларацию сию, которою объявляются соединенные колонии вольным и независимым государством, разрушая притом всю бывшую напредь сего связь их с Великобританиею, и что вследствие такой независимости их имеют соединенные колонии право и власть объявлять войну, заключать мир, постановлять союзы, учреждать торговлю и пр., обязуясь притом жертвовать жизнею, честию и всем имением своим для сохранения всех вышереченных преимуществ”. Хотя российский дипломат в своем донесении царскому двору благоразумно не упоминал о высоких принципах и естественных правах человека, в заслугу ему следует поставить самую положительную оценку принятой декларации и смелости ее создателей. “Издание пиесы сей, - приходил к выводу Лизакевич, - да и обнародование формальной декларации войны противу Великобритании доказывает всю отвагу тамошних начальников ’ .

Сообщения российских дипломатов из Лондона и, в частности, цитируемое донесение В.Г. Лизакевича служили важным источником информации главы ведомства иностранных дел Н.И. Панина и самой Екатерины II о событиях в Америке и способствовали формированию критического отношения царского правительства к политике Англии в отношении ее бывших колоний. Показательно, что императрица неоднократно выражала мнение, что отпадение американских колоний от Англии практически неизбежно, а Н.И. Панин и его ближайшие сотрудники усматривали причины восстания в Северной Америке в “собственной вине” британского кабинета и полагали, что отделение колоний от метрополии не только не противоречит интересам России, но даже ей выгодно .

Обширная и разносторонняя информация о событиях в Америке публиковалась в то время и в русской печати. В газетах появлялись также некоторые материалы о деятельности Континентального конгресса и, в частности, информация о провозглашении независимости колоний от Англии (сам текст Декларации независимости, как и других документов Американской революции, ни в 1776 г., ни позднее опубликован не был) . Впрочем, у образованной части русского общества были и другие источники информации. Показательно в этой связи сообщение в “С.-Петербургских ведомостях” осенью 1781 г.: “Пишут из Филадельфии от 28 июля, что недавно в сем городе, по определению американского конгресса, напечатано собрание разных сего конгресса актов, относительно к новому правлению тринадцати Соединенных Американских Провинций, а именно: 1. Конституции разных независимых штатов в Америке. 2. Декларации о независимости помянутых штатов. 3. Статьи Конфедерации между самими штатами. 4. Трактаты, заключенные между е.в. королем французским и Соединенными Американскими Штатами. Сие собрание составляет 226 страниц в 8-ю долю листа, и охотники могут выписать оное из Голландии” .

Как известно, в русском обществе иностранные языки, и в первую очередь французский, получили в XVIII - первой половине XIX в. самое широкое распространение. Очень популярна, в частности, была знаменитая работа аббата Рейналя “История обеих Индий”, многократно издававшаяся в 1770-х годах и дополненная в 1780 г. главами об Американской революции . Показательно, что с “Историей обеих Индий” был хорошо знаком Александр Николаевич Радищев, воспевший Американскую революцию в оде “Вольность” и впервые опубликовавший на русском языке отрывки из конституционных актов Пенсильвании, Делавэра, Мэриленда и Виргинии, в частности: “Народ имеет право говорить, писать и обнародовать свои мнения; следовательно, свобода печатания никогда не долженствует быть затрудняема” (из конституции Пенсильвании 1776 г., § 12 декларации - “объявлении” прав). “Свобода печатания есть наивеличайшая защита свободы государственной (из конституции Виргинии, ст. 14) и т.п.

В том, что А.Н. Радищев дал высокую оценку американским конституционным документам, нет, конечно, ничего необычного. Гораздо удивительнее, что позднее конституция США вызвала восхищение у молодого Александра I. Об интересе русского царя к политическому устройству Соединенных Штатов, через посредство его воспитателя Ф. Лагарпа, английского книгопродавца Д. Стоуна, знаменитого ученого Д. Пристли и близкого друга последнего Т. Купера, стало известно Т. Джефферсону, который рекомендовал ряд сочинений, посвященных основам государственного управления и конституции США, включая “Федералиста”. “Александр, несомненно, начнет дело с надлежащей стороны, предприняв шаги к распространению среди своего народа просвещения и чувства естественных прав и освободив его тем временем от существующего угнетения” .

