В.А. КОЛЕНЕКО “Новые римляне”, или люди, живущие к югу от 49-й параллели: Соединенные Штаты Америки в общественной мысли Канадын

Возможно самой уникальной особенностью любой цивилизации является ее уверенность в своей исключительности и превосходстве над другими цивилизациями.

Г.Иннис

В новейшей публикации канадского правительства “Культура и наследие” есть такие строки: “Если Канада так настаивает на том, чтобы обеспечить свое собственное культурное пространство и с такой убежденностью подчеркивает значение культурного разнообразия, то это происходит во многом от того, что она живет рядом с самой динамичной экономической и культурной державой в мире. К тому же многие страны согласны с канадским подходом и стремятся изучать нашу культурную инфраструктуру. Это вселяет в нас уверенность, что мы поступаем правильно” . Такой подход подтверждает приверженность Канады основополагающим принципам, выработанным еще полвека тому назад в отчете “Королевской комиссии по национальному развитию в сфере искусства, литературы и науки” (известном еще как “Отчет Мэсси”, по имени первого посланника Канады в США Винсента Мэсси), которая собственно и была создана в 1949 г. как своеобразная реакция на американскую культурную экспансию. В этом важнейшем для понимания канадской позиции в отношении Соединенных Штатов официальном документе подчеркивалось, что защита канадской самобытности не только укрепляет оригинальную канадскую цивилизацию, но и существенно способствует вкладу Канады в мировую цивилизацию .

Среди важнейших стран мирового сообщества нет ни одной, которая была бы так тесно связана с Соединенными Штатами в экономической, политической и культурной сферах общественной жизни, как Канада. Граница между двумя странами, включая и Аляску, имеет протяженность 5400 миль или 8688,6 км. Это одна из самых крупных границ в мире и, по выражению видного канадского дипломата X.JI. Кинлисай- да, является типичным созданием человека: “физически невидима, географически алогична, в военном отношении незащищена и эмоционально неизбежна” .

В своей классической работе “Канадская идентичность” У. JI. Мортон определил четыре периода, в течение которых складывалось восприятие Соединенных Штатов их северным соседом: годы американского скептицизма (1871-1926), период принятия (1927-1941), Канада и Соединенные Штаты как союзники (1941-1945) и годы конфликта (1952-). В последний, незавершенный к моменту публикации книги период канадский историк включил раздел, озаглавленный “Канадское национальное государство и Американская мировая держава”. Такая периодизация сохраняет свое значение и в наше время, позволяя более рельефно высветить исторические истоки, развитие и эволюцию канадских представлений о США, с учетом, разумеется, новых реалий конца двадцатого столетия.

На протяжении всего первого периода для правительства и народа Соединенных Штатов было нелегко принять факт существования другого национального государства в Северной Америке. В то время американцы полагали, что Канадой управляет небольшая, но влиятельная пробританская группа, стремящаяся предотвратить союз Канады с США. Лояльность как англоканадцев, так и франкоканадцев к Британской империи не принималась в расчет как реальность канадского национального чувства. Это ярко проявилось во время англо-американской войны 1812 г., когда канадцы защищали не имперские интересы, а прежде всего само существование своей страны. Отдельные настроения, имевшие место на западе Канады в 1865-1871 гг. в пользу аннексии ее Соединенными Штатами, были, по мнению Мортона, сильно преувеличены. Вашингтонский договор 1871 г. положил конец определенной напряженности, имевшей место в период после Гражданской войны в США, однако в дальнейшем в связи со спорным вопросом о границе на Аляске Канада получила тяжкий урок того, как плохо быть малой нацией в мире, регулируемом силой. Согласно англо-русскому договору 1825 г. Канада унаследовала с приобретением в 1871 г. британской Колумбии и границу с Аляской, определенную этим договором, но не демаркированную на местности. Дело чуть не дошло до вооруженного конфликта, когда Т. Рузвельт послал войска в Аляску, угрожая односторонне разрушить спорную линию границы, но затем было достигнуто согласие о создании объединенной комиссии и вопрос был урегулирован не в пользу Канады . Сама процедура решения вопроса была унизительной для Канады, считает Мортон, поскольку ее третировали и США и британские власти. Лишь в 1909 г. в Гаагском суде разрешился и другой длительный спор между двумя странами о рыболовстве, правда на этот раз в пользу Канады .

По мнению Мортона, наряду с другими факторами, основной причиной поражения правительства У. Лорье на федеральных выборах 1911 г.

стали антиамериканские настроения канадцев, обиженных решением вопроса о границе на Аляске. Уже к этому времени в Канаде возник латентный антиамериканизм с популярным лозунгом тех лет “Нет товарообмену или торговле с янки”. Однако после 1911 г. отношения Канады и США несколько улучшились, стали более прямыми, толерантными и зрелыми. Во всяком случае после 1920 г. не только Лига наций, но и США признали Канаду как суверенную страну, а в 1923 г. канадское правительство впервые самостоятельно провело переговоры с США, завершившиеся подписанием договора. Наконец в 1927 г. в Вашингтон прибыл первый посланник Канады в Соединенных Штатах Винсент Мэсси .

На протяжении второго периода 1927-1941 гг. взаимоотношения двух стран заметно улучшились, однако некоторое их сходство позволяло обычным американцам игнорировать канадцев как особую нацию, что оскорбляло национальные чувства последних. В 1936 г. между США и Канадой было заключено торговое соглашение, явившееся по существу договором о взаимности. Обычная для того времени озабоченность внутренними делами способствовала тому, что в Канаде возобладал такой же глубокий изоляционизм как и в США. В 1940 г. был создан постоянный комитет обороны Канады и США .

Объявление Соединенными Штатами войны Японии, Германии и Италии означало для Канады ввод на ее территорию американских вооруженных сил. Американцы пришли на северо-запад Канады как союзники, но их поведение часто походило на действия оккупационных войск. В связи с этим впервые возник вопрос канадского суверенитета, поскольку американские войска, дислоцированные в Канаде, действовали под американским командованием и в соответствии с американскими законами . В результате всего этого в Канаде снова ожил старый образ “тиранствующей, своевольной и бестактной Америки” .

После второй мировой войны канадское правительство стремилось сохранить канадский суверенитет и выйти из изоляции в Северной Америке. Создание в 1945 г. Организации Объединенных Наций представляло прекрасную возможность для реализации такой цели, и Канада с самого начала возникновения ООН заняла там активную роль средней державы. Те же цели преследовала Канада и в НАТО. В июне 1947 г. был принят закон о временном пребывании вооруженных сил США на канадской территории, поставивший весь американский персонал под юрисдикцию Канады. Однако в 1949 г., после вступления Ньюфаундленда в состав Канадской конфедерации, этот закон был блокирован американскими правами на военно-воздушные и военно-морские базы, основанные на этом острове с 1941 г. В 1952 г. Канада под давлением уступила США в аренду на 20 лет военно-воздушную базу Гуз Бей на Лабрадоре .

