В.В. СОГРИН Общество и власть в США XX века

Мною поставлена задача рассмотреть и осмыслить взаимоотношения общества и власти в США на различных этапах XX в. Как распределялась политическая власть между разными социальными группами и институтами, как она организовывалась, каким характером обладала - вот вопросы, которые анализируются в первую очередь.

Эти вопросы всегда имели важное значение как для отечественных, так и для зарубежных специалистов. Сложился достаточно большой разброс мнений и заключений, среди которых можно выделить главные. В отечественной литературе советского периода различимы два подхода. Первый, ортодоксальный, заключался в том, что политическая власть в США на всех этапах воплощала волю господствующего капиталистического класса и обслуживала его интересы. Второй, неортодоксальный, набиравший силу среди профессиональных исследователей, состоял в признании относительной самостоятельности политической системы и ее институтов, их способности урегулировать конфликты между различными социальными классами и группами. Это обеспечивало стабильность и обществу и политической системе. Работы представителей второго направления, как представляется, не утратили научного значения.

С конца XX в. отношение российского общества к США и их политическому опыту испытало воздействие разнообразных и противоречивых идейно-политических перипетий. Провозглашенный советским руководством во главе с М.Горбачевым во второй половине 1980-х годов курс на модернизацию включил в себя ряд демократических и либеральных ценностей, приравненных к общечеловеческим. Поскольку классическим воплощением этих ценностей была западная цивилизация, и в первую очередь их лидер - Соединенные Штаты Америки, постольку прежнее негативное восприятие США весьма быстро сменилось позитивным. Затем, а особенно после выхода на историческую авансцену и утверждения в качестве ведущей политической силы в России радикально-демократического движения, позитивные оценки США переросли в апологетические. Образцовыми были признаны политические институты и механизмы, особенно же политический рынок и двухпартийная система, разделение властей, сдержки и противовесы государственных ветвей, федерализм и т.п. Популярным стало утверждение, что политическая власть в США принадлежит всему народу, а решающую роль в ее отправлении играет средний класс. В целом эта страна предстала как образцовая демократия.

Новый поворот в отношении Америки со стороны России произошел после 1992 г., когда запущенная радикально-либеральная модернизация принесла неожиданные, а для многих драматические и даже трагические результаты. Обещания радикалов перестроить страну по западным образцам, обеспечить ей быстрое процветание обнаружили утопизм. В России ожили и стали набирать силу коммунистическая и националистическая идеологии, которые, сделав упор на ее цивилизационную уникальность, стали вновь формировать негативное отношение к США. Но сохранилось и преклонение части россиян перед американцами, особенно их верхних слоев и молодежи, убежденных, что американские образцы, пусть и недостижимые в чистом виде в России, сами по себе являют совершенство.

В самих США, в первую очередь среди профессиональных исследователей, оформились четыре основные точки зрения на характер американского политического правления в прошлом и настоящем. Первая, самая распространенная, утверждает, что США являются образцовой демократией. Главными признаками американской демократии признаются народный суверенитет, приравниваемый к народовластию, верховенство гражданского общества в отношении государства, политический плюрализм и разделение властей, федерализм.

Вторая, противоположная точка зрения, утверждает, что американское политическое управление является элитарно-олигархическим. Ее выразители, представляющие немногочисленную группу (но время от времени, как это было в 1930-е или 1960-е годы, приобретавшую существенное влияние) леворадикальных и леволиберальных обществоведов, доказывают, что реальная власть в США принадлежит узкому правящему слою, или элите. Наличие демократических выборов и политического плюрализма сути дела не меняет, поскольку только часть элиты получает мандат на отправление политической власти от народа, а, кроме того, даже получая его, отнюдь не следует воле народа.

Между этими крайними воззрениями расположились два промежуточных. Одно из них определяет американское управление как систему политического плюрализма, или полиархии, если воспользоваться определением ее наиболее известного выразителя Р. Даля. Согласно этому мнению, в Америке соперничает множество социальных и политических групп и интересов, взаимоотношение и сложение которых рождает реальную политическую власть. Другая исходит из наличия в США элитарно-демократической системы, которая и в теоретическом и в практическом плане состоит из двух частей: первая - демократический механизм формирования политической власти, оказывающий на нее реальное влияние; вторая - отправление самой политической власти элитой.

В современном американском обществоведении редко встретишь абсурдную концепцию, не поддающуюся эмпирическому подтверждению. Так, все названные точки зрения опираются на богатую фактуру и подтверждаются разнообразными аргументами. Но каждую из них трудно назвать абсолютно и единственно верной уже по той причине, что в отдельные периоды американской истории соотношение демократического, олигархического, элитарного и плюралистического компонентов в политическом управлении было неодинаковым. Важно также подчеркнуть, что столь разноречивые факторы, как элита, демократия, плюрализм, оказывали реальное воздействие на американскую власть на всех исторических этапах, поэтому ее определение даже на одном из этапов как чисто “демократической”, “элитарной” или “плюралистической” вступило бы в противоречие с действительностью. В те или иные периоды элита, демократия и плюрализм не исключали, а в разной степени ограничивали и дополняли друг друга.

* * *

Принципиальное значение для раскрытия темы имеет уяснение ряда теоретических и исторических вопросов общего характера. Первый, всегда имевший огромное значение для отечественного обществознания, касается социальной природы американского общества и власти. Власть в Америке с самого начала формировалась в недрах гражданского общества и делегировалась им государству для обслуживания своих интересов. Очевидно, что сущность политической власти не могла не находиться в зависимости от характера этого общества, которое возникло как буржуазное и на протяжении всей своей истории таковым оставалось. Используя в данном случае определение “буржуазное”, я не вкладываю в него автоматически ни позитивного, ни негативного оценочного смысла (автоматическое наделение его негативным смыслом было, как известно, характерно для отечественного обществоведения советского периода). Данное определение носит дескриптивный характер и означает констатацию того, что со времени образования США и по сегодняшний день определяющими ценностями и основами их устройства были частная собственность, ее неприкосновенность и неотчуждаемость, суверенитет личности, рынок как детерминанта хозяйственно-экономических связей, договорная форма образования политической власти, правовое государство, разделение властей. Все эти ценности получили классическое обоснование в буржуазной идеологии XVII-XVIII вв., поэтому и воплотивший их строй правомерно называть буржуазным. И поскольку в США они являлись основополагающими, сохраняемыми и поддерживаемыми с добровольного согласия граждан на всех исторических этапах, постольку американский общественный строй в целом может быть охарактеризован как буржуазный. Политическую власть, поддерживающую этот строй, также можно определить как буржуазную. Но эта базовая социальная характеристика далеко не исчерпывает сущности и содержания ни общественного строя, ни политической власти США.

При их полной характеристике необходимо учитывать тот важный исторический феномен, что на всех этапах буржуазные ценности, основы общественного миропорядка и власти одобрялись и добровольно поддерживались большинством американцев, независимо от их классовой принадлежности. Так, даже в периоды наибольших успехов в США левого радикализма и социализма, каковыми являлись 1900-е и 1930-е годы, главный небуржуазный класс - пролетариат - в своем большинстве оставался мировоззренчески привержен буржуазным ценностям и был верен основам американского общественно-политического строя. Добровольная поддержка подавляющей части американцев и всеми общественными классами политической власти США на всех исторических этапах является весомым аргументом против определения этой власти как “антинародной” и узкоклассовой.

Отказываясь, в отличие от леворадикальных авторов, определить американскую власть как антинародную, я, в отличие уже от многих обществоведов США либерального и консервативного направлений, не могу согласиться и с определением ее как общенародной. Поимено- вание ее “общенародной” было бы справедливо, если бы все классы и социальные группы США имели реальную возможность на равных распоряжаться политической властью и извлекать из нее равную выгоду. Этого, однако, не происходит. Свободное существование и конкуренция различных социальных интересов, классов и групп, характерные для гражданского общества, создают возможность для возвышения, обеспечения большего социального и политического влияния для экономически сильных и богатых его слоев. Это умозаключение подтверждается конкретной политической практикой Соединенных Штатов на всех исторических этапах. Верхние экономические слои, обладая наибольшим богатством и лоббистскими возможностями, всегда оказывали мощное воздействие на политическую власть и извлекали из нее наибольшую выгоду. Их возможности вхождения в политическую власть были намного шире. Последнее утверждение, правда, нуждается в пояснении, ибо оно не означает, скажем, непосредственного занятия лидерами бизнеса и финансов многих политических и государственных постов.

Современные американские политологи Т. Дай и JI. Зиглер, изучив распределение должностей в системе экономической и политической власти в новейший период истории, пришли к выводу, что представители верхнего (монополистического) слоя преобладают только в руководстве корпоративной экономикой (89,1%), составляя лишь 37,7% в других властных структурах, и 16,6% в правительстве, которое формируется в основном из профессиональных юристов (56,1%), выходцев из бюрократии (16,7%) и системы образования (10,6%). Это свидетельствует, что бюрократическая прослойка и специалисты в области права имеют свои каналы для занятия важных государственных постов, а монополисты не превалируют в системе политической власти, оказываясь в ней даже в меньшинстве .

Однако бизнес-элита не лишена возможности эффективно отстаивать свои интересы, ибо бюрократия и юристы зачастую с ней тесно связаны, защищают ее позиции и сами принадлежат к элитным слоям общества, пусть и более низкого уровня. Те же Дай и Зиглер убедительно показывают, что именно выходцы из разных элитных групп в совокупности составляют большинство во всех органах государственной власти. Это, кажется, не оспаривается никем и из представителей апологетических школ американского обществоведения (а некоторые из них даже видят в правлении элит благо для демократии).

Преобладание элит в системе американской политической власти никогда не перерастало в олигархический режим. Это объясняется рядом причин. Одна из наиболее важных заключается в том, что американские верхние слои всегда, в том числе в новейшее время, разделялись на соперничающие слои и группы, которые, конкурируя между собой, стремились заручиться широкой народной поддержкой, заключая с нижними слоями компромиссы и альянсы. Другая важная причина состоит в том, что с момента образования США их политический строй и режим основывались на признании со стороны элит в целом необходимости общественного договора с народом как прочной основы американской общественной системы. Это было и остается основой и гарантией сохранения демократических начал общественно-политического строя США. Демократические начала развивались на разных этапах неравномерно. Они то сокращались, то увеличивались, но в целом за четыреста лет американской истории, а особенно за два столетия независимого существования США, произошло существенное расширение и упрочение демократических институтов и норм. Последние стали важнейшим условием обеспечения и автоматического воспроизводства демократии, прочно защищая ее от возможных олигархических, авторитарных и диктаторских поползновений. Конечно, институты и нормы не всемогущи, для упрочения демократии важнейшее значение имели политическая культура и воля большинства нации, но значение институционального фактора преуменьшать нельзя.

Институциональная характеристика политической власти США должна быть дополнена функциональной, предполагающей в первую очередь рассмотрение политического режима в Соединенных Штатах. Политической науке известны три основных типа политических режимов - демократический, авторитарный и тоталитарный. Совершенно очевидно, что в США никогда не существовало двух последних. В стране даже ни разу не предпринималась попытка установления подобных режимов, на протяжении всей истории Соединенных Штатов в них существовал только демократический строй. Но ограничиться подобным одномерным определением американского политического режима на всех исторических этапах было бы явно недостаточно. Это означало бы “выпрямление” и “обтесывание” американской политической истории.

На самом деле исторический опыт США свидетельствует о наличии разных вариантов демократического режима. В период от образования США до джэксоновской эпохи утвердился политический режим, который я считаю возможным определить как элитарную демократию. При наличии демократических институтов решающими были политическая воля, выбор и мнения элиты. Кроме того, сам электорат оставался очень узким, представляя только верхний и часть среднего классов. В период от джэксоновской демократии до Гражданской войны ведущая позиция элит сохранилась, но удельный вес электората и демократических механизмов в системе политической власти возрос. Резко расширился сам электорат, ставший реальным “покупателем” на политическом рынке. В период от окончания Гражданской войны до Нового курса 1930-х годов вновь усилилась роль элит. При этом по сравнению с периодом образования США состав элит поменялся: ведущими оказались промышленники и финансисты, утвердившие экономическое господство после Гражданской войны. В начале XX в. в период “прогрессивной эры” этот режим был поколеблен, но после первой мировой войны все вернулось на “круги своя”. С началом Нового курса утверждается новый политический режим, который определяется мною как режим демократического элитизма.