Самую высокую оценку американской конституции Александр I дал в своем первом письме Томасу Джефферсону 7 (19) ноября 1804 г.: “Я всегда питал высокое уважение к Вашему народу, который сумел самым благородным образом воспользоваться своей независимостью, выработав себе свободную и мудрую конституцию, обеспечивающую счастье всех и каждому в отдельности” . Много позднее А.С. Пушкин отмечал в своем дневнике, что царь “писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку” .

Как известно, российский император не оставлял мысли о возможности введения в России конституции вплоть до начала 1820-х годов, и это создавало определенные возможности для появления в русской печати отдельных положительных комментариев в отношении политического строя Соединенных Штатов. Самая положительная оценка Декларации независимости и Конституции США содержалась в работе П.П. Свиньина - первой оригинальной книге русского автора, побывавшего в США в 1811-1813 гг. в качестве сотрудника дипломатического представительства России в Филадельфии. “Американцы показали себя совершенно достойными наслаждаться теми правами истинной вольности и счастья, которые были первою основою духа их правления”, - писал Свиньин и сообщал далее о провозглашении 4 июля 1776 г. Декларации независимости, перечислявшей “в 23 пунктах все несправедливости английского правительства”. Он отмечал также, что американцы “дали себе конституцию, которая доказала впоследствии, что была избрана и начертана людьми обширных сведений и великих добродетелей” .

Особое, можно сказать исключительное место американские сюжеты занимали на страницах “Духа журналов”, издававшегося Г.М. Яценковым в 1815-1820 гг. Никогда ранее ни в одном русском журнале не публиковались столь обширные и содержательные материалы о различных сторонах жизни в Соединенных Штатах, их государственном устройстве, конституции, экономическом развитии и т.д. В “предуведомлении” к “Картине Америки” в 1-й книге “Духа журналов” за 1820 г. Г.М. Яценков восторженно писал: “Когда хотят назвать страну, где народ пользуется всеми выгодами мудрого, свободолюбивого, на неизменных законах основанного правления, то именуют Северную Америку!” Сторонник конституции и либеральных реформ, издатель журнала обращал внимание, что Северная Америка все более процветает “под эгидой владычества законов” .

Впрочем наиболее важным в “Картине Америки”, печатавшейся в “Духе журналов” в 1820 г., были не эти неумеренные восторги, а публикация документированного описания политического строя молодой республики в форме пяти писем из Филадельфии, озаглавленных “Конституция Северо-Американских Областей” . Хотя в целях маскировки Г.М. Яценков оговаривался, что американская конституция описывается таковой, “какова она есть, без всякого суждения об оной” , подобное “примечание” вряд ли могло служить надежным прикрытием. Уж слишком остро и революционно звучали в условиях самодержавной России самые основные принципы республиканского правления США: “Правительство должно быть основано на общественном условии, с согласия управляемых... Все законы и учреждения должны проистекать от народа, должны быть приняты и утверждены оным... Власти - законодательная, исполнительная и судебная - проистекают от воли тех самых граждан, или их уполномоченных... Источник всякой власти в государстве есть народ” и т.д. и т.п. В ходе изложения конституционного устройства специальное внимание уделялось рассмотрению “прав и вольностей народных” - “равенство всех перед законом”, ответственность и зависимость чиновников от народа, гласное судопроизводство, “свобода вероисповеданий”, “свобода мнений”. Отмечалось, в частности, что “всякий чиновник может быть обвинен в нарушении должности своей, судим и наказан по законам” .

Осенью 1820 г. на страницах “Духа журналов” появился новый важный документ - “Государственный календарь Американских Соединенных Штатов на 1819 год”, в котором излагалась система правления и общая структура исполнительной, законодательной и судебной власти в Америке” .

Для царских властей это оказалось уже слишком. Терпение министра духовных дел и народного просвещения князя А.Н. Голицына лопнуло, и он решился пойти на крайнюю меру - закрыть журнал и тем самым прекратить всякую полемику о конституционном правлении. «Г. министр духовных дел и народного просвещения в отношении от 1 сего октября пишет, - читаем в письме исполняющего должность попечителя СПб. учебного округа Н.И. Фуса от 4 (16) октября 1820 г., - что в книжке “Дух журналов” сего года № 17 и 18 на страницах 187 и 188 находятся такие мысли и выражения, кои явно восстают на монархические правительства, что совершенно противно уставу о цензуре» . Ссылка Голицына на конкретные страницы позволила установить, что причиной закрытия явились американские материалы, в частности, вступительные замечания к “Государственному календарю Американских Соединенных Штатов”.