В обстановке антикоммунистической истерии, характерной для Америки начала 50-х годов, когда возобладавшая на внутренней арене “охота на ведьм” незамедлительно переместилась и на американских союзников, Канада еще раз почувствовала незащищенность своего суверенитета. Ярким примером этого стало самоубийство канадского посла в Египте Герберта Нормана, ложно обвиненного подкомитетом Сената США по внутренней безопасности в антиамериканской деятельности. В Канаде это, естественно, не могло восприниматься иначе, как недружественный акт со стороны южного соседа. Победа прогрессивно-консервативной партии во главе с Дж. Диффенбейкером на федеральных выборах 1957 и 1958 гг. также свидетельствовала о несомненном росте антиамериканских настроений среди широких слоев населения Канады. Резонные опасения имперских тенденций, возобладавших в Соединенных Штатах, своевольно трактующих свою особую миссию как мировой державы, привели к соответствующей реакции со стороны здравомыслящих канадцев, справедливо ратовавших за укрепление Канады как независимого и отличного от США государства. И эти отличия коренятся в самих истоках образования двух североамериканских стран, ибо если духовными отцами Соединенных Штатов были Жан Кальвин, Роберт Браун и Джон Локк, то для Канады таковыми являлись епископ Боссюэ, Эдмунд Бёрк и Джереми Бантам. Выражая настроения канадцев своего времени, Мортон поясняет:

“На самом деле Канада опасается не доброй старой Америки, а Америки в ее новой роли мировой державы... она опасается, что при неких неожиданных потрясениях международного баланса сил Соединенные Штаты могут просто оккупировать Канаду... Символами гарантии национального управления Канадой являются не жизнь, свобода и достижение счастья, а мир, порядок и хорошее правительство” .

Осознание новой имперской роли Соединенных Штатов Америки в послевоенном мире сказалось и в их невольном отождествлении с “Новым Римом”. Именно в таком ключе был подготовлен специальный сборник публицистических статей ведущих канадских ученых, писателей, поэтов и общественных деятелей, опубликованный в 1968 г. под недвусмысленным заголовком “Новые римляне: здравые мнения канадцев о Соединенных Штатах”, где впервые эта тема прозвучала с исчерпывающей полнотой и разнообразием оценок и мнений. Так, в открывающей сборник первой статье известного канадского писателя Фарли Моуэта справедливо утверждается: несмотря на недавнее заявление премьер-министра Канады Лестера Пирсона, что “американцы наименее империалистический народ в истории”, янки теперь контролируют самую обширную империю в мире. Они приобрели почти все, что представляет ценность в Канаде, поскольку согласно Джо Смолвуду “то, чего хотят Соединенные Штаты, то они и получат. И если мы не дадим им того, чего они хотят, они возьмут это любыми методами. А то, что они хотят, — это большая часть того, что мы имеем” .

Как откровенно заявлял государственный секретарь США Дж.Ф. Даллес, “существуют два способа покорить иностранное государство. Один из них состоит в том, чтобы добиться контроля над его народом силой оружия, другой - в овладении его экономикой благодаря финансовым средствам”. Уяснив эту догму, поясняет Моуэт, нетрудно понять истинное значение текущих событий в Испании, Корее, Греции, на Формозе, Филиппинах, в Венесуэле, Доминиканской республике и во всех остальных шестидесяти с лишним зависимых от США государств. Большинство из них управляется военными, аристократическими или политическими хунтами, тоталитарными по своей природе и преданными больше США, чем своему народу. Все эти режимы поддерживаются Соединенными Штатами благодаря применению классических принципов взяточничества, шантажа и военной силы. Иллюзия демократии, на которой выросло целое поколение, опровергается жестокой реальностью: на самом деле вы не свободный человек, а “крепостной и не более этого... господин всегда живет к югу от границы”13.

Все национальные государства живут мифами, которые необходимы для социального сцепления. Но нет в современном мире государства более склонного к мифам, чем Соединенные Штаты, считает политолог Саскачеванского университета Джон Уорнок. Вот эти мифы: США - это великое эгалитарное общество, где каждый создан равным, успех приходит в результате признания практического умения, и те, кто не добивается успеха, осуждаются как ленивые или лишенные амбиций люди. Америка - это индивидуальный рай, земля свободы, великое общество. В прошлом американцы испытывали необходимость в подобных мифах, есть они и теперь, но существует и растущая группа американцев, которые начинают принимать правду, какой бы неприятной она не была. Два обстоятельства особенно способствовали этому: восстание черных американцев и порочная война, развязанная США во Вьетнаме. Кризис внутри самой страны означал прежде всего конец одного из величайших американских мифов, будто бы США являются эгалитарным государством. В качестве примера Уорнок приводит отношение в США к классическому труду Чарльза Бирда “Экономическая интерпретация американской конституции”, в которой было показано, что отцы-основатели США стремились к личной выгоде от политической системы, которую они создавали. То же самое в отношение к труду Райта Милла “Властвующая элита”, который стал вызовом великому американскому мифу о плюрализме. Новейшее исследование Уильяма Домхофа “Кто правит Америкой” показывает наличие правящего класса - предпринимательской аристократии. Естественно и эта работа, предрекает ученый, будет осуждена научным истеблишментом и проигнорирована остальным обществом. И Уорнок, кстати сказать сам уроженец Соединенных Штатов, так характеризует это явление:

“В истории зафиксируется та странная роль, которую профессиональные американские ученые сыграли в поддержании мифа об учреждении Соединенных Штатов. В большинстве стран ученые являются интеллектуальными критиками общества, теми, кто прежде всего озабочен величайшими вопросами морали. В Соединенных же Штатах большая часть ученых рассматривает себя прежде всего как защитников существующей системы. Они упорно работают для поддержания мифа о плюралистическом обществе. Как мало критических работ в области экономики и политики было опубликовано в США! В течение периода холодной войны было невозможно обнаружить в американском научном журнале какую-либо статью, высказывающую мнение, отличное от официальной линии Государственного департамента. Академический сталинизм с трудом умирает в Соединенных Штатах” .

Еще более резкую оценку американским реалиям своего времени дает глава отдела новостей Канадской радиовещательной корпорации в Вашингтоне Джеймс Минифи, известный в нашей стране по сокращенному переводу яркой публицистической книги, русское название которой было по идеологическим причинам сознательно искажено . Канадский журналист, в частности, выразил сомнение в достоверности сведений, публикуемых в американских средствах массовой информации. Именно тогда, замечает он, когда Ньюарк и Детройт были в огне, только один из ста участников опроса Гэллопа думал, что с неграми в США обращаются плохо, а каждые три из четырех считали, что к ним относятся так же, как и к белым. Его видение соседней страны и ее жителей совсем иное:

“Соединенные Штаты - это одновременно величие, насмешка и ужас человечества... Они настойчиво желают, чтобы в мире их любили, обладая при этом ужасающими средствами разрушения, достаточными, чтобы уничтожить все человечество... Соединенные Штаты являются самой обобществленной после СССР страной. США и СССР проводят противоположные курсы в отношении правительственного контроля... Американцы думают, что США выступают в защиту права малых наций решать свою собственную судьбу, несмотря на примеры Кубы, Доминиканской республики, Гаити, Никарагуа и другие подобные случаи. Они верят в открытую дипломатию и ЦРУ” .