В целом на разных исторических периодах в США присутствовали две разновидности политического режима - элитарная демократия и демократический элитизм. На первый взгляд, различие этих двух названий несущественно. Но на самом деле в перестановку местами слов демократия и элита я вкладываю важное значение. Вынесение на первое место слова демократия подчеркивает возрастание контроля демократических институтов, механизмов, процедур, массовых социальных слоев над представителями политической власти. Удельный вес элиты в системе политической власти при этом не был поколеблен, она сохранила и больше возможностей извлечения выгоды от власти, но подконтрольность элиты и власти обществу, безусловно, возросла. Подтверждением данных выводов является сравнение двух главных, на мой взгляд, периодов взаимоотношений общества и власти в США XX в. - до и после Нового курса 1930-х годов.

* * *

Новый курс разделил внутриполитическую историю США XX в. на два крупных периода, радикально изменив форму и соотношение магистральных общественно-исторических тенденций. Либерально-демократические реформы Нового курса высвободили в полной мере те резервы самосохранения и дальнейшего развития капиталистического общества, которые означали обретение им новых, спасительных для американской цивилизации качеств. При этом противоречия капитализма, охарактеризованные некогда Марксом, не исчезли вообще, но были трансформированы и заблокированы таким образом, что Марксов ан- тикапиталистический прогноз оказался устаревшим. Радикальные нововведения затронули в первую очередь сферы производства, и особенно распределения, а также, хотя и в меньшей степени, систему политического правления.

Общеисторические тенденции эпохи, предшествовавшей Новому курсу, оформились в значительной мере еще в конце XIX в., под воздействием перипетий, сопровождавших обустройство американского общества после Гражданской войны. По своим идеологическим замыслам и непосредственным результатам эта война была яркой либерально-демократической революцией, но ее долговременные последствия оказались весьма противоречивыми. Так, одним из последствий стало оформление новой властной элиты, которая-то (а это случается со многими революциями) и присвоила себе главные плоды революционного переустройства Соединенных Штатов. Эта властная элита, костяк которой составили капиталистические нувориши, и в первую очередь зарождавшаяся корпоративная буржуазия, быстро подчинила себе Республиканскую партию, превратившуюся в последней четверти XIX в. из выразительницы общенародных, глубоко демократических принципов в элитарно-капиталистическую партию. Республиканская партия, доминировавшая на американской политической сцене с 1860 по 1930 г. (за этот период ее представители выиграли 14 из 18 президентских выборов), стала главным архитектором чисто капиталистической корпоративной Америки, пришедшей на смену гибридному буржуазно-рабовладельческому обществу.

Триумф корпоративной экономики составил одну из главных исторических тенденций США конца XIX - первой трети XX в. Среди исследователей традиционно дискутируется вопрос о результатах реструктуризации и монополизации американской экономики после Гражданской войны. Представляется, что для правильного ответа на этот вопрос требуется различать, как минимум, три результата: экономический, социальный и политический. Первый, экономический, характеризовался впечатляющими достижениями корпоративной Америки. К 1900 г. США бесповоротно стали главной промышленной державой мира. Противоречив социальный результат монополизации. В ходе ее сложилась новая социально-экономическая элита, разрыв между которой и основной массой населения быстро достиг существенных размеров. Резко возросшее национальное богатство Америки (валовый внутренний продукт увеличился с 1870 по 1900 г. в 3 раза при росте населения в 2,3 раза) распределялось крайне неравномерно. Реальные доходы промышленных рабочих выросли за 30 лет в 1,4 раза - цифра несоизмеримая с тысячекратным ростом состояний владельцев корпораций .

Противоречия характеризовали политические тенденции эпохи монополизации. С одной стороны, сохранялись все демократические политические институты и конституционные нормы предшествующих эпох. К ним добавились и некоторые демократические нововведения, в первую очередь австралийская система голосования. С другой, в южных штатах с конца XIX в. были введены избирательный налог и ценз грамотности, лишившие большинство негров права голоса - одного из главных завоеваний эпохи Гражданской войны. Не менее важным в процессе отправления политической власти было то, что новые богатства дали экономической элите дополнительные рычаги воздействия на властный механизм. При этом она пыталась активно, как никогда, непосредственно внедриться в политическую власть. Согласно новейшим данным, социально-экономическая элита постоянно наращивала уровень своего представительства в верхнем эшелоне исполнительной власти и дипломатической службы: 1861-1877 гг. - 81,0%; 1878-1897 гг. - 86,8%; 1898-1913 гг. - 91,7% . Представители и выдвиженцы (менеджеры и юристы) корпоративного капитала абсолютно преобладали в исполнительных, законодательных и судебных органах власти в периоды правления как Республиканской, так и Демократической партий.

Роль самих партий в этот период также резко возросла, и многие исследователи называют его периодом партийного правления. В эволюции двух главных партий выделились следующие важные тенденции: во-первых, они оказались в финансовом и организационно-функциональном отношениях тесно привязаны к корпоративному капиталу, во- вторых, в руководстве и организации практической деятельности обеих партий возобладали методы, характерные для бизнеса. Последняя тенденция стала обозначаться как боссизм: партийные боссы и среди республиканцев и среди демократов прибрали к своим рукам власть, сравнимую с властью промышленных и финансовых магнатов в бизнесе. Идеологические и политические различия между партиями сузились, как никогда.

Среди трех ветвей государственной власти наибольшим весом пользовалась законодательная ветвь. Здесь на главную роль выдвинулся сенат. В рядах американской элиты сенаторы пользовались таким же престижем, как владельцы промышленных и финансовых корпораций. Последние и сами устремились в сенат, так что на рубеже XIX-XX вв. последний стал известен как “клуб миллионеров”. Наряду с финансовопромышленными магнатами в сенате выделялась группа партийных боссов (подчас они и сами были миллионерами и адвокатами крупных корпораций). Боссы-сенаторы рассматривали президента США как свою креатуру и исполнителя, а большинство президентов не покушались на фактическое распределение полномочий между исполнительной властью и сенатом.

В конце XIX - начале XX в. интересы бизнеса активно поддерживались судебной ветвью власти. Многие историки сходятся в том, что именно судебные интерпретации наполняли в тот период реальным содержанием американские законы, при этом с ними происходили порой поразительные метаморфозы. Классическим стал пример XIV поправки к Конституции США. Одобренная в 1868 г., она провозглашала, что “ни один штат не может лишить кого-либо жизни, свободы и имущества без надлежащей правовой процедуры”. Формально поправка предназначалась для защиты гражданских и политических прав освобожденных негров, судебные же органы стали использовать ее в целях пресечения попыток властей штатов, как на Юге, так и на Севере, ущемить интересы бизнеса. При этом позиция Верховного суда, как и судебной власти в целом, определялась откровенно идеологическим мотивом: процветание частного бизнеса является основой процветания Соединенных Штатов в целом, интересы же бизнеса, а следовательно, и страны будут обеспечены наилучшим образом, если государство в своей экономической и социальной политике станет следовать принципу “невмешательства” в “естественный” ход событий.

Олигархические тенденции в общественно-политической жизни США серьезно ослабили значение демократических институтов и традиций. Во весь рост встал вопрос: сможет ли американская демократия доказать свою жизнеспособность и изменить баланс социально-политических сил? История дала на него противоречивый ответ: между “олигархами” и демократией развернулась острая схватка, склонявшая чашу весов то в одну, то в другую сторону. В начале XX в. силы демократии, перейдя в контратаку на корпоративный капитал и партийных боссов, сумели добиться ощутимого успеха. В стране началась Прогрессивная эра (это название прочно закрепилось в исторической науке), охватившая 1900-1914 гг. и ознаменовавшаяся многими реформами, ставшая как бы репетицией Нового курса.

Исследователи Прогрессивной эры по-разному оценивали ее исторический смысл. Либеральные авторы склонялись к тому, что прогрес- сизм объединил перед лицом угрозы экономического и политического господства корпораций разные слои общества, а во главе выступила просвещенная его часть, включая Т. Рузвельта и В. Вильсона. От про- грессистских реформ выиграла нация в целом. Левые историки и политологи утверждали, что эти реформы были результатом целенаправленных усилий той части правящей элиты, которая с помощью либеральной политики хотела упрочить и упрочила свое классовое господство. На мой взгляд, односторонность присуща как либеральной, так и левой интерпретациям. Прогрессистские реформы в действительности явились следствием воздействия трех влиятельных сил американского общества, серьезно различавшихся и мотивами, и целями. Симбиоз их усилий сложился стихийно и даже вопреки их желаниям, но демократия от этого оказалась в выигрыше.

Первой среди этих сил были радикальные движения от популистов до социалистов, нацелившиеся на глубокие антимонополистические преобразования, а также развитие “прямой демократии”. То был период наивысшего успеха радикализма в американской истории, с которым не могут сравниться даже “красные” 30-е и “бурные” 60-е. Популистская партия 1890-х годов и Социалистическая начала XX в. собирали на президентских выборах до 10% голосов избирателей и воспринимались как реальная угроза двухпартийной системе. Трудно представить, что без их радикального “вызова” реформистский “ответ” со стороны просвещенной части истеблишмента во главе с Т. Рузвельтом и В. Вильсоном был бы столь основателен.

Второй силой оказалось либеральное политическое течение. Оно было представлено американской интеллигенцией (от интеллектуалов типа JI. Уорда, Р. Илая и Г. Кроули до армии “разгребателей грязи” из журналистской среды), массой избирателей из средних слоев общества, а также теми политиками, которые искренне хотели возвысить общество над корпорациями. Либерализм в своем развитии основывался на принципах гуманизма, демократии и эгалитаризма, которые были заложены еще Т. Джефферсоном, Б. Франклином и Т. Пейном и закреплены во времена А. Линкольна. В отношении радикализма либералы занимали критическую позицию, но то была позиция не тотального отрицания, а спора-диалога, продемонстрировавшая желание и способность либералов воспринимать от радикализма, в том числе и социализма, ряд критических оценок капитализма и позитивных программ, способных возвысить демократию и ограничить власть корпораций и элит. В результате произошло оформление социального либерализма, который составил магистральную линию развития всего американского либерализма в XX в.

Третьей силой, способствовавшей успеху прогрессистских реформ, была просвещенная часть экономической и политической элиты США, мотивы которой носили по преимуществу охранительный характер. С этой стороны принятие социально-политических реформ означало согласие на такое изменение общественного договора с нацией, при котором уступки демократии нижним и средним слоям становились одновременно гарантией сохранения социальных основ американского миропорядка. Такой маневр невозможно назвать обманом, ибо уступки и реформы имели реальное значение. Скорее, это был компромисс, от которого элита больше выиграла, чем проиграла. Как показывают факты, магистральная тенденция экономического развития США в Прогрессивную эру не только не пресеклась, но даже упрочилась: в последний год пребывания у власти реформатора В.Вильсона состояния ведущих американских семей в среднем были в 2-3 раза выше, чем в год его прихода к власти . Социальный мир со средними и нижними слоями оказался для элит экономически выгоднее, нежели конфронтация.

Наибольших успехов прогрессисты добились в области политических реформ. Важнейшей среди них оказалась XVII поправка к Конституции (1913 г.), передавшая право избирать сенаторов от легислатур штатов рядовым избирателям. Реформа определенно способствовала снижению коррупции и влияния боссизма. С 1898 по 1918 г. 22 штата внесли поправки в свои конституции, наделявшие избирателей правом законодательной инициативы и референдума в рамках собственных штатов, причем в 12 случаях избиратели получили право вносить поправки в конституции штатов. К 1917 г. 44 штата одобрили законы о прямых первичных выборах, предоставлявшие самим избирателям право выдвигать кандидатов на выборные должности. Правда, речь шла в основном о должностях на уровне штатов. Что касается закона о прямых первичных выборах кандидатов в президенты, то он был одобрен в половине штатов (в восьми из них закон в период с 1918 по 1945 г. был отменен). В 1907 г. конгресс США одобрил первый федеральный закон о порядке финансирования избирательных кампаний, по которому в этом праве было отказано корпорациям и банкам. В 1910 г. конгресс потребовал от депутатов обнародовать источники финансирования своих избирательных кампаний, а в 1911 г. впервые ограничил объемы подобного финансирования. Завершающей политической реформой Прогрессивной эры стала XIX поправка к Основному закону США, предоставившая в 1920 г. избирательное право женщинам.