В начале 1970-х годов при изучении “Духа журналов” я высказал предположение, что Г.М. Яценкову удалось продержаться тяжкие шесть лет и опубликовать 43 тома своего журнала при поддержке “влиятельных лиц” и, по всей видимости, самого Александра I, который и после 1815 г. (до волнений в Семеновском полку в октябре 1820 г.) не оставил мысли о каком-то подобии либеральных реформ . Впоследствии это предположение получило подтверждение, причем оказалось, что сам Г.М. Яценков в то время служил начальником канцелярии Александра I. Следует отметить также, что деятельность Г.М. Яценко- ва и публикация на страницах его журнала конституционных материалов оказала существенное влияние на русское общество и, в частности, на взгляды декабристов. Показательно, что в своих показаниях 9(21) февраля 1826 г. В.И. Штейнгель особо выделил “Дух журналов”, несколько лет существовавший “в качестве оппозиционного периодического издания, в котором печатались весьма сильные опровержения против распоряжений правительства” .

Напомним, что американские конституционные материалы довольно широко использовались декабристами. По словам С.Г. Волконского, “всегдашним разговором членов было, что американская конституция есть лучший образец для России” . Не случайно конституция Никиты Муравьева обнаруживает много общего с федеральной конституцией 1787 г. и конституциями отдельных штатов. Любопытно, в частности, что текст присяги российского императора почти дословно повторял присягу американского президента, а четыре “Приказа” по конституции Муравьева (казначейство, сухопутных и морских сил, внешних сношений) соответствовали первоначальным американским департаментам .

Ссылаться на американские конституционные материалы, а тем более публиковать их в России было делом весьма опасным. А.Н. Радищев был сослан в Сибирь, руководители восстания декабристов повешены или приговорены к длительным срокам каторги и ссылки. Неудивительно поэтому, что полная публикация основных конституционных документов Соединенных Штатов вплоть до второй половины XIX в. оказалась практически невозможной, хотя американская тематика, как показали исследования последних десятилетий, систематически присутствовала на страницах русской печати . Лишь после Крымской войны и в период реформ Александра II в начале 1860-х годов в России создаются условия, когда американские конституционные акты могли стать предметом публикации и открытого обсуждения в печати. Знаменательно, что именно в 1856 г. на страницах либерального “Русского вестника” появилась первая исследовательская работа русского юриста проф. Д.И. Каченовского, который проанализировал основы конституционного строя США. Это был очерк о деятельности выдающегося американского юриста и политического деятеля Даниеля Уэбстера (1782-1852) - последовательного защитника единства Соединенных Штатов как федеральной республики . Содержание этой работы далеко выходило за рамки обычной биографии или обзора работ Уэбстера. В основу исследования Каченовского легли материалы шести томов сочинений Уэбстера. Кроме того, профессор Харьковского университета использовал работы таких известных американских деятелей, как Джон Маршалл, Джон Кэлхун, Эдвард Эверетт, прессу, знаменитую книгу Алексиса де Токвиля “О демократии в Америке” и т.д. Отмечая независимость штатов в делах внутреннего управления, Каченовский подчеркивал, что они связаны между собой “крепкой юридической связью - союзным устройством, только одним законом - именно, союзным актом. В силу этого акта все внешние национальные интересы переданы федеральному правительству: оно заступает нацию перед иностранным государством, ведет войну, заключает мир и трактаты, распоряжается финансами, территориями и государственным имуществом, путями сообщения, словом, сосредоточивает в себе те верховные атрибуты власти, без которых Соединенные Штаты не могли бы составить одного политического тела” .

Важное, можно сказать даже исключительное место в ознакомлении русской общественности с зарубежной конституционной теорией и практикой сыграла работа проф. А.В. Лохвицкого “Обзор современных конституций” (СПб., 1862-1863; 2-е изд. 1865), в которой читатель мог впервые найти полные тексты Декларации независимости и Конституции США .