Рассуждая по поводу орла, как символа современной Америки, канадский поэт Генри Бейсл считал, что эта эмблема надменности, знатности и власти, присущая Риму и Пруссии, несовместима с эгалитарным, братским и мирным принципами американской демократии и делает из Соединенных Штатов самую не доверяемую, самую злопамятную и самую ненавидимую из всех современных наций. Американская мечта, считает он, обернулась кошмаром. Повсюду идиотский оскал в тщетной попытке инсинуировать счастье там, где превалирует страх и пустота. Одна треть этой богатейшей нации живет в условиях ниже принятого стандарта, миллионы из них в подлинной нищете. Для большинства других обладание собственностью означает пожизненное беспокойство и экономическое рабство. Если один процент населения владеет одной третью национального богатства, значит неравенство правит американским обществом, приходит к выводу Бейсел и задается таким вопросом:

“То, что осталось от свободы, манипулируется в бессмысленнейшую по замыслу и бесчестную систему средств массовой информации и в армию беспринципных поведенческих, научных, рыночных исследователей, специалистов по Пи-Ару и рекламе — все это служит росту максимальных прибылей для немногих и коррозии индивидуального выбора и человеческих качеств для большинства.

Почему менее чем через 200 лет реальное американского общества выглядит таким гротескным извращением, такой отвратительной пародией на свои собственные идеалы?”

На это нет простого и единственного ответа, считает поэт и проводит аналогию с рассуждениями автора известной работы “Закат Европы” (точный перевод названия “Упадок Запада”). Согласно О. Шпенглеру, каждая культура в своей последней фазе обращается в цивилизацию, высшая ценность которой - деньги. США и есть такая “конечная цивилизация”, а поэтому вполне справедлива параллель между Римом (последней фазой классической культуры) и Соединенными Штатами (последней фазой европейской культуры).

Осенью 1964 г. на одном из частных дипломатических обедов в Оттаве, где присутствовал государственный секретарь США Дин Раск, премьер-министр Канады Лестер Пирсон рассказал, как в период своей работы в Верховном комиссариате Канады в Великобритании он прочел однажды в газете “Таймс” отчет об обследовании мертвой девушки, найденной в Гайд Парке, где были такие строки: “обезглавленная и расчлененная, но не изнасилованная”. По аналогии с этим случаем он высказал следующее соображение по поводу отношений с США: “Именно такие чувства мы, канадцы, испытываем по отношению к вам, американцам. Вы можете обезглавить нас и даже расчленить нас, до тех пор, пока вы не обесчестите нас”. Приводя этот пример один из самых популярных канадских журналистов Питер Ньюмен подчеркнул, что хотя ему лично очень нравятся американцы, как индивидуумы, он чувствует себя отчужденным от их общества, поскольку принадлежит к иной, особой цивилизации на севере, представляющей из себя нечто такое, что было присуще Соединенным Штатам в 80-х годах прошлого столетия .

Интересная оценка Соединенных Штатов дается представителем Французской Канады Лорье ЛяПьером, который откровенно утверждает, что развитие его страны всецело подчинено взглядам и нуждам США:

“Канаде свойственно отношение других менее развитых стран к своему обширному южному соседу. Канада, подобно большинству других стран, равным образом признает как возможные добрые плоды капитализма, так и присущие ему в настоящее время разложение, пропаганду и двойные стандарты... Двойные стандарты так же естественны, как и потливость... Нам не нравится их система, отвратительна война, которую они ведут, мы укрываем их беженцев. И это потому (благодаря апатии), что мы отличаемся от них... перед нами выбор трех возможностей: принять их ценности, отвергнуть их или же быть просто канадцами” .

С оригинальной точкой зрения канадского литератора и издателя Джорджа Вудкока трудно не согласиться, настолько она убедительна и впечатляюща. Согласно ему американская система была изобретена революционными идеалистами, вдохновленными утопическими мечтами эпохи Просвещения. Это был не медленный и органический рост, подобно английскому парламентаризму, а продукт абстрактного планирования. Исходя из самых лучших побуждений, а именно - необходимости защитить свободу, отцы-основатели придумали нереалистичную триаду разделения исполнительной, законодательной и судебной функций. На практике эти предохранительные барьеры стали прутьями тюрьмы для свободы. На каждого канадского Риэля, считает он, имеется дюжины американских Джо Хиллов, убитых или замученных людьми, которые верили, что защищают достижения Американской революции. Позиция этого автора ясна:

“Причина, по которой мне ненавистна и не нравится Америка, как политическая система, состоит в том, что в силу комбинации исторических обстоятельств и конституционных заблуждений она стала гораздо более угрожающей для своего собственного народа и для остального мира, чем Канада может или в состоянии когда-либо стать. Сила Америки, как государства, является и ее серьезнейшим недостатком; слабость же Канады, как государства, представляет ее величайшую добродетель” .

Вообще представителям творческих профессий - писателям, поэтам, художникам присуще очень критическое отношение к Соединенным Штатам, не к американцам, как таковым, а к той политике, которую правящие круги этой страны проводят как внутри своей страны, так и за ее пределами, именно от них исходит опасность для суверенитета остальных стран. Квинтэссенция такой позиции содержится в следующем пассаже:

«Современные Соединенные Штаты Америки представляют собой последний бастион политико-экономической системы, которая всегда была порочной и эксплуататорской, но к настоящему моменту столь вышла из моды, что выгодна только относительно небольшому числу лиц, ее контролирующих, принося в то же время нищету, голод и смерть для большей части остального мира. Для защиты этой системы Соединенные Штаты используют любые средства - от журнала “Ньюсуик” до применения напалма, от субсидий до ЦРУ... Американская империя управляется силой и влечет смерть и разрушение повсюду, где распространяется ее власть; это военный, экономический, социальный и психологический источник агрессии в современном мире» .

Агрессия США во Вьетнаме особенно всколыхнула творческую интеллигенцию как в самой стране, так и за ее пределами, свидетельством чему может служить следующее стихотворение канадского поэта Питера Стивенса:

Любой хороший американец может увидеть, что за собаки эти комми*, оскорбляющие добропорядочных людей, подобных Хьюберту, которые пришли к ним с большой ухмылкой на лице, любовью в сердце и легким запахом напалма .

Наиболее полная, развернутая и морально обусловленная критика в адрес Соединенных Штатов, их идеологических постулатов, политических институтов и стратегических замыслов содержится в публицистике выдающегося канадского философа, яркого представителя свободомыслящей части канадской общественности, неутомимого защитника национальных ценностей и самобытности Канады Джорджа Гранта. Дабы не исказить интегральность мысли этого видного представителя канадской общественной мысли, необходимо привести достаточно обширные выдержки из его различных работ и недавней публикации избранных писем, отражающие действительно современное философское видение этой жгучей, в особенности для нашей страны, проблемы современности. Такова, например, его характеристика периода американской истории, высказанная в статье “От Рузвельта до Джонсона”:

“...Соединенные Штаты — это общество с очень коротким историческим периодом, предшествующим веку прогресса... Основные моральные учителя Соединенных Штатов от Лока до Франклина и от Джеферсона до Дьюи были морально поверхностны... Действительно, величайшей общественной надеждой в США была вера в плюрализм, что их общество должно сформироваться из многих потоков и что, достигнув зрелости, эти общественные течения углубятся за поверхностностью начального момента. Однако большинство этих потоков сами были поверхностны и вместо углубления вели к еще большему упрощению. Большинство поверхностных течений вылились в одно большое озеро, определяющим элементом которого стала вера в изобилие через технологию.