Из трех ветвей государственной власти с прогрессистских позиций выступала по преимуществу власть исполнительная. Соотношение сил исполнительной и законодательной властей в пользу первой изменилось в годы президентств Т. Рузвельта (1901-1909) и В. Вильсона (1913-1921). Сократились властные возможности лидеров партийных фракций в обеих палатах, так что после 1913 г., по заключению американских ученых, “в большинстве случаев реальным лидером конгресса выступал хозяин Белого дома” .

Прогрессивная эра пресеклась в годы первой мировой войны. Тому было несколько причин. Первая и самая очевидная заключается в том, что войны плохо совмещаются с демократическими нововведениями. Национализм, патриотизм и мессианизм, расцветшие в США в период первой мировой войны, оттеснили внутренние демократические преобразования далеко на задний план. Вторая причина состояла в том, что начавшаяся на исходе первой мировой войны русская большевистская революция серьезно напугала своим радикализмом и возможностью экспансии большинство американцев, способствуя быстрому нарастанию в Соединенных Штатах консервативных настроений. Наконец, третья причина угасания реформаторства заключалась в том, что США той эпохи (т.е. до начала 30-х годов) не сталкивались с угрозой экономической катастрофы, которая бы не позволяла либералам и просвещенной части элиты расслабиться и прекратить методичное радикальное врачевание капитализма. Напротив, экономические дела в стране шли очень неплохо, а война только укрепила американское экономическое благополучие. США вышли из нее крупнейшим мировым кредитором. Промышленность развивалась исключительно по восходящей линии, к концу 20-х годов на ее долю приходилось 48% мирового производства. Особенно успешно действовали крупные корпорации, к указанному времени реабилитировавшие себя в глазах нации за грехи эпохи сколачивания финансово-промышленных империй. Естественным образом произошла реставрация индивидуалистического капитализма.

20-е годы стали эпохой триумфа (но, как выяснилось позднее, и пирровой победой) индивидуалистического капитализма и вошли в историю как десятилетие “просперити”. Экономическое благополучие способствовало распространению среди масс американцев политического консерватизма. С начала 1920-х годов избиратели неизменно отдавали предпочтение Республиканской партии: три ее консервативных лидера У. Гардинг, К. Кулидж и Г. Гувер последовательно сменяли друг друга на президентском посту. Своего рода символом упрочившегося политического влияния крупного бизнеса явилось одиннадцатилетнее пребывание на посту министра финансов мультимиллионера Э. Мелло- на. Чтобы занять этот пост, Меллон должен был выйти в отставку из руководства 51 корпорации, но деятельность на новом посту многократно искупила эту жертву, принеся многомиллиардные прибыли большому бизнесу. В 1921 г. по его инициативе ставка налога на доходы, превышавшие 1 млн долл., была снижена с 66 до 50%, а в 1926 г. до 20%.

В отношении корпораций прекратилось использование антимонопольных законов: они были нейтрализованы Верховным судом с помощью принципа “разумности” предпринимательских объединений. Социальное законодательство оказалось свернутым. Президент США Г. Гувер, апостол индивидуализма, отвергая социальное законодательство, доказывал, что цели трудящихся должны достигаться исключительно посредством добровольных соглашений между трудом и капиталом. Он называл это “просвещенным индивидуализмом”. Индивидуалистическое кредо было воспринято в то десятилетие и Демократической партией, отказавшейся от либерально-демократических постулатов Прогрессивной эры.

Гром прогремел в 1929 г., а через четыре года страна лежала в экономических руинах. Один из современников назвал только что минувшее десятилетие “просперити” “раем для дураков”. Задачу вывода страны из состояния социально-экономического кризиса и спасения американского миропорядка взялись решить Ф.Д. Рузвельт и Демократическая партия США. Предложенная ими программа глубоких и всесторонних реформ дала впечатляющие результаты, приравненные многими в США к третьей американской революции. Начиная с 1930-х годов были преобразованы все стороны американского общества, в том числе и политическая власть. Кратко принципиальные изменения в системе политической власти, привнесенные в эти годы и закрепленные в последующем, могут быть охарактеризованы следующим образом.

Важнейшим нововведением стало радикальное возрастание в социально-экономическом развитии роли государства. Этатизация коснулась всех сфер - промышленности, финансов, социальных отношений. Государство твердо взяло на себя ответственность за преодоление эксцессов индивидуалистического капитализма, не ограничивая вместе с тем тех его механизмов и возможностей, которые подтверждали жизнеспособность и плодотворную роль в экономическом развитии. Возросла не только социально-экономическая роль государства, но также и его самостоятельность, независимость от частных и классовых интересов, в первую очередь бизнеса. Усилились его роль общественного арбитра и функция интегрирования и достижения социального согласия разных, в первую очередь крупных, социальных интересов.

Возрастание социально-экономической роли государства и его самостоятельности не сопровождалось в США ограничением или даже ущемлением демократических институтов, механизмов и норм. Напротив, в эпоху Нового курса они сохранились, а в последующие периоды расширились и упрочились. Это составило важнейшее отличие процесса этатизации социально-экономического развития в США от подобных процессов в двух главных альтернативных по отношению к Соединенным Штатам обществах 1930-х годов - Германии и СССР.

Назову некоторые наиболее важные нововведения, осуществленные уже после Нового курса, во второй половине XX в., которые определенно свидетельствуют о нарастании демократических начал американской политической системы по сравнению с первой третью XX в. Существенно упрочились избирательные права и возможности рядовых американцев. Наиболее весомые результаты были достигнуты в 1960-е годы. Черным американцам были в полной мере возвращены избирательные права, отнятые у них в конце XIX - начале XX в. Американский электорат увеличился сразу на 10%, причем новые избиратели вошли в его самую радикальную часть. В дальнейшем в некоторых южных штатах были предприняты меры, в первую очередь изменение избирательных округов, обеспечившие возможность расширения представительства чернокожих граждан в органах власти (в противном случае такое представительство было обречено оставаться крайне узким в силу явного численного превосходства белых избирателей). Примером тому является изменение в 1992 г. избирательных округов в штате Южная Каролина, в результате чего черным избирателям было обеспечено большинство в двух новых округах, от которых были незамедлительно избраны два чернокожих депутата в палату представителей конгресса США . Важными демократическими шагами явились XXIV поправка (ратифицирована в 1964 г.) к Конституции США, запретившая увязывать предоставление избирательного права с уплатой какого-либо налога, и XXVI поправка (ратифицирована в 1971 г.), снизившая возрастной ценз до 18 лет.

С 1960-х годов произошло резкое возвышение такого специфического американского демократического механизма, как первичные выборы. Они предоставили рядовым избирателям возможность самим выдвигать кандидатов от каждой политической партии и стали вводиться с начала XX в. с целью ограничения влияния партийных боссов. Количество первичных выборов возрастало до первой мировой войны, но затем пошло на убыль. Ситуация стала резко изменяться с 1968 г., когда национальный съезд Демократической партии решительно потребовал увеличить количество первичных выборов и покончить таким образом с влиянием боссов. Примеру демократов последовала и Республиканская партия. За тридцать лет, после 1968 г., количество штатов, практикующих отбор кандидатов в президенты посредством праймериз, увеличилось в случае с Демократической партией с 17 до 37, а в случае с Республиканской с 16 до 41 .

Подконтрольность политической власти обществу расширилась и в других сферах. Так, резко увеличилось количество государственных должностей, замещаемых на конкурсной основе, и соответственно снизилась зависимость назначений от воли партии, побеждающей на президентских выборах. В 1990 г. Верховный суд США вынес решение о том, что при найме государственных служащих на большинство должностей партийная принадлежность не должна иметь значения. В новейшее время было также принято большое количество указов и законов, утверждающих демократические юридические и морально-этические нормы поведения государственных чиновников. Одним из новейших примеров может служить Исполнительный указ президента США от 17 октября 1990 г. Одно из положений указа гласит, что госслужба является сферой деятельности, из которой исключены “какие бы то ни было личные или иные финансовые интересы, препятствующие добросовестному выполнению служебного долга”. Госслужащим предписано не брать на себя никаких, выходящих за рамки их служебной деятельности обязательств, не отдавать “предпочтений отдельным лицам или частным организациям”, подчиняться духу и букве Конституции и законов США. Служащим категорически запрещено принимать подарки от любых лиц, “добивающихся от них свершения каких-либо официальных действий, имеющих с ними какие-либо общие дела или осуществляющих деятельность, регулируемую со стороны государственного органа, в котором работают эти служащие”. Госслужащие “не должны участвовать в финансовых операциях, при проведении которых предполагается использование закрытой правительственной информации или использование такого рода информации в личных целях”. Что касается чиновников, непосредственно назначаемых президентом США, то им вообще запрещается получать “какой бы то ни было доход” в течение всего срока службы за услуги и деятельность, выходящие за рамки непосредственных служебных обязанностей. Указ вменяет в обязанность чиновников докладывать в “соответствующие инстанции” обо всех замеченных случаях разрушения собственности, обмана, злоупотреблений и коррупции

Всесторонний контроль общества установлен за деятельностью высших государственных лиц - президента, губернаторов, конгрессменов. Строго “опекается” их финансовая деятельность и морально-нравственный облик. Конечно, все эти меры не означают полного искоренения коррупции и злоупотребления властью в США, но по крайней мере они утвердили такую подконтрольность власти обществу, которая признается образцом в современных демократических обществах.

Процесс демократизации затронул и деятельность внегосударствен- ных политических институтов, в частности политических партий. Влияние боссизма в сравнение с первой третью XX в. фактически сведено к нулю. Решения партийных съездов по выдвижению кандидатов на высшую государственную должность предрешаются первичными выборами, т.е. волеизъявлением простых избирателей. Деятельность партийных фракций в конгрессе США была поставлена под контроль демократических процедур в результате нововведений 1970-х годов. Состав руководящих органов одной из двух главных партий - Демократической неоднократно приводился в соответствие с социальными и этническими характеристиками Соединенных Штатов. Начало этому процессу в Демократической партии было положено в 1972 г., когда состав участников ее общенационального съезда был определен на основе своего рода этнических, гендерных, демографических и иных квот. 15% участников приходилось на черных американцев, 38 - женщин, 21 - молодежь до 30 лет, 86% - делегатов, избранных впервые (в 1968 г. соответствующие этим категориям проценты составляли 5,5; 13; 4; 55) .

Наряду с демократическими нововведениями в США сохранялись и продолжали играть важную роль классические демократические институты и нормы. Среди них особо важное значение принадлежит разделению властей (как образно изъяснился один из известных американских ученых, “если все дороги ведут в Рим, то все вопросы американского управления рано или поздно сводятся к разделению властей”) . Принцип разделения властей, как и дополняющий его принцип сдержек и противовесов, составили главный нерв внутренних взаимоотношений в американском государстве на протяжении всей его истории. От соотношения, взаимодействия и конфликта исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти зависели архитектоника американского государства, степень его демократизма и, конечно, содержание внутренней и внешней политики.

По мнению большинства исследователей, в новейшее время на центральное место в государственной системе США выдвинулась президентская власть. Водоразделом в истории президентской власти стало правление Ф.Д. Рузвельта. Президентская власть дорузвельтовской эпохи обозначается как “традиционная”, а рузвельтовской и послеруз- вельтовской эпохи как “современная”.

Сильные главы государства, пытавшиеся расширить свои полномочия, существовали и в эпоху традиционного президентства. К ним, как правило, относят шестерых президентов: Д. Вашингтона, Т. Джефферсона, Э. Джексона, А. Линкольна, Т. Рузвельта, В. Вильсона. Расширение ими президентских полномочий по сравнению с теми, которые были закреплены конституцией, являлось по преимуществу следствием личной инициативы и не подкреплялось прочными институциональными изменениями. Начиная же с эпохи Ф.Д. Рузвельта, расширение президентских полномочий закреплялось в важных институциональных нововведениях.