Александр Владимирович Лохвицкий (1830-1884) - выпускник Московского университета, стал крупным юристом, автором многих книг и статей: “О пленных по древнему русскому праву XV-XVII вв.” (магистерская диссертация. М., 1855), “Губерния, ее земские и правительственные учреждения” (докторская диссертация. СПб., 1864. Ч. 1.), “Курс русского уголовного права” (СПб., 1868. 2-е изд. 1871) и других. Публикация американских конституционных материалов сопровождалась восторженными замечаниями Лохвицкого. Он, в частности, указывал, что издание Декларации независимости “было началом свободы Америки”, которую американцы отстояли “с оружием в руках” под предводительством “величайшего из людей своего времени Георга Вашингтона” . Что касается конституции США, то, по мнению Лохвицкого, “это уложение утвердило и возвысило республику Американских штатов и довело ее до того цветущего состояния, которым она пользовалась постоянно до настоящей междоусобной войны между южными и северными штатами” .

Следует иметь в виду, что на пороге 1860-х годов и в период Гражданской войны 1861-1865 гг. проблема рабства заняла в русском общественном мнении совершенно исключительное место. Хорошо известно, в частности, какое большое внимание проблеме рабства и Гражданской войны в США уделяли Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов,

В.А. Обручев и другие. Показательно, что отмена крепостного права совпала с публикацией статьи В.А. Обручева “Невольничество в Северной Америке” (“Современник”. 1861. Март), а еще ранее Н.Г. Чернышевский в этом же журнале опубликовал перевод основных статей “Временной конституции” Джона Брауна .

Но полное и достаточно объективное представление о политическом строе и государственном устройстве Соединенных Штатов русский читатель смог получить уже после публикации в России переводов классических трудов французского аристократа Алексиса де Токвиля “О демократии в Америке”, а также фундаментальной работы англичанина Джемса Брайса “Американская республика” (перевод В.Н. Неве- домского. М., 1889-1890. Ч. 1-3), куда вошли и основные американские конституционные акты, включая “Статьи Конфедерации” (1781 г.), конституцию (1787 г.), Билль о правах (1791 г.), конституции отдельных штатов и т.д. Добавим, что истории американской конституции была специально посвящена работа проф. М.М. Ковалевского (1890), а в 1897 г. в двух разных переводах в Москве и С.-Петербурге вышла “История Северо-Американских Соединенных Штатов” Э. Чаннинга, где публиковался и полный текст Декларации независимости .

Надо сказать, что Декларация независимости всегда была трудным орешком для официальной России, как при царском, так и при советском режиме. Сложно было оспаривать “самоочевидные истины” и дискутировать по поводу “неотчуждаемых”, естественных прав человека. Даже в последние годы жизни И.В. Сталина, когда конституцию США авторы университетского учебника охарактеризовали как консервативную и даже реакционную (!?), Декларация независимости продолжала считаться “прогрессивным документом своего времени”. При этом особо отмечалось, что под давлением неимущих масс «депутаты конгресса принуждены были даже согласиться не упоминать право собственности в числе “естественных прав” человека» .

Впрочем, безоговорочно признать прогрессивность “буржуазного” документа для советской историографии оказалось невозможным. Именно поэтому в нашей литературе утвердилось понятие о “буржуазной ограниченности” документов, предшествовавших эпохе социализма. Об этом продолжали писать и в период оттепели Н.С. Хрущева, и в первые годы горбачевской перестройки, а иной раз упоминают и в 1990-е годы. Характерно в этой связи, что в университетском курсе, до сих пор используемом в качестве учебника на истфаке МГУ, отмечается, что “Декларации независимости были присущи черты классовой и исторической ограниченности. Она отразила факт союза буржуазии и рабовладельцев” .

Мне уже приходилось обращать внимание на коренные недостатки советской американистики, включая оценку Декларации независимости, Конституции и Билля о правах, и здесь нет необходимости возвращаться к этой теме . Не могу не отметить, однако, что сам я получил образование и почти всю жизнь проработал при жестком коммунистическом режиме. И хотя всегда стремился сохранить независимость своих взглядов, марксизм не мог не оказать на меня определенного влияния. В известной мере мне импонировала идея изучения истории “снизу вверх”, внимание к положению малоимущих, афро-американцев, национальных меньшинств и т.д. Естественно, уже в то время я заинтересовался и двумя главными вопросами, которые находились в центре внимания американских исследователей Декларации: 1. Как понимать фразу “все люди сотворены равными”? 2. Почему в числе “неотъемлемых” прав вместо привычного понятия “собственность” значилось “стремление к счастью”? Большое влияние на меня в этом смысле оказали труды ведущих американских специалистов, прежде всего Д. Бойда, Д. Грина и Г. Коммаджера.