Как может это общество изобилия и свободы (свободы относительно любого выбора, который не ставит под вопрос базовые принципы) быть ответственным за чудовищные явления во Вьетнаме?., за последние годы общество изобилия и свободы показало себя способным если не к маниакальному геноциду Аушвица, то к невозмутимости, безличному уничтожению азиатского народа, который не мог жить так, как американские лидеры считали необходимым. Отсюда и величайшая трудность для либералов понять, как все это могло исходить из общества, которое они построили. И здесь мне хотелось бы напомнить древнее и забытое учение о том, что зло является не противоположностью добра, а полным отсутствием такового.

...многолетняя практика манипулирования общественными науками привела американцев к поиску решений в миротворческих программах, навязываемых силой, что с трудом сознавали те, кто их планировал. Пустота моральной традиции, основанной на изобилии и технологии, ведет к использованию любых средств, необходимых для принуждения других наций приспосабливаться к банальному желанию цивилизаторов” .

В своей известной книге “Плач по нации или крах канадского патриотизма” Грант прямо указал на то обстоятельство, что центральной проблемой в национальной жизни англоязычной Канады всегда был поиск путей, средств и возможностей для сохранения независимости Канады от американской империи, поскольку “канадцы не хотят быть проглоченными Соединенными Штатами”. В северной половине этого континента было построено иное общество, в котором здравый смысл общего блага и общественного порядка возобладал над индивидуализмом американской капиталистической мечты, ибо канадцы предпочитают более упорядоченное и стабильное общество, нежели либеральный эксперимент в Соединенных Штатах. Существенное различие между двумя странами состоит в том, что если Канада утверждалась как государство и на правах наций и на правах индивидуумов, то Соединенные Штаты - только и исключительно на правах индивидуумов. Эти-то различия, по мнению Гранта, и предопределили особое призвание Канады быть миротворцем:

“Роль Канады состояла в том, чтобы быть медиатором между Соединенными Штатами и Западной Европой, особенно Великобританией. Но эта концепция не соответствует больше изменившимся фактам, ибо в 1950-е годы НАТО стало слугой американской империи” .

Будучи канадским патриотом, Грант далек от идеализации англосаксонского мира, что столь присуще подавляющему числу представителей оного, особенно из числа интеллектуальной элиты: политиков, ученых и журналистов. Наоборот, он является его честным, непредвзятым и неподкупным критиком, своего рода канадским Солженицыным, что делает ему честь, как об этом свидетельствует, например, следующий пассаж:

“Мне кажется, что политическая философия весьма трудна в эпоху, когда американское общество достигло такой степени вульгарности, как впрочем и весь англоязычный мир в целом. Я надеюсь, что канадская невинность сможет предохранить ее от подобной вульгарности” .

Первые проблески зловещих замыслов англосаксонского расизма видимо поразили его еще в период встречи Черчилля с Рузвельтом на

Ньюфаундленде в августе 1941 г., когда британский премьер-министр открыто поделился своими планами на будущее переустройство мира по англосаксонскому образцу:

“...мы, Америка и Англия, должны управлять миром после войны, и такое управление совершенно естественно должно быть основано на силе. Мы сами возложили на себя задачу рассказать миру как он должен действовать” .

Подобные замыслы мирового господства, сформулированные вполне откровенно и безапелляционно задолго до фултонской речи Черчилля, и теперь, более полувека спустя, не могут не поражать наших современников своим цинизмом. Понимал это и Грант, не даром во многих своих письмах он осуждал господствовавшие на Западе антирусские настроения, подчас даже незакамуфлированные риторикой борьбы против коммунизма. Его высказывания о России и об отношении к ней со стороны Запада настолько не типичны для подавляющего числа американских и европейских мыслителей, что порой даже заставляют усомниться в западной принадлежности их автора. Особенно впечатляюще выглядят его рассуждения по этому поводу, высказанные в письме матери в декабре 1941 г.:

“Народ, по отношению к которому я испытываю в настоящий момент величайшее восхищение, это — русские. Веками они старались избежать войны, но теперь они сражаются с той разновидностью настойчивого мужества, которая всегда казалась мне наиболее заслуживающей веры. То, что всегда поражало меня в произведении Толстого, это личность старого генерала Кутузова, который не поддался и спас Россию, сделав больше, чем европеезиро- ванный царь. Все мы забыли о России... то, что русские — sui generis* и стандарты нашей цивилизации для них просто-напросто не приемлемы, что наши воззрения о мире, представленные в либеральной манере, для них явно не много значат. У русских есть свои собственные идеи, и они также ценны для них, как и канадские для нас” .

Грант оставался верен своей позиции на протяжении всей своей жизни. Трудно сказать, что больше повлияло на его симпатии к России: честная гражданская позиция ученого и истинного христианина, принадлежавшего к англиканской конфессии, занимавшей более терпимую позицию по отношению к православию, чем католическая церковь и другие протестантские конфессии, или тот факт, что его родная сестра Элисон Грант была с 1945 г. замужем за канадским дипломатом Г. Игнатьевым . Так или иначе, но во всех последующих событиях, когда пути США и

СССР пересекались, Грант всегда занимал объективную доброжелательную позицию по отношению к русскому народу, хотя и не испытывал, конечно, каких-либо симпатий по отношению к коммунизму. Так, по поводу канадо-американского военного соглашения о кооперации, координации и планированию Грант с горечью признался в одном из своих писем, что оно повергает его в отчаяние своей очевидной направленностью против России. В случае войны между США и СССР, категорично заявил философ, христианин не должен принимать в ней участие .

Американский капитализм и католическая церковь, по мнению Гранта, очень хотят использовать друг друга в попытке сокрушить диктатуру Москвы. Американцы столь пропитаны прагматизмом, что даже религию хотели бы приспособить для достижения своих целей, а римско-католическая церковь со своим опытом политического манипулирования тоже пытается использовать американский капитализм для упрочения своего влияния в мире. В этой ситуации у протестантов есть большой шанс, считал философ, показать миру, что Бог это не объект, который можно использовать в экономической и политической борьбе, а именно так поступает католическая церковь в США, “даже не попытавшись понять без сомнения ложную, но великую надежду коммунизма” .

В чем в чем, а в отсутствии исторической объективности или наличии двойных стандартов в суждениях о государственных лидерах, странах и народах Гранта упрекнуть нельзя. Так, он неодобрительно отнесся к военной блокаде Кубы, предпринятой правительством Кеннеди после установки советских ракет на этом острове, справедливо считая, что это может только осложнить в будущем отношения Северной Америки с остальным миром. Как истинный гуманист Грант сразу же осудил грязную войну во Вьетнаме, справедливо отмечая, что, каковы бы ни были мотивы американского правительства, нельзя оправдать политику массовых убийств во Вьетнаме, которая вполне может перерасти в войну между Азией и Северной Америкой .

Грант возмущался той поистине разнузданной антирусской пропагандой, которая скрывалась за антикоммунистической риторикой в американской периодической печати и в электронных средствах массовой информации, заявляя по этому поводу:

“Совершенно очевидно, что в СССР — ужасный режим. Однако мне кажется опасным тот факт, что американские средства массовой информации и телевидение представляют русских более агрессивными, чем это кажется мне. Они, конечно, повсюду, где могут, вызывают волнения, но, я думаю, следует вспомнить, что уже дважды в текущем столетии и раз в XIX в. Россия подвергалась нашествию с Запада. У них гораздо больше причин опасаться агрессии, чем у Запада, ибо при обороне одного только Сталинграда погибло около одного миллиона человек” .