История современного президентства, в свою очередь, может быть разделена на три этапа. Период от Ф. Рузвельта до Р. Никсона (1933-1974 гг.), следуя определению, которое было введено известным историком А. Шлезингером-младшим , обозначают как “имперское президентство”. Период правления Д. Форда и Д. Картера выступает как “ослабленное президентство”. Наконец, третий период, характер которого определило правление Р. Рейгана, может быть поименован как “восстановленное президентство” . Президент, а вместе с ним и исполнительная власть в целом приобрели наибольшее влияние в 1960-е - начале 1970-х годов, когда глава государства присвоил себе очень широкие, не санкционированные конституцией военные полномочия. Возникла опасность для демократической модели разделения властей. Последующие события показали, однако, что заложенный в конституции механизм “сдержек и противовесов” заключал в себе реальную и эффективную способность восстановления необходимого по демократическим меркам баланса властей. Законодатели приняли закон о военных полномочиях конгресса и акт о контроле за президентскими удержаниями из бюджета, которые восстановили равновесие властей в важнейших сферах внутренней и внешней политики. Существенное значение для восстановления баланса двух главных ветвей государственной власти имело расследование конгрессом антиконституционных действий президента Никсона, вынудившее главу государства уйти в отставку.

Ряд американских авторов приходят к выводу, что расширение полномочий законодательной ветви серьезно нарушило традиционную схему разделения властей и что в последней четверти XX в. в США стала утверждаться модель “имперского конгресса” . Подобное мнение представляется явным преувеличением. Полномочия конгресса в новейшее время, особенно же в последней четверти XX в., расширились, но в XX в. существенно увеличились и полномочия исполнительной власти (необходимо отметить, что возможности президентской власти, ограниченные в 70-е годы, были в значительной мере восстановлены в период правления Р. Рейгана в 80-е годы). Другое дело, что полномочия законодательной ветви, с одной стороны, и исполнительной власти, с другой, расширялись неравномерно и неодновременно. Полномочия исполнительной власти, в первую очередь президента, росли, как правило, в кризисные эпохи, а в посткризисные периоды законодательная власть брала реванш, пытаясь, и не без успеха, восстановить равновесие двух главных ветвей. В целом же их взаимоотношения находились в состоянии динамичного равновесия, означающего, что возвышение одной ветви неизменно вызывало к жизни контртенденцию расширения полномочий другой ветви, так что предусмотренный отцами-основателями США принцип баланса властей восстанавливался.

Со времен Ф.Д. Рузвельта определенные изменения испытала третья ветвь государственной власти - судебная. В системе разделения властей особая роль принадлежит Верховному суду США, обусловленная тем, что в рамках судебной ветви именно он располагает механизмом сдержек и противовесов в отношении исполнительной и законодательной ветвей власти, в том числе и в отношении президента и конгресса США. Как уже отмечалось, в десятилетия, предшествовавшие Новому курсу, общественно-политическая позиция Верховного суда США была отмечена в целом консерватизмом, отвечавшим в первую очередь интересам верхних слоев бизнеса. Новый курс пресек эту тенденцию. История Верховного суда со времен Нового курса может быть разделена на три крупных периода: 1) 1933-1953 гг., изменившие соотношение сил в пользу либеральных судей; 2) 1953-1969 гг., ознаменовавшиеся наивысшими успехами судебного либерализма; 3) 1969 г. - конец XX в. - установление равновесия судебного либерализма и консерватизма и выход на господствующую позицию умеренного консерватизма.

Среди политических баталий Ф.Д. Рузвельта одной из самых жестких была схватка с Верховным судом США, исповедовавшим принципы твердого индивидуализма. Она завершилась в пользу президента: он сумел добиться признания конституционности своих либерально-демократических законов и заполнил вакансии в “высокой скамье” своими сторонниками. Самым же либеральным периодом в новейшей истории Верховного суда, да и во всей его истории, оказались 1953-1969 гг., когда его председателем был Эр л Уоррен, сцементировавший либеральное большинство суда и определивший его стратегию и идеологию.

На первое место в эпоху Уоррена выдвинулась проблема гражданских прав и свобод, и суд сыграл авангардную роль в ее решении с демократических позиций. Уоррен и его единомышленники зарекомендовали себя сторонниками “судебного активизма”, доказывая, что каноническая “судебная сдержанность” неприменима в сфере гражданских прав и свобод. В 1954 г. Верховный суд осудил сегрегацию школьного образования и, что не менее важно, признал антиконституционной доктрину “равных, но разделенных прав”, которая на протяжении полувека служила теоретической и юридической основой расизма в южных штатах. В последующем Верховный суд последовательно осудил сегрегацию на транспорте, в больницах, ресторанах и закусочных, парках, иных местах общественного пользования. Своей активной и твердой позицией Верховный суд понуждал к восприятию антирасистской политики исполнительную и законодательную ветви власти. Эта позиция в значительной мере развязала федеральному правительству руки в использовании силовых методов для защиты прав чернокожих американцев на Юге США и подготовила радикальный прорыв в законодательстве о гражданских и политических правах негров 1960-х годов.

В эти годы Верховный суд способствовал демократическому решению вопросов о полномочиях штатов создавать избирательные округа, вводить молитвы в школах, определять стандарты судопроизводства. С демократических позиций подошел Верховный суд к вопросу о государственной помощи низкодоходным слоям населения. В 1969 г. в своем постановлении он признал неправомерным требование федерального законодательства о том, что получатели пособий обязаны проживать в одном и том же месте в течение определенного периода времени. В отдельных решениях Верховный суд приблизился к трактовке социальных пособий не как формы благотворительности, а как права собственности .

Новый этап в истории Верховного суда начался в 1969 г. Вступивший в том году на президентский пост Р. Никсон назначил на должность председателя суда (вместо ушедшего в отставку Уоррена) У. Бергера, представителя умеренного крыла Республиканской партии. Позиция суда под председательством Бергера носила достаточно противоречивый характер, а принятие судом твердой консервативной линии произошло уже в 1980-е годы, особенно же после назначения в 1986 г. его председателем У. Ренквиста. Под его главенством Верховный суд осуществил консервативный пересмотр судебных постановлений по актуальным для американцев вопросам - о школьных молитвах, об абортах, об организации избирательных округов, о предпочтительных квотах для расово-этнических меньшинств и женщин, о смертной казни . В годы правления республиканских президентов Р. Рейгана и Д. Буша, заполнявших “высокую скамью” своими сторонниками, позиция консерваторов в Верховном суде была упрочена настолько, что лидеру демократов У. Клинтону, занимавшему президентский пост в 1990-е годы, не удалось сколько-нибудь существенно поколебать ее .

Вышеизложенное дает основание для вывода, что в последние две трети XX в. при всех перипетиях и нюансах позиция демократических институтов, норм и традиций в США не только сохранилась, но и определенно упрочилась. Но превратились ли Соединенные Штаты в подлинно демократическую страну? Представляется, что положительный ответ на этот вопрос был бы явным преувеличением. Действительно, согласно каноническим определениям демократия означает непосредственное управление народом делами общества и государства и, безусловно, равные реальные возможности (а не только формальные права) доступа всех граждан к политической власти. В свое время А. Линкольн выразил суть демократии в емкой формулировке “правление народа, посредством народа и для народа”. Говорить о ее практической реализации в США невозможно. Согласно же отстаиваемой в данной статье концепции политическая власть в современных Соединенных Штатах может быть определена как система демократического элитизма, сохраняющая преимущества верхних слоев общества и элит в политическом управлении. Ниже дается развернутое обоснование данной концепции.

* * *

Важным критерием демократизма власти традиционно считается активность масс и степень их реального воздействия на политическую систему. Широкая активность, которая обозначается в политологии понятием “политическое участие”, выражается в разных формах. Среди них наиболее распространенными являются выборы, митинги, собрания, шествия, общественные движения. В разные периоды американской истории повышалось значение то одних, то других среди этих форм. Нетрудно, например, обнаружить такую закономерность: в эпоху обострения экономического положения и социальных конфликтов возрастает роль движений, шествий и митингов, а в стабильные периоды доминируют выборы. В новейший период американской- истории массовые движения достигали пика и играли важную роль в 1930-е и 1960-е годы, а в остальные десятилетия, в том числе и в последние безраздельное господство среди различных форм политического участия принадлежало выборам.

Понятно, почему американская политология первостепенное внимание уделяет именно выборам. Распространилось мнение, что значимы шесть показателей вовлеченности граждан в эту политическую форму - выдвижение своей кандидатуры на выборный пост; проявление активности в предвыборной борьбе; внесение денежных средств в поддержку своего кандидата; принадлежность к партии или какой-либо организации, которая поддерживает того или иного кандидата; агитация или другие меры убеждения друзей и окружения при обсуждении кандидатов; наконец, само участие в выборах.

Первые пять показателей имеют в американской политической практике минимальное значение. Менее 1% американцев когда-либо выдвигали свои кандидатуры на выборные должности. Только 5% проявляли активность в партийной и избирательной кампании. Лишь около 10% делали финансовые взносы. Около одной трети американцев участвовало в организациях, которые могут быть названы группами политических интересов, и лишь несколько большая часть убеждала своих близких проголосовать определенным образом. И только непосредственно в самом голосовании в новейшее время принимало участие в среднем больше 50% взрослых американцев .

Таким образом, на американском политическом рынке подавляющее большинство населения выступает лишь в роли “покупателей” тех или иных программ, делая выбор из идей и кандидатур, поставляемых элитой. Но вряд ли справедливо выпячивать эту “недемократическую” сторону американской политики, ибо ограничение роли народа по преимуществу выбором из программ и кандидатур политических элит характерно для всех современных либерально-демократических обществ (в авторитарных и тоталитарных обществах граждане лишены и этой возможности).

В праймериз, дающих народу право самому отбирать кандидатов от каждой партии, участвовало не более 30% избирателей. Лучше выглядит активность избирателей в ходе самих выборов. В год президентских выборов в новейшее время на избирательные участки приходило от 50 до 60% избирателей. В промежуточных конгрессовских выборах участвовало в среднем от 30 до 40% избирателей (отмечу, что эти показатели в 1,5 раза ниже показателей, характерных для XIX в., начиная с эпохи джэксоновской демократии). Динамика участия американцев в национальных выборах в новейшее время показана в табл. 1.

В новейшее время стабильно сохранялись серьезные различия в политической активности тех или иных социальных групп. Так, средний показатель участия основных социальных групп в избирательных кампаниях в двадцатилетний период 1962-1982 гг. выглядел следующим образом: мужчины - 48,7%, женщины - 48,4; белые - 49,9, негры - 43; испаноязычные - 25,3, граждане 18-20 лет - 19,8, граждане 21-24 лет - 28,4, граждане 25-34 лет - 40,4, граждане 35-44 лет - 52,5, граждане 45-64 лет - 62,2, граждане старше 65 лет - 59,9, управленческий персонал - 59,9, клерки - 52,2, квалифицированные рабочие - 43,7, неквалифицированные рабочие - 35,5, рабочие сферы обслуживания - 41,1, сельскохозяйственные рабочие - 51,3, безработные - 34,1 % . Соотношение политического участия этих социальных групп в период после 1982 г. не претерпело серьезных изменений, за единственным исключением: процент голосующих женщин несколько превысил процент голосующих мужчин .

Можно сделать вывод о доминирующей роли на выборах трех социальных групп: во-первых, белой расы; во-вторых, старших возрастных групп; в-третьих, благополучных американцев. Американский политолог Т. Эдзол, подсчитавший политический вес на выборах бедных и зажиточных граждан, пришел к выводу, что гораздо большая избирательная активность благополучных граждан обеспечивает их подавляющее, намного превышающее пропорцию в электорате превосходство и определяет исход избирательных кампаний . Особенно велик разрыв в политическом волеизъявлении между самыми богатыми и самыми бедными: из самой богатой квинты (одной пятой) американцев в выборах участвуют 75%, а из самой бедной квинты вдвое меньше .

Анализ политического сознания и предпочтений американских избирателей позволяет разделить их подавляющее большинство на либералов и консерваторов: первые составляют опору Демократической партии, а вторые - Республиканской. Между “либералами” и “консерваторами” нет антагонистических противоречий: и те и другие не подвергают сомнению принципы частной собственности, рыночной экономики, политического плюрализма, республиканизма и федерализма. Они расходятся в вопросах о государственном регулировании экономики, о социальных расходах, о расово-этнической и иммиграционной политике, о моральных и культурных ценностях. Причем, если в 1930-1960-е годы в центре разногласий между “либералами” и “консерваторами” были экономические и социальные проблемы, то в 1970-1990-е таковыми оказались социокультурные.