Как и для многих других исследователей, для меня было ясно, что уже при рождении люди не равны, и даже не потому, что один рождается в богатой, а другой в бедной семье, а потому, что один наделен умом и талантом, а другой унаследовал тяжелый умственный или физический недуг. Кроме того, - и это самое главное - вне высоких принципов Декларации при ее провозглашении оказались полмиллиона афро-американцев, десятки тысяч сервентов, все женское население, мужчины, не достигшие 21 года, а также коренное население Америки - индейцы. Даже если иметь в виду только свободную часть взрослого белого мужского населения, то вне “пределов” Декларации ко времени ее принятия по разным причинам остались наемные рабочие, арендаторы, ненатура- лизированные иностранцы, евреи, а также католики.

У меня, казалось, был большой соблазн объяснить все это “буржуазной ограниченностью” создателей Декларации независимости, как это делали другие советские историки. Но я не мог себе представить, чтобы Т. Джефферсон, Б. Франклин или Дж. Адамс не видели или не понимали всех этих противоречий. Считать их людьми “ограниченными” я, разумеется, не мог. Оставалось искать какое-то объяснение, искать смысл и логику, скрывавшуюся за всеми этими ограничениями, связанными с условиями места и времени.

Речь идет прежде всего об учете господствовавших в XVIII в. норм британского права, а также понимание слова “man” не только как человека (human being) и мужчины (not a woman), но и как “богатое или независимое лицо” (a wealthy or independent person). Именно собственность и связанная с собственностью независимость рассматривались в то время важнейшей составной частью свободы и непременным условием гражданства. Наемные рабочие зависели от предпринимателя, арендаторы - от землевладельца, а католики - от папы римского. По логике буржуа женщина превращалась в собственность мужа, теряла свою независимость и тем самым не могла претендовать на право голоса. Оставались, правда, еще вдовы и незамужние женщины, но они были лишены гражданства уже не “по логике”, а скорее “по традиции” .

Собственность и связанная с собственностью независимость весьма импонировали мне, как человеку, жившему в стране, где граждане были этого лишены. Получая жалованье от государства и практически не имея собственности, советские граждане фактически не могли выражать собственное мнение, были полностью зависимы от государства, а выборы при наличии одного кандидата вообще превращались в фарс.

Вполне оправданной мне казалась в этой связи и норма, по которой профессор Гарварда не мог голосовать, так как зависел от колледжа, в котором получал жалованье, а бедный фермер в том же Массачусетсе, едва сводивший концы с концами, владевший участком земли и заинтересованный в процветании местности, где он жил, пользовался правом голоса. Напомню, что в СССР чем больше получал профессор или тем более академик в университете или Академии наук, тем труднее ему было занять независимую позицию. Не случайно академик Андрей Дмитриевич Сахаров оказался столь редким исключением среди своих хорошо обеспеченных коллег.

Но каким бы логичным не представлялось мне подобное толкование слова “man” для XVIII в., необходимо было объяснить, почему в таком случае Т. Джефферсон изменил знаменитую формулу Дж. Локка “Жизнь, свобода и собственность” на “Жизнь, свобода и стремление к счастью”. Между тем эта замена отнюдь не была случайной. Слово “собственность” не встречается ни в одном из сохранившихся черновиков или предварительных вариантов Декларации независимости. Известно также, что когда позднее маркиз Лафайет познакомил Джефферсона с проектом французской Декларации прав человека и гражданина, то американец заключил слова “право на собственность” в скобки, предлагая тем самым исключить их из текста .

Не упоминая о собственности как о неотъемлемом праве, Т. Джефферсон, разумеется, не выступал против собственности как таковой. Все дело в том, что он, подобно Ж. Ж. Руссо (Rousseau), относил собственность не к естественным, а к гражданским правам, т.е. рассматривал ее как историческую категорию, которая зависит от воли общества и государства. Поскольку же в преамбуле Декларации независимости перечислялись “неотъемлемые”, или естественные права человека, которых его никто не вправе лишить, то слово “собственность” там отсутствует.

Объясняя позднее причины, почему собственность не относится к неотъемлемым правам человека, Джефферсон писал: “Ни один индивидуум не имеет по естественному праву в частной (separate) собственности ни одного акра... Стабильное владение является даром общественного закона, и оно представляется позднее в результате прогресса общества” . С полным основанием можно сказать, что если “собственность” прямо не упоминалась, то она, несомненно, подразумевалась творцами Декларации независимости. Само “стремление к счастью” по существу подразумевало “стремление к собственности”, а во имя защиты своей собственности колонисты и поднялись на борьбу против Англии.