Восприятие Америки, как совершенно особой и отличной от Канады и Западной Европы цивилизации, постоянно присутствовало в творчестве этого талантливого канадского мыслителя, практически неизвестного в современной России. Зрелый Грант столь же беспристрастен в отношении России и США и так же нетерпим к возобладавшим на Западе глобалистским настроениям, подрывающим, по его мнению, само существование независимых суверенных государств, исторически возникших, как в Европе, так и в Америке. Его рассуждения по этому поводу весьма интересны и поучительны:

“Непривычное в современном мире, в чем я полностью уверен, состоит в том, что ни Рейган, ни Горбачев не являются маньяками, подобными Гитлеру, но они обладают властью, способной вызвать еще большее зло, чем последний. Как странно.

Теперь я так ненавижу американцев в Никарагуа (и даже больше в Персидском заливе), что я даже предпочитаю им русских” .

Наиболее полно и обстоятельно взгляды Гранта на Соединенные Штаты и тот прообраз нового мирового порядка, который на протяжении долгих лет создавался в умонастроениях людей средствами массовой информации Запада, высказаны им в статье с многозначительным названием “Быть гражданином в Северной Америке”. Это - своего рода манифест канадского патриота и истинного консерватора, яркий протест против не реально существующего, а искусственно навязываемого единодушия либерального толка, что в корне противоречит естественному плюрализму, на котором якобы зиждутся все западные, в том числе и американские, моральные ценности. Соображения Гранта на сей счет особенно интересны для России, где под прямым давлением Запада вредоносное влияние противоестественной гомогенизации особенно сильно ощущается в последние годы. Канадский философ просто и откровенно показывает, к какому плачевному итогу пришло североамериканское сообщество, где это явление приобрело наиболее ощутимый характер. Вот некоторые наиболее характерные рассуждения Гранта не как ученого, а как гражданина Канады:

“Соединенные Штаты — самая крупная мировая империя нашего времени. Их внутренняя жизнь контролируется гигантскими корпорациями, частными и государственными, и, благодаря этой бюрократии, они достигли контроля над большей частью мира и стремятся к тому, чтобы контролировать весь мир. Современная Канада все более и более становится сателлитом этой империи, и большую часть своей жизни канадцы живут под властью все той же имперской бюрократии, что и американцы” .

Что значит быть гражданином Северной Америки в эту эпоху? — задается вопросом Грант и приводит пример новых левых. Как консерватор он чувствует искреннюю симпатию к их возмущению против пустоты и дегуманизации, которые порождает североамериканское общество, но в корне не согласен с их пацифистскими методами борьбы, называя их опасными мечтами, поскольку никакие сидячие демонстрации и марши протеста не в состоянии изменить существующий режим и заставить его перестать быть империей, защищающей свои интересы в мире насилием. Все это произошло постепенно, поскольку в течение нескольких столетий основная энергия западного общества была направлена на то, чтобы стать господином природы — сначала неживой, а теперь и самой человеческой природы. Мотивы такого действия объяснялись тем, что человек должен сделаться свободным. И хотя это действительно привело к большим завоеваниям над “естественной необходимостью”, подчеркивает Грант, но в то же время и подчинило человека силам “искусственной необходимости” технологического общества .

На склоне лет этот вдумчивый мыслитель и истинный христианин ощутил себя в непривычной позиции стороннего наблюдателя того, как буквально на его глазах утрачиваются подлинные ценности в этом странном и непонятном даже для самих представителей Запада мире:

“Сколь странен этот старый мир, и, однако, это мир, созданный Господом. Величайшая трудность жизни в современном мире состоит, по моему мнению, в том, что очень быстрое технологическое изменение приводит к не менее быстрому моральному, политическому и религиозному изменениям, за которыми мы часто не в состоянии даже уследить” .

В то же время Грант сохраняет надежду на осознание угрозы глобализма и сугубо технологической цивилизации большинством здравомыслящих канадцев и призывает их трезво осмыслить существующий порядок вещей:

“Из всего того, что может удержать людей от поисков истины, главное- человеческое существование в полностью реализованном массовом мире может стать таким неприятным, что мы просто не захотим столкнуться с ним.

Мы в Северной Америке являемся обществом, в котором полностью реализовано господство техники над каждым аспектом человеческой жизни. Каждый год мы движемся с нарастающей скоростью ко все большей и большей реализации такой системы” .

Грант всегда верил в возможности национального государства, как средства защиты канадской независимости. Эта вера основана также на наличии в Канаде определенных британских традиций, которые были отвергнуты Американской революцией, и прежде всего чувства общественного блага, противостоящего капиталистическому индивидуализму. При этом Грант с горечью сознает, что большинство современных государственных деятелей Канады руководствуется постыдными заблуждениями, представляющими из себя в целом “смесь технологического прогрессивизма и личного самоутверждения”, подающуюся в англоязычном мире как официальный леволиберализм. И канадский философ решительно осуждает эти жалкие заблуждения “века разума”. Реально учитывая общую экономическую ситуацию в Северной Америке, он откровенно заявляет: “Мне не нравится усиливающаяся концентрация власти в руках Вашингтона” .

В конце своей жизни Грант подошел к пониманию сущности сложившегося в Америке порядка как интернационал-капитализма. Так, в одном из своих последних писем к переводчику его книги “Плач по нации” на французский язык Гастону Лориону философ прямо заявляет:

“Среди англоязычных жителей Северной Америки существует очень большое стремление к гомогенизации. Не являясь марксистом, я не могу правильно понять власть капитализма как интернационала” .

Правда уже в 60-е годы у Гранта сложились достаточно определенные взгляды в этом отношении, характеризуя его сугубо антикапитали- стическое мышление:

“Ни один класс в Канаде не приветствовал больше американских менеджеров, чем богатый истеблишмент Монреаля и Торонто, представители которого сразу же сочли себя столпами Канады. Это не должно удивлять. Капитализм - это прежде всего образ жизни, основанный на принципе, что самая важная деятельность состоит в том, чтобы приносить прибыль. Эта деятельность ведет богатых людей в направлении к континентализму. Они не утратят ничего существенного из своих принципов, если потеряют страну. Именно этот факт и делает капитализм величайшим растворителем всех традиций в современную эпоху. Когда каждая вещь ценится по прибыли, которую она приносит; все традиции добродетелей растворяются, включая и такую добродетель, как любовь к своей стране. Вот почему либерализм является превосходной идеологией для капитализма. Он разрушает те из табу, которые сдерживают такую экспансию. Даже замечательный разговор об интернационализме открывает рынки для самого могущественного” .

Согласно концепции Гранта, консерватизм создателей и первых руководителей Канады был своего рода социальной доктриной, в которой общественный порядок и традиция в противопоставлении свободе и эксперименту являлись первейшей необходимостью для хорошей жизни. Как англоканадцы, так и франкоканадцы имеют схожее отношение к смыслу социального порядка - вере, что общество нуждается в высокой степени защищенности законом и уважении к общественной концепции добродетели. Именно поэтому оба народа признают за государством более широкие права над индивидуумом, нежели это зафиксировано в Американской конституции. Вот почему вплоть до настоящего времени канадцы гораздо охотнее, чем американцы, расположены использовать государственный контроль над экономикой, считая его необходимым для охраны общественного блага от частной свободы. Причем характерно, что символом такой продолжающейся лояльности к государству долгое время была Британская корона. Даже в том, что значительную часть своей истории Канада была не национальным государством, а колонией сначала Франции, а затем и Великобритании, многие канадцы видели средство для сохранения специфических религиозных, образовательных, политических и социальных форм существования, которые отличали их страну от США. Так, по мнению Гранта, канадские парламентские и судебные институты предпочтительнее американских .