Наличие в действиях американских избирателей рационального начала подтверждается тем, что обновление идеологий партий влечет политическую переориентацию многих избирателей, разрыв ими прежних партийных привязанностей и восприятие новых. В новейший период американской истории произошли две крупные партийно-политические мутации избирателей.

Первая и наиболее крупная среди них пришлась на 1930-е годы и была вызвана политико-идеологической модернизацией Демократической партии. Восприятие Демократической партией начиная с 1932 г. программы экономического регулирования и социальных реформ склонило на ее сторону рабочий класс, в первую очередь профсоюзы, расово-этнические меньшинства и значительную часть городских и сельских средних слоев. Это была коалиция избирателей, объединившихся под знаменем социального либерализма, соединившего традиционноиндивидуалистические и реформаторско-коллективистские ценности. Социально-либеральная коалиция сохраняла свой состав и контуры до 1960-х годов, когда началась новая мутация избирателей, сопровождавшаяся переходом большого числа “либералов” в “консерваторы”.

Партийно-политическая переориентация многих американских избирателей, впервые ясно обозначившаяся на президентских выборах 1968 г. и продолжавшаяся в 70-е, 80-е и 90-е годы, была вызвана тремя главными факторами. Во-первых, поддержка Демократической партией расширения гражданских и политических прав черных американцев оттолкнула от нее часть белых избирателей как на Юге (в первую очередь), так и на Севере (эта потеря была отчасти компенсирована укреплением позиций демократов среди расово-этнических меньшинств). Во-вторых, восприятие Демократической партией новой, более радикальной программы социальных реформ (материальной и страховой поддержки бедных слоев) упрочило ее позиции среди нижних экономических слоев, но вызвало недовольство части средних, в том числе среди белых рабочих, начавших “дрейфовать” в сторону Республиканской партии. В-третьих, поддержка Демократической партией нонконформистских социокультурных принципов (право на аборт, полнокровное равноправие женщин, нетрадиционные сексуальные ориентации и нетрадиционная семья) ослабило ее влияние среди почитателей моральных устоев общества.

В результате количество американцев, идентифицирующих себя с Демократической партией, сократилось в период с 1964 по 1994 г. с 52 до 36%. Число же сторонников Республиканской партии увеличилось с 25 до 29%. За этот период возрос процент - с 23 до 35 - американцев, определяющих себя как политически “независимых”. Причем среди “независимцев” число твердых “беспартийных” американцев увеличилось с 8 до 13%, “склоняющихся к демократам” - с 9 до 12, а “тяготеющих к республиканцам” - с 6 до 10% .

Важен вопрос о распределении партийно-политических привязанностей в разных социальных группах. Для политической характеристики американских избирателей решающее значение имеют три типа социальных групп: 1) социально-экономические слои (верхний, средний, нижний); 2) расово-этнические общности, в первую очередь белые, черные и испаноязычные; 3) религиозные деноминации, прежде всего протестанты и католики.

Партийные предпочтения социально-экономических групп в новейшее время заключали отчетливую тенденцию: верхний слой и верхушка среднего слоя отдавали предпочтение Республиканской партии, а остальная часть среднего слоя и нижние слои общества - Демократической партии. Наибольшее число сторонников Республиканской партии в конце XX в. оказывалось среди американцев, чей семейный доход превышал 50 тыс. долл. в год (число избирателей из этого слоя, поддерживавших республиканцев, в среднем составляло около 60%). Американцы с семейным доходом от 30 до 50 тыс. долл. также отдавали предпочтение республиканцам (в среднем число голосовавших за республиканцев в этой группе на 1-2% превышало число сторонников демократов). В группе американцев с семейным доходом от 15 до 30 тыс. долл. большим - в среднем на 10% - было число сторонников Демократической партии. Среди американцев с семейным доходом ниже 15 тыс. долл. число сторонников Демократической партии в среднем почти вдвое превышало число приверженцев Республиканской партии .

В американской, а еще больше в отечественной литературе особое внимание уделялось позиции рабочего класса. При этом леворадикальные авторы США и практически все отечественные исследователи сосредоточивались на поиске социалистического потенциала американских рабочих, на развитии его политической независимости в отношении двух ведущих партий США. В Соединенных Штатах эта исследовательская тенденция достигла своего пика в 1960-1970-е годы, а затем резко пошла на убыль. Среди российских ученых снижение интереса к американскому рабочему классу, его социалистическому потенциалу и политической независимости наступило в 1990-е годы.

Непредвзятый взгляд на историю рабочего движения США дает основание для вывода, что определенная реальная связь между ним и социализмом, а в более широком смысле с политическим радикализмом получила развитие только в конце XIX - начале XX в. Но в новейшее время социализм ни разу не достигал подобного влияния. Даже в самые удачные 1930-е годы Социалистическая и Коммунистическая партии, вместе взятые, набирали не более 2% избирательских голосов. Что же касается рабочего класса, то он в своем большинстве именно в 1930-е годы связал себя с Демократической партией и идеологией социального либерализма. Во все последующие десятилетия рабочий класс разделял свои голоса между демократами и республиканцами, при этом предпочтение, но все уменьшающееся, отдавалось Демократической партии.

При характеристике политической позиции рабочего класса США важно учитывать его неоднородность, имеющую следствием то, что верхние слои рабочих по своему социально-экономическому положению, равно как и по социальной и политической идентификации, отличаются от нижних. Так, например, от одной трети до трех пятых верхних слоев (квалифицированные рабочие, мастера) отождествляют себя не с рабочими, а со средним слоем. Верхние слои в меньшей степени склонны поддерживать Демократическую партию: в 60-80-е годы число избирателей, голосовавших за демократов, составило среди мастеров 40%, среди квалифицированных рабочих - 51, а среди неквалифицированных - до 60% . Поддержка демократов среди членов профсоюзов оказывалась неизменно выше, чем среди неорганизованных рабочих.

По своему политическому мировоззрению рабочие США в большинстве оставались в новейшее время приверженцами социального либерализма рузвельтовского образца, а что касается либеральных нововведений 60-70-х годов (программы вспомоществования бедным), как и социокультурного либерализма 80-90-х годов (признание равных прав за сексуальными меньшинствами, нетрадиционной семьи и т.д.), то к ним было проявлено иное отношение - от скептического до отрицательного. Это является одним из объяснений “утечки” части рабочих избирателей к Республиканской партии (самым популярным республиканским президентом среди рабочих был Р. Рейган).

Политико-идеологическая неоднородность характерна также для средних и верхних слоев. Американские политологи давно подметили, что журналисты, писатели, в целом представители творческой интеллигенции гораздо более либеральны, чем бизнесмены, и в большей пропорции отдают предпочтение Демократической партии. Среди консервативно настроенных американцев вообще распространено убеждение, что средства массовой информации “захвачены” либералами, не способными выразить мнение и волю консервативного “морального” большинства нации.

Весьма существенным оказались в новейшее время идейно-политические подвижки и обновление партийных предпочтений среди основных расовых групп США. Черные американцы, начиная с Нового курса, отдали предпочтение Демократической партии. Динамика распределения партийных симпатий черных избирателей во второй половине XX в. отражена в табл. 2 и 3.

В то же время в этот период соотношение избирателей среди белых американцев было неизменно в пользу Республиканской партии (см. табл. 4).

Во второй по величине “небелой” этнической группе - испаноязычных американцев во второй половине XX в., как и среди черных, возрастало влияние Демократической партии, в связи с чем последнюю стали называть партией расово-этнических меньшинств. Среди крупнейших религиозных групп католики продолжали отдавать предпочтение демократам, а протестанты - республиканцам.

Оценивая политическую роль американских граждан в новейшее время, можно сделать следующие основные выводы. Главной, а в последней трети XX в. и безраздельно господствующей формой политического участия народных масс стали выборы. При этом их выступление на политическом рынке ограничивалось по преимуществу ролью “покупателя”, а главными “продавцами” являлись Республиканская и Демократическая партии. Отсутствие иных конкурентоспособных “продавцов” объясняется в значительной мере приверженностью американцев буржуазным ценностям и политической культуре в двух ее вариантах - консервативно-индивидуалистическом и либерально-демократическом, которые вполне адекватно воплощены в идеологиях двух соперничающих политических “продавцов”. Активность верхних и средних социальных слоев превышала активность нижних социальных слоев, что являлось важной гарантией сохранения общественных первооснов США.

Возможности разных электоральных групп давно и прочно обусловлены возможностями их финансирования. Американская политика - самая дорогостоящая в мире, а расходы на избирательную кампанию в год президентских выборов в конце XX в. превышали 3 млрд долл. Неравные возможности американских избирателей в оказании финансовой поддержки кандидатам традиционно являлись притчей во языцех для поборников демократических идеалов и народного суверенитета. Но только в 1974 г. в США был принят фундаментальный федеральный закон, регламентирующий расходы на избирательные кампании, что должно было привести к выравниванию возможностей воздействия на политику разных социальных групп. Согласно закону отдельный индивидуум не мог пожертвовать кандидату в депутаты более 1 тыс. долл., а национальному комитету той или иной партии - более 20 тыс. долл. Что касается коллективных доноров избирательных кампаний, среди которых доминирующая роль принадлежит комитетам политического действия (КПД), создаваемым разными социальными группами, то каждый из них мог перечислить на счет одного кандидата не более 5 тыс. долл., а на счет партии - от 15 до 20 тыс. долл.

Принятие закона сопровождалось следствиями, непредвиденными его творцами, свидетельствующими, что с помощью законов крайне трудно уравнять шансы на политическом рынке для индивидуумов и групп с различающимися финансовыми возможностями. Воспользовавшись тем, что закон не ограничивал ни число кандидатов, которые могли финансироваться одним донором, ни общую сумму расходов доноров на разных кандидатов, верхние слои, действуя через предпринимательские и профессиональные объединения, обратились к созданию все новых комитетов политического действия, индивидуальные и совокупные расходы которых стали стремительно возрастать. Каждый КПД мог профинансировать любое количество приемлемых для него кандидатов, а последние могли получить деньги от всех заинтересованных в их избрании комитетов. Финансовые возможности кандидатов после принятия закона 1974 г. не только не уменьшились, но даже возросли. Необходимо отметить также, что федеральный закон не ограничил избирательные расходы КПД (например, политическую рекламу), осуществляемые ими самими, а не идущие напрямую кандидату.

Комитеты политического действия первоначально стали создаваться еще в 1940-е годы. Первый был образован в 1943 г. американскими профсоюзами после того, как им было запрещено оказывать напрямую финансовую поддержку своим политическим союзникам (среди последних доминировали представители Демократической партии). Впоследствии КПД стали создаваться и предпринимательскими корпорациями, но до 1974 г., пока влияние этих комитетов было несущественным, профсоюзные комитеты политического действия по численности превосходили корпоративные. Закон 1974 г., превративший комитеты политического действия в главные каналы финансирования избирательных кампаний, резко изменил ситуацию. Если в 1974 г. профсоюзные КПД по численности вдвое превосходили корпоративные, то уже в 1976 г. КПД, созданные предпринимателями, вдвое превышали количество профсоюзных КПД. В дальнейшем эта тенденция все более закреплялась (см. табл. 5).

Кроме корпораций и профсоюзов, КПД создавались также ассоциациями иного рода, представлявшими по преимуществу интересы среднего класса. Всего к середине 1990-х годов было зарегистрировано около 4 тыс. КПД, в 6,5 раза больше, чем их было в 1974 г. В последней четверти XX в. КПД покрывали одну треть всех финансовых расходов кандидатов на выборные должности. При этом сумма финансовой поддержки от КПД в 20-30 раз превосходила сумму финансовой поддержки, оказываемой политическими партиями . В результате часть американских политологов выдвинула положение, что политическая роль КПД оказалась важнее роли партий. В целом это положение, о чем речь пойдет ниже, представляется неубедительным, но нельзя отрицать, что зависимость кандидатов от партий уменьшилась, а от КПД соответственно увеличилась.

Бурное развитие комитетов политического действия отразило и общую тенденцию возрастания в политике роли групп интересов. Собственно говоря, и сами КПД явились креатурами групп интересов, т.е. корпоративных, профессиональных и общественных объединений американских граждан, которые с помощью сложения своих индивидуальных усилий преследуют цель более эффективного достижения общих для той или иной социальной группы целей.