Тождественность “стремления к счастью” и “обладания собственностью” вполне очевидна при знакомстве с важнейшими законодательными актами отдельных штатов - временной конституцией Нью-Гэмпшира (1776), биллем о правах Массачусетса (1780) и т.д. Так, например, в первой же статье билля о правах Массачусетса, подготовленного Дж. Адамсом, в числе “естественных, существенных и неотъемлемых прав” людей, наряду с жизнью и свободой, упоминалось “право приобретения, пользования и защиты собственности; одним словом стремление к достижению их безопасности и счастья” . В более раннем, виргинском билле о правах (12 июня 1776 г.), составленном Джорджем Мейсоном, жизнь и свобода сочетались с “приобретением и владением собственностью, а также со стремлением и достижением счастья и безопасности” .

Все это вполне определенно свидетельствует о том, что “стремление к счастью” не только не противоречило “стремлению к собственности”, но тесно переплеталось и сочеталось одно с другим, составляя фактически единое понятие.

Как мне представляется, наши историки придавали замене Джефферсоном слова “собственность” на “стремление к счастью” чрезмерное значение, преувеличивали различие во взглядах Дж. Мейсона, Дж. Адамса и Т. Джефферсона. Между тем особых споров по поводу формулировки Джефферсона вообще не было, и Декларация независимости принималась единогласно. Едва ли не самую изощренную интерпретацию слов “стремление к счастью” дал проф. Н.Н. Яковлев, который связал их с необходимостью поднять на борьбу против Англии неимущие слои населения. Поскольку же лидеры Американской революции были “практически мыслящими людьми”, они, “одобрив Декларацию независимости 1776 г., сочли весьма уместным изменение локковской формулировки” .

Несмотря на некоторые издержки, связанные с общим мировоззрением советских историков, в целом оценка Декларации независимости и Статей Конфедерации оставалась весьма положительной. Эта Декларация, по словам ведущего советского специалиста по войне США за независимость академика А.А. Фурсенко, “по праву признана одним из важнейших документов американской истории”. Вместе с тем вслед за авторитетными американскими “прогрессистскими” историками Ч. Бирдом, М. Дженсеном и другими наши ученые обычно рассматривали федеральную Конституцию 1787 г. как “шаг назад” по сравнению со “Статьями Конфедерации”, как “своего рода термидор Американской революции” .

Между тем ведущие историки в США пришли практически к единодушному выводу, что Конституция 1787 г. представляла собой кульминационный пункт революции. Цитируя замечание Дж.К. Адамса о том, что “Великая Декларация и Конституция” были “частями единого целого”, проф. Ричард Б. Моррис отмечал, что “конституционный период” представлял собой продолжение “революционной эпохи”, а Конституция составляла “неразрывную” часть “революционного процесса” .

Сам я не сразу пришел к окончательному решению. Первоначально я полагал, что правильный путь решения проблемы заключался “в понимании двойственного характера” Конституции 1787 г., “которая одновременно была и термидором и логическим завершением революции”, “демократическим и республиканским манифестом”. Лишь некоторое время спустя я пришел к выводу, что в целом Американская революция неизменно развивалась по восходящей линии, “в результате чего в стране окончательно победила республиканская идеология, а Конституция 1787 г. была дополнена Биллем о правах” . В основу республиканского строя США был положен принцип разделения властей. Исполнительную власть олицетворял Президент, законодательную власть - Конгресс, состоявший из двух палат (Сената и Палаты представителей), а судебную - Верховный суд. Не случайно идеи и принципы Американской революции выражали не только узкие интересы буржуазии и плантаторов, как об этом много писали советские историки, но в первую очередь общечеловеческие идеалы и правовые нормы. Американская конституция оказалась исключительно долговечной. Вместе с десятью первыми поправками - знаменитым Биллем о правах она живет и действует до настоящего времени (за более чем 200 лет к первоначальному тексту добавлено всего 27 поправок) .

Нельзя не сказать также, что в последнее время в нашей стране утвердилось мнение о негативном разрушительном влиянии революций на исторический процесс. В первую очередь это связано с трагическими последствиями Октябрьской революции 1917 г., крахом мировой социалистической системы и развалом Советского Союза.