В противовес подавляющему числу англоканадцев одним из важных факторов, способствовавших отличию Канадской конфедерации от Соединенных Штатов, англиканин Грант считал исторически обусловленный дуализм-двух национальных и конфессиональных общин, определяемых понятиями “Английская Канада” и “Французская Канада”. Так называемый французский фактор, определяемый прежде всего наличием в составе конфедерации Квебека с его исторически унаследованными от метрополии французской культурой и многовековыми традициями католицизма, с его строгими моральными и этическими нормами и уважением к закону и порядку, сыграл и продолжает играть значительную роль в существовании на территории Северной Америки независимого и суверенного канадского государства. Его видение национальной проблемы в Канаде до сих пор сохраняет свое позитивное значение для будущего единства страны и защиты канадских ценностей и институтов от разлагающего влияния массовой американской культуры. Вот лишь некоторые его заключения:

“Краеугольным камнем канадской нации является французский фактор, для осознания этого достаточно даже минимального знания истории. Те англоязычные канадцы, которые желают выживания своей нации, должны сотрудничать с теми, кто выступает за продолжение франкоамериканской цивилизации.

Франкоканадцы вступили в Конфедерацию для того, чтобы сохранить свои права как нации, а не индивидуальные права.

Либералы потерпели крах в англоязычной Канаде. Если нации было суждено выжить, то она должна была укрепиться как в англоязычной, так и во франкоязычной Канаде, а между ними должен был установиться модус вивен- ди. Либералам не удалось понять эту реальную опасность для патриотизма, заложенную скорее в зарождающемся континентализме англоязычного общества, чем в любом виде квебекского сепаратизма. Их экономическая политика гомогенизировала культуру Онтарио с культурой Мичигана и Нью-Йорка.

В Канаде без Квебека нет глубокоукоренившейся культуры и новые изменения приходят в форме (капиталистической и либеральной), которая кажется для многих замечательным образцом человеческого существования... гораздо труднее противостоять капиталистическому, нежели коммунистическому империализму.

Единственными канадцами, обладавшими глубоко отличной от капиталистического либерализма традицией, были франкоканадцы...”

В самой Английской Канаде феномен Гранта и некоторых его последователей, причем не только консерваторов, но и приверженцев леволиберальных или социал-демократических взглядов, послужил поводом к возникновению специфически канадского термина “красный тори”. Если в Соединенных Штатах доминирующей идеологией всегда являлся либерализм, то в Канаде укоренилась британская традиция, выраженная в наличии трех доминирующих идеологий: либерализма, консерватизма и социализма. Британский консерватизм, возникший еще в докапиталистический период, делает акцент на власть, порядок и иерархию в органическом обществе. Социализм, как канадская идеология, унаследованная из Англии, это ни нечто похожее на американский “новый курс”, т.е. по сути дела либерализм XIX в., а подлинный социализм, основанный на противопоставлениях: общественное благо против собственнического индивидуализма, равенство условий против равенства возможностей, кооперативное государство против стяжательского общества. К югу от канадской границы социализм был инороден, но в Английской Канаде, наоборот, являлся важной составной частью политической культуры.

Любопытно, что хотя социализм и либерализм противостоят консерватизму, но также верно, что социализм и консерватизм объединяет некая общая характеристика, в которой они противопоставляются либерализму. Этим объединяющим началом является их общее тяготение к коллективизму, иначе говоря органически присущая им склонность к коммюнотарному видению жизни и общественного устройства. Именно поэтому, не без оснований считает Год Горовиц, “социализм имел больше общего с торизмом, чем с либерализмом, ибо либерализм — это собственнический индивидуализм, тогда как социализм и торизм являются вариантами коллективизма” . И это мнимое противоречие вполне объяснимо. Либералы рассматривают жизнь в обществе как своего рода соревнование между индивидуумами, призом в котором является индивидуальное “достижение” или “успех”, а равенство есть всего лишь “равенство возможностей” в борьбе за этот успех. Поэтому совершенно естественно индивидуум воспринимает себя как некое автономное целое, а не в качестве части класса или общины, к которым он принадлежит. Социалист же, наоборот, видит в обществе нечто большее, чем агломерацию соперничающих индивидуумов, и именно такая концепция гораздо ближе воззрениям консерваторов на общество как органическое целое, которые отвергают идею равенства, как неадекватную их представлениям об общественном строе. Социалисты же не согласны с либералами по существу значения равенства, и в этом у них, как это не парадоксально, типично консервативная концепция общества.

Социализм - это использование государства, чтобы ограничить индивидуальное корыстолюбие во имя социального блага, и именно поэтому выступает в поддержку консервативной идеи социального порядка и отвергает либеральную идею свободы. Консерватизм же по своей сути является социальной доктриной, в которой общественный порядок и традиция в противопоставлении свободе и эксперименту являются центральными средствами для достижения достойной жизни . Таким образом, консервативное и социально-демократическое видение общественного устройства, присущее в целом Канаде, не совместимо с либеральным мироощущением, господствующим в США.

Непонимание различия в мировосприятии у двух этих народов и стран, сосуществующих на одном североамериканском континенте, неизбежно вызывает взаимное недовольство с обеих сторон: раздражение американского руководства и обвинения в канадском национализме, с одной стороны, и в естественной ответной реакции со стороны Канады, совершенно справедливо опасающейся американской культурной, да и не только культурной, экспансии. Даже проамерикански настроенные канадские ученые признают эту реалию Северной Америки, хотя и объясняют это по-своему. К примеру, автор новейшего исследования проблемы антиамериканизма в Канаде, Д.Л. Гранатштейн, считает, что канадское общество как бы расколото в своем отношении к южному соседу: в то время как канадская интеллектуальная и артистическая элита в подавляющем большинстве противостоит американизации страны, деловой мир якобы больше не сопротивляется этому явлению. Это не совсем так, и в последующих рассуждениях канадский ученый в целом верно определяет причины живучести антиамериканизма, которые в такой же, если не большей степени присущи Канаде, как и другим странам. По его мнению, европейские и азиатские элиты одновременно опасаются и уважают Америку за ее военное и экономическое могущество; образ малокультурного ковбоя или туриста в пестрой одежде, увешанного многочисленными фото- и кинокамерами, все еще превалирует в восприятии среднего американца. Интеллектуалы же не любят Америку якобы из-за органически присущего им “отвращения к Западному обществу”. Но и те и другие, правильно отмечает канадский историк, выражают таким путем право защищать свою собственную традицию против вторжения “рыночной психологии” - стремления продавать и перепродавать культурные ценности так, как будто бы это стиральные машины. И именно поэтому мир обеспокоен процессом американизации и влиянием американской массовой культуры .