Группы интересов, имеющие тенденцию оформляться в прочные институциональные образования и трансформироваться в группы давления, стали вытеснять с исторической авансцены общественно-политические движения, “золотой век” которых в новейшее время пришелся на 30-е и 60-е годы. Главная причина этого очевидна: общественно- политические движения возникали с целью реализации определенной исторической задачи, были аморфны, плохо институализированы и распадались с изменением исторической ситуации, в то время как группы интересов, объединенные долговременным корпоративным, профессиональным или общественно-политическим интересом, спаянные организационно, собирающие взносы с участников и создающие постоянные лоббистские представительства в Вашингтоне, занимают прочную структурно-функциональную нишу в системе политической власти. Только в два последних десятилетия XX в. число групп интересов увеличилось в 1,5 раза - с 14,7 тыс. до почти 23 тыс. В ведущую тройку групп интересов вошли группы бизнеса - 3,7 тыс. объединений, образования и культуры - 3,2 тыс. и ассоциации врачей и медицинских работников - 2,35 тыс.

Группы интересов неравнозначны по своему влиянию, а в качестве особенно активных и эффективных среди них выделяют те, которые занимаются лоббистской деятельностью, создавая для этой цели профессиональные подразделения. Федеральный закон о регулировании лоббистской деятельности, одобренный в 1946 г., понимает под лоббистами тех, кто ходатайствует, собирает или получает деньги или любые другие средства, имеющие ценность, используя их в основном для облегчения принятия или отклонения любого закона или отказа от него в конгрессе Соединенных Штатов . Согласно федеральному закону, организации, имеющие лоббистов, обязаны их зарегистрировать. По официальной статистике лоббистской деятельностью занимаются около 3,5 тыс. организаций , т.е. от 15 до 20% от общего числа групп интересов.

В американском общественном мнении и в политологии существуют различные оценки групп интересов и их воздействия на политическую власть. Негативная оценка заключается в том, что группы интересов, в первую очередь наиболее влиятельные и имеющие лоббистские подразделения, навязывают обществу свою частную волю, ущемляют общее благо, ограничивают демократический компонент политической системы. Среди критиков популярна концепция о наличии в системе политической власти США “железного треугольника” - альянса лоббистов, законодателей и государственных чиновников, протаскивающих через ветви власти законы и решения, угодные влиятельным и богатым группам интересов. Наличие тесной связи между группами интересов и законодателями подтверждается тем фактом, что многие конгрессмены после истечения срока депутатских полномочий получают высокооплачиваемые места уже среди лоббистов групп интересов. Существуют и другие свидетельства тесной и небескорыстной связи различных ветвей государственной власти и групп интересов .

Позитивная концепция групп интересов рассматривает их как важнейший механизм обеспечения плюралистского характера политической власти и дополнения воли демократического большинства, реализуемой в ходе общенациональных выборов, интересами разнообразных социальных групп. Указывается, что в отличие от государства и двухпартийной системы, которые собирают и приводят к общему знаменателю разнообразные социальные интересы, группы интересов служат отчетливому выражению максимального количества частных интересов. Группы интересов институционализируют частные социальные интересы, предотвращают их хаотичное развитие, обеспечивают цивилизованное соперничество социальных групп и являются важным фактором общественно-политической стабильности.

Эволюция групп интересов во второй половине XX в. включала в качестве важной тенденции возникновение наряду с организациями, отстаивающими интересы той или иной отдельной социальной группы, все большего числа организаций, сосредоточивающихся на решении общезначимой национальной проблемы, например, охраны окружающей среды. Внутри каждой из этих двух главных разновидностей групп интересов существует своя дифференциация.

Среди групп интересов, отстаивающих позиции отдельных социальных групп, в качестве главных выделяются предпринимательские, профессиональные, фермерские, профсоюзные. Традиционно в качестве наиболее влиятельных называют предпринимательские группы интересов, которые имеют наиболее мощные и высокооплачиваемые лоббистские подразделения. Но во второй половине XX в. набирали вес и иные, особенно профессиональные (например, медиков) группы интересов, которые по численности намного превосходят предпринимательские объединения и которые не могут быть проигнорированы ни одним из политиков. В последней трети XX в. самой многочисленной группой интересов, увеличившей свою численность за 40 лет существования с 1 до 33 млн членов и зарегистрировавшей влиятельное лобби в Вашингтоне, стала Американская ассоциация пенсионеров. Ассоциация воздействовала на законодательные органы всех уровней. В 1980-е годы ассоциация активно и успешно противодействовала попыткам администрации Р. Рейгана снизить уровень отдельных социальных выплат пожилым американцам, как и увеличить возраст выхода мужчин на пенсию с 65 до 68 лет. На конференциях, проводившихся ассоциацией, присутствовали сотни представителей конгресса США, самым внимательным образом прислушивавшихся к их мнению. Ассоциация стала главным и надежным гарантом сохранения и упрочения сложившейся системы пенсионного и социального обеспечения пожилых американцев.

В целом среди групп интересов доминировали объединения верхнего и среднего слоев, что же касается объединений, создававшихся нижним слоем, то они были крайне нестабильны и распадались, как правило, уже вскоре после создания. Вовлеченность американцев в группы интересов находилась в прямой зависимости от их социального статуса и материального положения: более высокое положение на социальной лестнице сопровождалось участием в большем количестве групп интересов. Так, 35% представителей верхнего слоя входили более чем в две группы интересов, демонстрируя гораздо большую лоббистскую активность, нежели представители среднего и тем более нижнего слоев .

Активность групп интересов охватывает все общественные сферы - экономическую, социальную, политическую. При решении острых вопросов между группами интересов различной общественно-политической ориентации возникали конфликты, и их исход в существенной мере отражал соотношение сил, в первую очередь либерализма и консерватизма, в американском обществе. В свою очередь, соотношение побед и поражений либералов и консерваторов напрямую зависело от активности тех или иных групп интересов.

В качестве яркого примера политической схватки либеральных и консервативных групп интересов, завершившейся победой либералов, политологи любят приводить баталии конца 80-х годов по поводу назначения на должность члена Верховного суда США консерватора Р. Борка. Против Борка объединились 185 организаций либеральной ориентации, затратившие на свою пропагандистскую кампанию многомиллионные суммы. Не менее активны были и консервативные организации. В результате острой политической схватки, в ходе которой либеральные и консервативные группы интересов использовали разнообразные приемы давления на политическую власть, консерваторы и лично президент Рейган потерпели серьезное поражение: кандидатура Борка была отклонена 58 голосами против 42 .

Примером впечатляющей победы консервативных групп интересов над либеральными явилось отклонение в середине 1990-х годов реформы медицинского страхования, предложенной У. Клинтоном. Эта реформа, преследовавшая цель введения системы всеобщего государственного медицинского страхования, существовавшей уже в большинстве западных стран, отвечала в первую очередь интересам 40 млн американцев из нижних социальных слоев, неспособных оплачивать медицинские страховки самостоятельно. Консервативные группы интересов, которые успешно противодействовали подобной реформе со времен Г. Трумэна, одержали победу и на этот раз. Цена победы - 300 млн долл., потраченных на недопущение “социализированной медицины” побила прежние лоббистские рекорды .

Точное измерение соотношения сил и влияния на политическую систему разных групп интересов крайне затруднительно, и его невозможно обнаружить ни в одном политологическом труде. Вместе с тем совокупный материал относительно групп интересов, как и его анализ, подводят к следующим основным выводам. Группы интересов превратились в новейшее время в важную и неотъемлемую часть американской общественно-политической системы и на большинстве этапов превосходили по своему влиянию общественно-политические движения. Среди всех групп интересов особого эффекта и практических результатов в защите позиций представляемых ими участников и социальных групп добивались организации бизнеса. Они же располагали и наибольшими материальными возможностями для воздействия на различные властные структуры и общественное мнение. Прагматическая цель организаций бизнеса заключалась в обеспечении материальных выгод для представляемых ими предпринимательских групп, а их стратегическая цель состояла в сохранении социально-экономического статус-кво с допущением ряда реформ, необходимых для достижения этой цели.

Во второй половине XX в. увеличились удельный вес и влияние групп интересов, представляющих средние слои общества, как и групп, отражающих социальные интересы общества в целом (организации потребителей и защиты окружающей среды как наиболее яркие примеры). В то же время среди групп интересов практически отсутствовали и не пользовались сколько-нибудь заметным влиянием организации, представляющие нижние слои общества. Возрастание роли групп интересов, выражающих волю средних слоев общества, стало важным условием поддержания социального мира и консенсуса между элитами и народом, политической властью и обществом.

Среди групп интересов отсутствуют такие, которые подвергают сомнению существующую экономическую и социально-политическую систему, а соперничество групп интересов укладывается в рамки конфликта либерализма и консерватизма. Либеральная позиция в большей степени характерна для групп интересов, отражающих мнение средних слоев, и в меньшей - для групп интересов верхнего слоя. Роль групп интересов в американской политике повысилась в последней трети XX в. В отличие от электората, реализующего свои права только во время выборов, группы интересов участвуют в политическом процессе повседневно. Без них не обходится принятие ни одного законодательного акта, они воздействуют перманентно на все ветви и уровни государственной власти. По своему реальному весу и влиянию на власть они могут быть поставлены рядом с двухпартийной системой и государством.

* * *

Важнейшим звеном, осуществляющим связь между обществом и властью в новейшее время оставались политические партии. В современной политологической и исторической литературе США распространено мнение, что роль партий стала ослабевать в результате возрастания влияния групп интересов и комитетов политического действия. Мнение это имеет под собой реальное основание: партии действительно уступили часть своего влияния названным институтам. Но значение партий, их высокое положение в системе политической власти не были отменены. Более того, за партиями сохранилась главная роль в организации и проведении выборов, выработке и выдвижении программ и платформ социально-экономического и политического развития нации, рекрутировании политической элиты. В современных США, как и прежде, невозможно подняться на вершину политической власти, минуя активное участие в одной из двух главных партий - Республиканской или Демократической.

Сохранение этими партиями главенствующего положения явилось важнейшей чертой их истории новейшего времени . Партийно-политическая система США законсервировалась как двухпартийная, не оставляя практически никаких шансов третьим партиям. Это стало важным отличием новейшей истории от предшествующих периодов, когда третьи партии неоднократно бросали вызов двухпартийной системе. Можно напомнить, что Республиканская партия возникла в 1850-е годы именно как третья партия и смогла быстро вытеснить из двухпартийной системы вигов, способствуя созданию новой двухпартийной системы республиканцы - демократы. В конце XIX в. вызов двухпартийной системе бросила Популистская, а в начале XX в. - Социалистическая партия.

В новейший период ни одна из третьих партий не смогла добиться подобного успеха. Традиция возникновения и активных действий третьих партий пошла на убыль. Тому существует несколько причин. Главная заключается в том, что социально-экономическое положение США после реформ Нового курса оказалось качественно лучше, чем в любой из предшествующих периодов. Группа американских политологов и историков во главе с С. Розенстоуном попыталась, основываясь на современных количественных методах исследования, выявить закономерности голосования американцев за третьи партии в период с 1840 по 1980 г. Обнаружилась реальная зависимость такого голосования от различных экономических факторов (например, даже колебания цен на зерно). Вместе с тем только одна категория неблагополучных американцев - безработные проявила большую склонность голосовать за третьи партии. Другие неблагополучные категории склонялись к выбору между демократами и республиканцами, доверяя одной из главных партий решение экономических проблем Америки.

По мнению большинства неблагополучных американцев, в Америке новейшего времени не возникало таких экономических трудностей, решение которых требовалось бы вверить третьей силе. Кроме того, опыт вселил в них веру, что и традиционные экономические проблемы - безработица, инфляция, нищета и другие - вполне могут врачеваться демократами и республиканцами. Уже в силу названных причин “спрос” на третьи партии стал падать.

Серьезно изменился характер самой третьей политической силы. В предшествующие периоды она была представлена суверенными политическими партиями, действительно автономными по отношению к двухпартийной системе. В новейшее время, особенно во второй половине XX в., в качестве нее чаще всего выступали кандидаты, отколовшиеся от тех же республиканцев и демократов. Создававшиеся ими движения редко переживали одну политическую кампанию и с большой натяжкой заслуживают быть поименованными партиями.