Казавшийся ранее незыблемым тезис К. Маркса о революциях как “локомотивах истории” сменился полным отрицанием положительной роли революций, которые начали связываться только с разрушением и кровью, а прогресс стал рассматриваться только как результат реформ и мирного созидания.

Действительно, революции и войны принесли народам столько горя, страданий и разрушений, что в наше время вряд ли найдется здравомыслящий человек, который станет их защищать. Нет сомнений и в огромном значении реформ и мирного созидания в прогрессе общества. И тем не менее, будучи сугубо мирным человеком и даже пацифистом, я не могу отрицать, что в истории были революции и войны, которые в конечном итоге сыграли позитивную роль. Безусловно, право на жизнь - самое святое и естественное право каждого, а гибель даже одного человека не может быть оправдана. Ведь в принципе в каждом человеке мог погибнуть будущий Гомер, Ньютон или Моцарт. Но вместе с тем бывают случаи, когда именно сохранение “неотъемлемых” естественных прав на жизнь, свободу и счастье вынуждает народ свергнуть неограниченный деспотизм и восстание становится “правом и обязанностью народа”. Именно об этом говорилось в бессмертной Декларации независимости:

“...Весь опыт прошлого подтверждает, что люди склонны скорее сносить пороки до тех пор, пока их можно терпеть, нежели использовать свое право упразднять правительственные формы, ставшие для них привычными, но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий... свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа”.

Далее в Декларации следовало детальное изложение “бесчисленных несправедливостей и насилий” британского короля Георга III, целью которых являлось “установление неограниченного деспотизма” .

Мне уже приходилось отмечать консервативную тенденцию Американской революции, присущую ей с самого начала. Речь идет прежде всего о консервативности целей восставших, которые боролись не только за свободу и независимость, но и за сохранение и укрепление уже существовавших в Америке свобод и привилегий от посягательств британского короля и парламента.

Если во Франции, пользуясь выражением Шатобриана, “патриции начали революцию, а плебеи ее закончили”, то в Америке “элита”, начавшая революцию, сохранила власть до конца. Это способствовало росту личного влияния и авторитета признанных лидеров революции и “отцов-основателей” США: Дж. Вашингтона, Б. Франклина, Т. Джефферсона, Дж. Адамса, Дж. Мэдисона и других.

Как отметил проф. Бернард Бейлин в своем докладе на расширенном заседании Бюро Отделения истории РАН в марте 1997 г., в Америке не было “термидорианского переворота”, не было “контрреволюции, направленной против первоначальных целей. Последняя фаза Революции - создание на основе конституции нового национального правительства была завершением, а не поражением этих целей...”. “Первоначальный идеализм выжил, - приходил к выводу проф. Бейлин, - он не был оставлен и он продолжает существовать до настоящего времени, хотя центральное правительство Соединенных Штатов стало могущественным в такой мере, какую невозможно было представить два столетия назад” .

В целом в ходе Американской революции были уничтожены пережитки феодализма, создан фонд государственных земель, конфискованы поместья лоялистов. Американский народ окончательно освободился от колониального гнета метрополии, установил республиканский строй и устранил оковы для свободного развития рыночных отношений.

Более того, в конечном итоге “консервативная” Американская революция оказалась более результативной, чем “радикальная” Французская. И хотя идеи Просвещения выдвинули великие французские философы - Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Кондорсе - на практике, как подчеркивал проф. Г.С. Коммаджер, эти идеи были впервые воплощены в Америке. И если никто из французских философов на пережил Революцию, то в Соединенных Штатах великие американские просветители не только возглавляли войну за независимость, но в дальнейшем встали у руля молодой республики .

Наконец, как мне представляется, исключительно важно обратить внимание на то, что в советской литературе высокие принципы Декларации независимости, Конституции и Билля о правах никогда не рассматривались как выражение индивидуальных прав конкретного человека. Между тем в самих США “право на жизнь, свободу и стремление к счастью” - это прежде всего выражение интересов отдельной личности, а не только и не столько абстрактные общественные цели и идеалы. Именно убеждение в том, что сам человек - хозяин собственной жизни и судьбы, представляет едва ли не главную ценность и особенность американского мировоззрения, в основе которого лежит индивидуализм, вера в конкуренцию и свободу предпринимательства.

К сожалеию, именно эта главная практическая ценность великих документов Американской революции не получила еще должного отражения в нашей историографии.

Американская цивилизация как исторический феномен. Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. - М.: Наука, 2001. - 495 с