Нельзя сбрасывать со счета и чисто психологический момент этого явления: нежелание самих американцев признать самобытность других народов, даже очень близких им и исторически, и географически, и даже чисто психологически. Так, известный канадский писатель Хью МакЛеннан справедливо замечает по этому поводу:

“Нет никакого сомнения, что большей частью современный антиамериканизм обусловлен трудностью для американцев поверить, что другие люди не испытывают желания быть в точности похожими на них. Как привычно это звучит для нас, канадцев, когда мы слышим, как американцы патетически рассуждают о том, что если бы только некоторые зарубежные страны восприняли их методы, их воззрения и их ценности, мир бы не испытывал волнений” .

И это не какое-то веяние времени, а устойчивая, долговременная и справедливая позиция, к которой писатель пришел еще четверть века тому назад: “Мне понадобилось долгое время для осознания того факта, что в глазах среднего американца весь этот континент в целом - по крайней мере все наиболее ценное - принадлежит ему” . И не нужны никакие антиамериканские тирады, считает МакЛеннан, просто следует сознавать, что “гений и особенности Соединенных Штатов никогда не смогут быть измерены целями и ценностями их деловых корпораций” .

Действительно, даже канадцы с ярко выраженными проамериканскими настроениями, которых уж никак нельзя упрекнуть в антиамериканизме, не раз высказывали критические соображения по самым различным аспектам внутренней и внешней политики США. Так, по мнению канадского журналиста и литературоведа Роберта Фулфорда, “прогнивший, полумертвый, консервативный и параноидный” тип Америки, выражаемый Барри Голдуотером, отнюдь не исчез. Наоборот, неким зловещим образом Голду отер выиграл те выборы, а представители либеральной Америки проиграли их, свидетельством чего и явилась эта ужасная война во Вьетнаме. Как это ни печально признать, но американская интеллектуальная жизнь прогнила, и сейчас типичный американский интеллектуал - это человек, который ненавидит США и все, что с ними связано .

Джонсон и Раск - не только слепцы, но и глупцы, вторит ему другой проамерикански настроенный канадский писатель. Не стоит из-за них презирать всю Америку, справедливо считает он, нельзя идентифицировать США с правительством, или американцев с их временными лидерами . Президент Джонсон - самый опасный тип политика, потому что он идеалист, считает канадский писатель и поэт Олден Наулан в своем остром сатирическом памфлете “Линдон Джонсон и дух Бисмарка”, где в мнимом диалоге с железным канцлером Джонсон отвечает: “Мы не придерживаемся здравого смысла при формировании международной политики Соединенных Штатов” . Некоторые стороны американской жизни, такие, как война во Вьетнаме, рост влияния маккартиз- ма в конгрессе, и другие мне не нравятся, заявляет писатель и журналист Хью Гарнер, согласно которому, несмотря на использование напалма против вьетнамских деревень, паранойи к коммунизму и военного вторжения в Доминиканскую республику, американцев следует считать хорошими людьми .

Но даже наиболее проамерикански настроенные канадцы по-разному относятся к США, когда речь заходит о сравнении их с Канадой. Так, писатель Мордехай Ричлер признает, что как самые лучшие, так и самые худшие влияния извне идут из Соединенных Штатов, но более чем вероятно, что Канаде навсегда суждено остаться американским сателлитом. Тогда как журналист и продюсер телевизионных программ Ларри Цольф, наоборот, констатирует: “Я согласен быть аутсайдером в Канаде, чем равным, признанным участником в американском кошмаре”; он с удовлетворением отмечает тот факт, что “Канада перестала быть британской, но, слава Богу, не стала еще американской” .

Следует отдать должное видному канадскому ученому, специалисту по экономической истории и средствам массовой информации Гарольду Иннису, которому удалось подметить наиболее характерные черты американской цивилизации. Он подчеркивает, что выдающаяся роль газет в Американской революции была признана в первой статье Билля о правах, после чего стали возможным полное влияние печати и свобода прессы. В отличие от Англии, где в конце XVIII — начале XIX в. имела место тенденция ограничения прессы путем налогов, в США, наоборот, существовала устойчивая свобода прессы. Более того, некоторые издатели из Нью-Йорка, такие, как Харпер, после открытия прямого пароходного сообщения с Европой сделали английскую литературу доступной для огромной читающей публики США. Именно из-за монополии газет, защищенных налогами, и отсутствия законодательства об авторских правах в США американские литераторы были вынуждены заняться журналистикой. Иннесу же принадлежит оригинальная мысль, что даже восстание американских колоний, война между Севером и Югом и экспансия США на Запад явились в значительной степени результатом роста печатной промышленности. Более того, технологические изменения в полиграфической промышленности при конституционной защите свободы прессы в США способствовали быстрому росту газетной индустрии .

Однако даже этому ученому свойственны определенные сомнения в будущем американской, да и вообще западной цивилизации. Рост коммунистического влияния от Франции до России и Китая, считал Иннис, является яркой иллюстрацией нестабильности западной цивилизации. Стабильность, характерная для некоторых периодов в ранних цивилизациях, не является больше очевидной целью современной цивилизации, поскольку “у каждой цивилизации есть свои собственные способы самоуничтожения’ ’ .

Тема специфики Канады и необходимости сохранения и упрочения ее суверенитета по отношению к Соединенным Штатам нашла отражение даже в официальных речах и заявлениях премьер-министров Канады во время их личных встреч с президентами США. Так, представляя президента США Дуайта Эйзенхауэра членам обеих палат канадского парламента 14 ноября 1953 г. премьер-министр Канады Луи Сен-Лоран в частности сказал:

“Конечно, существуют многочисленные примеры американского влияния в общественной жизни Канады, но они не препятствуют росту отчетливого канадского сознания и культуры, которые процветают и продолжат развиваться наряду с другими влияниями на наше динамичное общество. Так есть, и так должно быть, ибо наша собственная история учит нас, что в случае признания различий сотрудничество может быть теснее” .

Эта тема была продолжена в практической деятельности канадского премьер-министра П.Э. Трюдо, который, выступая с официальной речью в национальном пресс-клубе Вашингтона 25 марта 1969 г., недвусмысленно подчеркнул:

“Поэтому не следует ожидать, что такой тип нации - Канада, которую я описал - должен проецироваться на международной сцене как зеркальное отражение Соединенных Штатов. В наших обеих странах есть много сходного и общего, однако каждая из них по отношению к другой и к прочим странам существенно отличаются друг от друга. Каждая из наших стран является результатом этого различия” .

Объясняя суть канадской позиции по отношению к американскому экономическому влиянию в стране на пресс-конференции в Вашингтоне 7 декабря 1971 г., после встречи с президентом Ричардом Никсоном, премьер-министр Канады П.Э. Трюдо так объяснил противоречие между желанием канадцев привлечь в страну американский капитал и нарастающей степенью независимости Канады:

“Данный парадокс постоянно присутствует в умонастроениях канадцев. Как я сказал президенту Никсону, канадцам нравится, когда американский капитал способствует нашему прогрессу, однако мы хотим иметь свободу выбора. Мы хотим иметь возможность направлять американский капитал именно в ту географическую или экономическую сферу, где он наиболее необходим, но вместе с тем хотелось бы предотвратить проникновение американского капитала туда, где в нем нет необходимости. Мы понимаем, что наша экономика не может быть полностью изолированной, но, признавая эту взаимозависимость, хотим сохранить свободу выбора. Именно таким образом данный парадокс и может быть разрешен” .