Классические третьи партии добились своих последних реальных успехов в 1930-е годы. На левом фланге тогда самыми влиятельными были Социалистическая и Коммунистическая партии. На президентских выборах 1932 г. лидер социалистов Н. Томас получил около 900 тыс. голосов и занял третье место, а коммунист У. Фостер со 102 тыс. голосами оказался на четвертом месте. Но уже в 1936 г. социалисты собрали всего лишь 187 тыс., а коммунисты 80 тыс. голосов. В последующие два десятилетия они практически сошли с политической арены.

Среди праворадикальных политических течений в 1930-е годы наибольшую известность приобрела организация “Разделим наши богатства”, которую поддерживали более 7 млн человек. Ее лидер луизианский сенатор X. Лонг предлагал конфисковать частные состояния, превышавшие 8 млн долл., и распределить их между бедняками. Он выдвигал и другие радикальные социальные требования, созвучные подчас с теми, которые предлагались коммунистами и социалистами (на этом основании некоторые американские историки зачисляют его в “левые” , с чем трудно согласиться, ибо Лонг был ярым антикоммунистом, а по совокупности своих взглядов близок к деятелям фашистского типа). В сентябре 1935 г. Лонг был убит, после чего лидирующее место на праворадикальном фланге заняла Союзная партия. Ее лидер У. Лемке на президентских выборах 1936 г. занял третье место с 891 тыс. голосов (около 2% от общего числа участвовавших в выборах). Но то был его первый и последний относительный успех.

Чем объяснить упадок третьих партий в условиях 1930-х годов, когда тяжкие социально-экономические проблемы должны были, казалось бы, благоприятствовать их успеху? Лидер социалистов Н. Томас на закате своих лет причину политической неудачи своей партии объяснил лаконично: “Что же выбило полностью почву из-под наших ног? Причина может быть выражена в одном слове - Рузвельт. Больше можно ничего не добавлять” .

В этом объяснении содержалась большая доля истины: Рузвельт, включив в платформу Демократической партии ряд популярных требований, содержавшихся в программах как лево-, так и праворадикальных партий, действительно перетянул на свою сторону многих их сторонников. Его мощный либерально-демократический маневр, подкрепленный осуществлением на практике рядом важных обещаний, стал реальной причиной ослабления влияния третьих партий.

Эффективность либерализма, как средства нейтрализации радикализма в американских условиях, демонстрировалась двухпартийной системой, в первую очередь Демократической партией, и в последующем. В частности, в начале 1970-х годов леволиберальная стратегия Демократической партии стала важной причиной ослабления “новых левых”. Республиканская партия, со своей стороны, смогла в 1980-е годы с помощью удачной модификации консервативных принципов “приручить” “новых правых”. В свете подобной идейно-политической гибкости, продемонстрированной в новейшее время двухпартийной системой в целом и каждой из ее участниц, ряд американских политологов и историков сформулировали тот вывод, что у третьих партий нет шансов на политический успех и что их реальная функция сводится к агитации в пользу тех или иных нововведений, которые могут быть воплощены в жизнь, когда их берет на вооружение одна из главных партий, преследующая цель расширения своей массовой поддержки. Было бы ошибкой абсолютизировать фактор гибкости двухпартийной системы в качестве причины упадка третьих партий, но отрицать его значение также невозможно.

С 1940-х годов в качестве третьей силы на американских выборах выступали почти исключительно независимые кандидаты, отколовшиеся по той или иной причине от одной из главных партий. В 1948 г. сразу два деятеля Демократической партии - Г. Уоллес и С. Термонд, отколовшись от нее, создали собственные партии. Уоллес и его Прогрессивная партия критиковали демократов “слева”, потребовав углубления реформ Нового курса и улучшения отношений с СССР. Термонд и его партия Прав штатов выступили с критикой “справа”: отвергали требования о расширении гражданских прав негров и ликвидации системы расовой сегрегации на Юге. Каждый из раскольников собрал чуть больше 1 млн голосов, что не помешало Демократической партии и ее кандидату Г. Трумэну одержать победу на президентских выборах.

Следующее серьезное выступление третьей силы пришлось на 1968 г. И вновь во главе ее выступил раскольник из Демократической партии. В этот раз им оказался бывший алабамский губернатор Д. Уоллес, который, в отличие от своего однофамильца из Прогрессивной партии, выступал с праворадикальных позиций. Помимо прочего, созданная им Американская независимая партия отразила предрассудки провинциальных “средних американцев”, полагавших, что Демократическая партия сделала слишком много уступок черной расе. Уоллес собрал на президентских выборах около 10 млн голосов (13,5% от участвовавших в выборах). В 1972 г. после тяжелого ранения во время новой президентской кампании Уоллес выбыл из политической борьбы.

В 1980 г. уже республиканец Д. Андерсон попытался создать независимую политическую организацию, бросив реформаторский вызов как Республиканской, так и Демократической партиям. Созданная им партия Национальное единство просуществовала восемь лет, не оставив в целом сколько-нибудь заметного следа в американской истории .

К 1992 г. относится участие в президентских выборах мультимиллионера Р. Перо, самого удачливого “независимца” в современной американской истории. Выступление Перо явилось ярчайшим образцом популизма: при помощи лозунгов борьбы с чрезмерными государственными расходами, бюрократией, “отчуждением” американцев от реального политического управления он попытался собрать под своей “крышей” как “правых”, так и “левых”. Характерно, что, согласно опросам общественного мнения, Перо поддержало примерно равное количество тех, кто считал, что экономическое положение США ухудшается, и тех, кто полагал, что оно улучшается. Выступление Перо продемонстрировало силу денег в американских политических кампаниях. Перо истратил 60 млн долл. из собственного кармана на создание благоприятного имиджа среди избирателей и популяризацию своих лозунгов в средствах массовой информации. Тысячи профессиональных “политработников” предоставили в его распоряжение самые современные избирательные технологии .

Перо сумел растопить сердца миллионов американцев (собрал 18,9% голосов избирателей), но подорвать устои двухпартийной системы не удалось и ему. Д. Буш и У. Клинтон, кандидаты от Республиканской и Демократической партий, попросту игнорировали его, давая понять, что воспринимают мультимиллионера не более как дешевого демагога. Активно участвуя в дискуссиях между собой, они ни разу не снизошли до дискуссии с Перо. В конечном счете, их восприятие Перо оказалось прозорливым: его движение явилось однодневкой и кануло в Лету также быстро, как и движения прежних “независимцев”.

Большинство исследователей сходятся в том, что на протяжении американской истории было пять партийно-политических систем (первая в 1790-1810-е годы, вторая в 1820 - 1840-е, третья в 1850 - 1890-е, четвертая в 1890-1930-е, пятая с 1930-х годов до наших дней). При этом третья, четвертая и пятая системы, существующие в совокупности уже полтора столетия, включали одних и тех же участников - Демократическую и Республиканскую партии. Именно их взаимоотношения в наибольшей мере воплотили характерную для двухпартийной системы США модель взаимодействия между самими партиями, равно как между ними и политической системой и обществом в целом.

Основу американской модели взаимоотношений внутри двухпартийной системы составляют два принципа - консенсус и альтернативность. Консенсус, означающий согласие между партиями в отношении основ американского общественного строя, политической системы и политической культуры, обеспечивает эволюционность в развитии общества и преемственность в функционировании его институтов. Альтернативность, заключающаяся в выработке и предложении двумя партиями отличающихся способов усовершенствования общества, обеспечения экономического роста, достижения социальных компромиссов и стабильности, вызывает между ними реальное соперничество, утверждает конкуренцию на политическом рынке, дает американцам возможность выбора лучшего политического “товара”, ослабляет или вовсе нейтрализует конкурентоспособность мелких политических “продавцов”.

Ослабление принципа консенсуса чревато потрясением общественных основ, дисфункциями государственно-политических институтов, перерастанием латентных социальных конфликтов в реально осязаемые. Ослабление же и сужение, а тем более исчезновение альтернативности грозит утратой двумя политическими гигантами монопольной позиции на политическом рынке, появлением и успехом третьей партии, стремящейся вытеснить из двухпартийной системы одного из ослабленных соперников и занять его место.

Становление принципа консенсуса относится еще к эпохе первой двухпартийной системы (федералисты - джефферсоновские республиканцы), но вплоть до 1860-х годов, т.е. до ликвидации рабовладения, его торжество было невозможно. И только преодоление антагонистического конфликта Севера и Юга, победа чисто буржуазного либеральнодемократического общества позволили этому принципу утвердиться в полной мере. С этой эпохи принцип консенсуса означал признание обеими партиями социально-экономических и конституционно-политических основ, восторжествовавших в ходе двух американских революций. Главными среди этих основ стали нерушимость и свободное распоряжение частной собственностью, господство рынка капиталов, товаров и свободного труда, федерализм (признающий незыблемость союзного государства), политический плюрализм, правовое государство и разделение властей, суверенитет гражданского общества и личности.

Объем и содержание компонентов, в отношении которых между партиями существовал консенсус, не оставались неизменными. В ходе общественно-исторических трансформаций возникала потребность включения в сферу консенсуса новых составляющих, в первую очередь тех, без которых было невозможно сохранение экономической, социальной и политической стабильности. Например, во второй половине XX в. такой составляющей стало социальное государство. Его основы были заложены Демократической партией в эпоху Нового курса, а Республиканская партия в течение двух десятилетий сопротивлялась включению его в сферу межпартийного консенсуса. Но с 1950-х годов и она признала, что без этой составляющей социально-экономическая стабильность в США невозможна. Все президенты-республиканцы второй половины XX в., при всем том, что некоторые подвергали социальное государство жесткой критике, не посягали на его основные компоненты.

Расширение консенсуса в платформах и политике республиканцев и демократов отражало, помимо всего прочего, стремление каждой партии вовлечь в сферу своего влияния максимальное число избирателей, в том числе тех, кто традиционно поддерживал политического соперника. Это обстоятельство объясняет, почему во главе каждой партии редко оказывались политики с идеологическими пристрастиями крайнего толка. А их появление во главе той или иной партии, как правило, сопровождалось серьезным политическим поражением. Республиканцы потерпели такое поражение, когда их кандидатом на президентских выборах 1960 г. выступил Б. Голдуотер, политик крайне индивидуалистических взглядов. Демократы оказались в схожей ситуации в 1972 г., когда на президентских выборах партию возглавил Д. Макговерн, политик радикально-либеральной ориентации.

Консенсус внутри двухпартийной системы всегда имел пределы. Его чрезмерное разрастание являлось причиной возникновения третьих партий и их нарастающих успехов. Можно сказать, что чрезмерный консенсус угрожал двухпартийной системе кризисом также, как его отсутствие или недостаточный объем. Оптимальное функционирование двухпартийной системы предполагало наличие в качестве важнейшего условия альтернативности как в идеологии, так и в политике партий. При этом альтернативность в идеологии превышала альтернативность в конкретной политике.

В новейший период идеологию Демократической партии неизменно называют либеральной, а идеологию Республиканской партии - консервативной. Принимая эти определения, напомним, что в США со времен Ф.Д. Рузвельта либерализм равнозначен по сути социал-либерализ- му, а консерватизм так или иначе воспроизводит постулаты классического, или индивидуалистического либерализма. Согласно современным опросам, 38% верхнего эшелона демократов против 10% у республиканцев идентифицировали себя как либералов. Одновременно 65% республиканцев против 27% у демократов определили себя как консерваторов. Большинство демократов, согласно этим опросам, поддержали расширение системы социальных гарантий и услуг населению, а большинство республиканцев высказались против. Также подавляющая часть демократов высказались за расширение мер поддержки афроамериканцев, а большинство республиканцев полагали, что для черной расы сделано уже достаточно . Некоторые исследователи в качестве доказательства реального значения идейно-политического расхождения между двумя партиями приводят факты периодических перебежек консервативных демократов к республиканцам, а либеральных республиканцев к демократам .

В практической политике между двумя партиями в новейшее время сложилось своеобразное разделение труда: роль Республиканской партии состояла в высвобождении, активизации предпринимательской активности и экономической свободы, имеющих негативным следствием углубление неравенства, ликвидация или смягчение крайностей которого являлись задачей Демократической партии. В результате их соперничества в американском общественном развитии сложилось чередование консервативных и либеральных политических циклов: консервативный цикл, стимулировавший экономический рост ценой углубления социального неравенства, уступал место либеральному циклу, в течение которого развивались принципы социальной справедливости, но, когда перераспределительный механизм начинал угрожать экономическому росту, демократы уступали место у руля власти республиканцам. Таким образом, соперничество между республиканцами и демократами способствовало поддержанию своеобразного баланса между экономической свободой и социально-экономической демократией.

В политологической литературе одним из важных традиционно является вопрос о функциях Республиканской и Демократической партий в рамках политической системы США в целом. Среди многих функций двухпартийной системы в качестве основных можно выделить следующие.

Во-первых, это функция идеологического собирания и формулирования социально-экономических и политических интересов и настроений тех социальных слоев, поддержку которых хотят завоевать Демократическая или Республиканская партии. Некоторые исследователи утверждают, что американские партии сугубо прагматичные, а интерес к идеологиям им чужд. С подобным утверждением трудно согласиться. Американские партии прагматичны в том смысле, что они пытаются отреагировать на различные массовые умонастроения и не отпугивать обывателей жесткими идеологическими конструкциями. Но их прагматизм вполне совмещается со стремлением рационализировать социально-экономические запросы тех социальных слоев, которые составляют их массовую опору, т.е. дать им идеологическое выражение. Программы и платформы партий, трактаты, буклеты, памфлеты и пухлые политические сочинения лидеров партий носят идеологический характер, в них систематизированы цели, программы, осмысление прошлого и обоснование перспектив развития, соответствующих мировидению республиканцев или демократов. И с помощью уже собственных, в целом достаточно цельных идеологий республиканцы и демократы воздействуют на обыденное сознание масс, обучают их ценностям либерализма и консерватизма, политической культуре, которая обеспечивает поддержание, упрочение, а, если необходимо, модификацию первооснов американского миропорядка. В связи с этим можно говорить о том, что партии выполняют и функцию социализации американского населения, т.е. привития ему норм, обычаев, традиций, ценностей, характерных для американской политической культуры.

Важной функцией партий является организация и регулирование политического процесса. Республиканцы и демократы в равной степени заинтересованы и активно участвуют в поддержании “правил игры” во время организации и проведения выборов, смены политических “команд” у руля власти, управления государством. Они направляют политический процесс в легально-конституционное русло, препятствуют возникновению проявлений политического насилия, революционности, иных дисфункций, угрожающих политической системе и ее нормальному функционированию. Используя политологическую терминологию, можно утверждать, что и республиканцы и демократы являются сугубо системными партиями, пресекающими внесистемные отклонения и политические девиации.

Некоторые российские исследователи в качестве отдельной важной функции двухпартийной системы выделяют адаптивную, которая заключается в приведении политической надстройки в соответствие с меняющейся социально-экономической средой, базисными изменениями в экономике и социальной структуре. Называют они и функцию связующего звена между правящим классом и государством, а также между различным ветвями государственной власти и уровнями этой власти . Данные функции вполне вписываются в те, которые в политологии обозначаются в качестве регулятивной и интегративной.

Упорядоченные, как бы разложенные по полочкам, взаимоотношения внутри двухпартийной системы время от времени взрываются, что ведет к важным политическим пертурбациям. Подобные взрывы были теоретически осмыслены американскими политологами с помощью концепций критических выборов и партийно-политических перегруппировок.

Эти концепции, как и рассмотрение с их помощью истории двухпартийной системы США получили классическое воплощение в статье В. Ки и монографии У. Бернхэма . Затем они были развиты другими известными политологами, как и представителями исторической политологии. Представляется, что концепции критических выборов и партийно-политических перегруппировок в целом рациональны и объективны и могут быть использованы в качестве теоретического инструментария при анализе качественных перемен в истории двухпартийной системы США.

Под критическими выборами понимают такие общенациональные выборы, которые происходят в периоды и годы общественно-политических кризисов, влекут серьезные перемены в расстановке и соотношении основных политических сил, как и изменения в политическом курсе США. Одним из важных следствий критических выборов является партийно-политическая перегруппировка, которая включает в себя резкие изменения в социальном составе электората каждой из ведущих партий, изменение политического веса и влияния участников (у одного увеличение, у другого уменьшение) двухпартийной системы, а в ряде случаев (они имели место только в XIX в.) обновление двухпартийной системы.

Ряд исследователей выделили следующие главные признаки критических выборов. Для них характерна, во-первых, гораздо большая, чем обычно, активность избирателей. Во-вторых, наблюдается возрастание активности и влияния третьих партий. В-третьих, происходит идеологическая поляризация двух главных партий. В-четвертых, имеет место резкое перераспределение электората между политическими партиями. В-пятых, обновляется состав политической элиты. В-шестых, серьезно меняется политический курс .

В качестве первых критических выборов многие исследователи называют президентские выборы 1800 г., которые их победитель Т. Джефферсон приравнивал в свое время к политической революции. Практически единодушно признаются критическими выборы 1828 г., вследствие которых оформилась двухпартийная система демократы - виги. Также не возникает сомнений относительно критического характера выборов 1860 г., расколовших нацию надвое, а в плане партийнополитической перегруппировки породившей систему республиканцы - демократы. Дискуссии существуют относительно критического характера выборов 1896 г. Часть исследователей полагает, что их следствием была “брайанизация” Демократической партии, консолидировавшей “провинцию” Юга и Запада США, и превращение Республиканской партии в “городскую”, опирающуюся, в первую очередь, на северо-восточные штаты. Другая часть ученых доказывает, что выборы 1896 г. не внесли принципиальных изменений в расстановку политических сил и характер двухпартийной системы и не могут быть названы критическими . Никто из исследователей не сомневается в критическом характере выборов 1932 г., которые резко изменили соотношение сил в двухпартийной системе в пользу Демократической партии, прочно привязали к ней городские слои, рабочий класс, чернокожих американцев, привели к глубоким переменам в политическом курсе правительства.

Острые споры среди исследователей США породил современный этап эволюции двухпартийной системы. Часть исследователей полагает, что во второй половине 1960-х годов в Соединенных Штатах произошла новая партийно-политическая перегруппировка, в результате которой поменялась идейно-политическая проблематика дискуссий между партиями (на первый план вышли социокультурные вопросы, а экономические темы отошли на второе место), другой стала социальная опора партий (значительная часть рабочего класса и городских средних слоев начали поддерживать Республиканскую партию, а демократы упрочили свои позиции среди расово-этнических меньшинств). Выборы 1968 г. признаются в качестве критических. Другая часть исследователей доказывает, что произошла не перегруппировка, а раз- группировка прежней партийно-политической конфигурации, что она вошла в состояние затяжной мутации и что радикального изменения соотношения сил между двумя главными партиями, характерного для предшествующих партийно-политических перегруппировок, не произошло . Действительно, партийно-политическая мутация современного периода выглядит аморфной и неглубокой в сравнении с перегруппировками 1828, 1860 и 1932 гг. Но одна черта - перераспределение электората между партиями - выступила достаточно определенно.

При всех перипетиях и нюансах двухпартийная система демократы - республиканцы в новейшее время не только сохранила, но даже упрочила влияние и властные позиции в американском обществе. В совокупности с другими институтами, в первую очередь государством и группами интересов, она цементирует американскую политическую систему и обеспечивает подконтрольность и предсказуемость общественно-политического процесса. Не составляет труда доказать, что ведущая роль в главных политических партиях, так же как в руководстве государством и в наиболее влиятельных группах интересов, принадлежит элитным слоям американского общества. Ярким подтверждением этого могут служить данные о составе конгресса США, который полностью формируется из представителей двух главных партий и воплощает высшую законодательную власть. В новейшее время в конгрессе неизменно доминировали белые американцы из верхних групп общества, а среди них до трех четвертей составляли англосаксы протестантского вероисповедания. Определенные изменения, происшедшие в последней трети XX в., принципиально картины не изменили. Так, в период с 1971 по 1991 г. в палате представителей, насчитывающей 435 депутатов, количество чернокожих американцев увеличилось с 12 до 25, испаноязычных - с 5 до 10, женщин - с 12 до 29. В сенате не наблюдалось и подобных подвижек, и его социально-этнический состав по сути оставался неизменным .

В заключение представляется целесообразным вернуться к вопросу о социальном характере политической власти в США. Американский политолог Д. Домхоф, признанный лидер леворадикальной политологии, обосновывавший сугубо элитарный характер политической власти в США, доказывал, что верхний слой управляет обществом с помощью четырех стратегических процессов: 1) умело лоббирует свои экономические интересы в системе государственной власти; 2) использует разнообразные институты, способы и механизмы для выработки и принятия приемлемых политических решений; 3) активно участвует в отборе приемлемых кандидатов на государственные и политические должности; 4) наконец, активно воздействует на систему образования, культуру, средства массовой информации с целью утверждения и поддержания в обществе ценностей и стереотипов, увековечивающих его гегемонию .

Все эти четыре процесса достаточно подробно разобраны в трудах Домхофа, создающих впечатляющую картину разветвленной, глубоко эшелонированной и утонченной системы господства американского “правящего класса”. Игнорировать все эти данные в обобщающей характеристике американской политической власти невозможно, но в равной степени представляется невозможным признать выводы Домхофа в качестве объективного историко-политологического синтеза. Фактически роль демократических политических механизмов и институтов в контроле над политической властью, которой уделено пристальное внимание в настоящей статье, в его трудах проигнорирована. Роль американских масс в политике, пусть и неоднозначная, глубоко противоречивая, но оказывающая реальное влияние на политический процесс и корректирующая действия правящей элиты, также проигнорирована. Наконец, Домхоф не уделил должного внимания политической конкуренции внутри этой элиты, которая при наличии институтов демократии влияет на ее отбор, делает ее открытой, качественно отличающейся от закрытых элит авторитарных и тоталитарных обществ.

Используемое мною определение американской политической власти и политического режима в качестве системы демократического элитизма, как представляется, учитывает эти факторы и обладает принципиальным отличием от выводов Домхофа. Но оно отличается и от определения американской политической системы как образцовой демократии, которое распространено сегодня не только в США, но и в России. Реальный и постоянно нараставший контроль демократии над правящим классом не отменил, согласно моим выводам, того факта, что политическая власть в США продолжает концентрироваться в руках элиты и осуществляться в первую очередь ею. Отсутствие в США образцовой демократии признается и рядом американских обществоведов, причем не только леворадикального, но также либерального и консервативного толка. Но их восприятия и оценки ограниченного, элитарного характера американской демократии обладают существенными различиями.

Леворадикальные обществоведы, мыслители и политики начиная с 1960-х годов вынашивали идею партиципаторной демократии, которая включала требования развития местного самоуправления, введения и расширения механизмов прямой демократии на уровне штатов и федерации. Известный либеральный политолог Р. Даль, провозгласивший демократию идеалом, к которому США должны стремиться, полагал необходимым проведение ряда реформ, способствующих выравниванию возможностей доступа к политической власти разных, в том числе и полярных (например, богатые и бедные) социальных групп (в частности, по его мнению, следует перераспределить национальное богатство при помощи прогрессивного налогообложения и других законодательных мер) . Точка зрения консерваторов, признававших наличие в США элитарного политического управления, наоборот, оправдывала его и выражала недоверие расширению политического участия и контроля масс. Согласно ей в XX в. угроза демократии чаще исходила от масс, обнаруживавших в кризисные периоды склонность к тоталитаризму. Образованные же элиты, согласно этой точке зрения, в большей степени склонны к восприятию и поддержке демократических ценностей, поэтому при наличии конкуренции внутри элиты именно она выступает гарантом сохранения демократических механизмов .

Леворадикальные и либеральные проекты пользовались в США популярностью в 60 - 70-е годы, но впоследствии их влияние упало и по сути сошло на нет. Современное американское общество в целом вполне удовлетворено существующей политической системой, и расширение политической роли масс, воплощение линкольновского идеала “правления народа, посредством народа и для народа” его мало волнует. Объяснение этого, на мой взгляд, заключено в современных общеисторических тенденциях. Ныне США выступают не только в качестве самого благополучного в мире общества, но и в качестве своего рода победителя истории (а победителей, как утверждает прагматический подход, столь близкий не одним только американцам, не судят), доказавшего превосходство над всеми конкурировавшими с ним общественными системами. В сознании большинства американцев реальной альтернативы их общественно-политическому строю не существует, а поэтому какие-либо принципиальные его изменения могут быть достоянием только мечтателей-идеалистов.

Американская цивилизация как исторический феномен. Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. - М.: Наука, 2001. - 495 с