14 апреля 1972 г., представляя американского президента Ричарда Никсона членам канадского парламента, П.Э. Трюдо еще раз затронул эту важную для канадцев тему:

“У наших стран и народов есть много общего, но они не идентичны в своих настроениях и интересах, и если мы упустим из виду эти различия, то это только повредит нашему собственному пониманию друг друга. Наша дружба становится более динамичной именно из-за наших различий, а наши отношения углубляются и расширяются. Эти различия зародились в прошлом, которое параллельно настоящему времени тоже имело свои особенности; и от правительственных учреждений, предохраняющих желаемые ценности, но различными средствами” .

Характерно, что в своей ответной речи президент Никсон сделал все возможное, чтобы успокоить канадское общественное мнение, прибегнув к историческим параллелям, которые не могли не понравиться канадцам:

«Именно премьер-министр Лорье высказал мысль о сути канадского отличия, говоря: “Я хочу, чтобы мрамор остался мрамором, гранит - гранитом, а дуб - дубом”. В этом и состоял канадский образ жизни. В результате чего канадцы смогли научить весь мир, как высказался однажды генерал-губернатор Мэсси, что “терпимость к различиям есть мера цивилизации” ...с другой стороны, мы в Соединенных Штатах столкнулись с такой же самой проблемой еще до первой мировой войны. Тогда мы зависели от европейского капитала, необходимого для нашего развития, и мы хотели освободить себя от этой зависимости. Поэтому мы полностью понимаем, что теперь Канада находится в такой же самой позиции» .

К осени 1972 г. государственный секретарь по внешним сношениям Канады Митчел Шарп в специальной полуофициальной публикации сформулировал новое видение внешнеполитического курса Канады, так называемый третий вариант, что свидетельствовало о намерении канадского правительства проводить в будущем более независимую от Соединенных Штатов внешнюю политику, самостоятельно и без оглядки на Вашингтон определяя свои внешнеполитические приоритеты и решая с кем и на каком уровне поддерживать двусторонние политические, экономические и культурные связи. В этом важном для уяснения изменения внешней политики Канады документе достаточно откровенно и прямо констатировалось:

“...для Канады понятие уникальности в настоящее время имеет только одно значение: ее отличие от Соединенных Штатов.

...Канада была самобытной страной, с собственными проблемами, которые требовали канадских решений.

...все больше и больше канадцев приходят к заключению, что американская модель не соответствует канадским условиям” .

И это еще был достаточно умеренный внешнеполитический курс, ибо некоторые министры из правительства Трюдо, такие, как Маршан, Пелетье, Макдональд и Киеранс, выступали за то, чтобы Канада вообще вышла из НАТО, или по крайней мере за вывод канадских войск из Европы .

Последующие годы показали как преемственность независимого внешнеполитического курса Канады, так и отход от него, особенно в годы правления прогрессивно-консервативной партии во главе с Брайаном Мал- руни (1985-1993) . В этом отношении особенно интересны работы трех канадских авторов, исчерпывающе объясняющих специфическую обстановку, сложившуюся в Канаде на рубеже середины 90-х годов XX в.: “Предательство Канады” Мэла Хартига, “Ложное божество : как миф о глобализации способствовал обнищанию Канады” Джеймса Лаксера и “Сильная и свободная : Канада и новый суверенитет” Франклина Гриффитса.

Так, по мнению М. Хартига, чья книга стала в Канаде национальным бестселлером, заключение в 1989 г. соглашения между Канадой и США о свободной торговле (Canada - United States Free Trade Agreement), к которому с 1993 г. подключилась и Мексика (North American Free Trade Agreement) , означало окончательную американизацию Канады. Всех тех, кто способствовал этому процессу, всех этих “гармонизаторов, интеграторов, капитулянтов, ликвидаторов нации” Хартиг с возмущением охарактеризовал, как “антиканадцев”, которые и гроша ломаного не дадут за страну, ее благосостояние и ее выживание как независимого государства. Этот действительно либерально мыслящий канадец раскрывает подлинный смысл “глобализации” как мира без границ и национальных государств:

“Глобальный мир Рональда Рейгана, Джорджа Буша, Маргарет Тэтчер, Джона Мейджера и Брайана Малруни - это общество без механизмов регулирования с ослабленой или утрачиваемой властью национального государства. Большинство канадцев остаются в неведении того факта, что одним из самых существенных результатов Соглашения о свободной торговле стал значительный упадок властных полномочий не только на федеральном, но и на провинциальном и местном уровнях. Такова была одна из не заявленных, но самых главных целей корпораций, поддержавших это соглашение.

С самого начала название игры для крупных американских корпораций был континентальный курс, гарантирующий дешевые энергию и ресурсы Канады и дешевую рабочую силу Мексики.

Глобализация - новая религия большого бизнеса. Это дарвинская религия с недемократическими стандартами и ценностями прошедших столетий” .

Никто не отрицает, что между канадцами и американцами есть много общего, честно признает Хартиг, но они отнюдь не идентичны; помимо того факта, что больных в Канаде не доводят до банкротства и не спрашивают у них кредитных карточек до того, как положить в больницу, между двумя странами имеется и много других разительных отличий, со всей очевидностью свидетельствующих явно не в пользу США:

“Соединенные Штаты - чудесная страна для жизни, если вы белый и богаты, если вы в состоянии послать своих детей в частные школы, имеете высокий доход и живете в хорошо охраняемым полицией пригороде или кооперативном доме, если город или пригород, в котором вы живете, не доведен до банкротства. Но, хотя Соединенные Штаты - это самое влиятельное и богатое государство в мире, они также имеют миллионы обедневших и голодных семей и потерявших надежду людей, которые по любым меркам получают гораздо меньшую помощь, чем граждане любого другого развитого государства” .

Само “право ношения оружия” в Соединенных Штатах стало, по его мнению, гротескным осквернением идеи свободы. Недаром в отчете судебного комитета американского сената за 1991 г. США были названы “наиболее жестокой и саморазрушительной нацией на земле”. Каждый день в Нью-Йорке от огнестрельного оружия погибает семь человек. Только за один 1989 г. в стране было убито 9 тыс. американцев. Шанс быть убитыми в Сиэтле, наиболее сносном из американских городов, в шесть раз выше, чем в Ванкувере, расположенном всего в 182 км к северу. Число убийств на каждые 100 тыс. человек в США в пять раз больше, чем в Западной Европе или в Канаде. По данным 1991 г., во всей Канаде с населением в 27 млн человек произошло 762 убийства, тогда как в одном только Нью-Йорке их было 2400, Лос-Анджелесе - 1027, Хьюстоне с населением в 1,6 млн человек - 608, Далласе с населением чуть более 1 млн человек - 501, Чикаго с населением около 2,8 млн - 924, Филадельфии с ее 1,6 млн жителей - 440 убийств. В двух главных городских агломерациях Канады - Торонто и Монреале с общим населением свыше 7 млн человек, произошло всего 212 убийств, ровно столько же, сколько и в Сан-Антонио (Техас), население которого составляло только 936 тыс. человек. Хартиг приводит и другую удручающую статистику, свидетельствующую, например, что процентное соотношение американцев, находящихся за тюремной решеткой, выше чем в какой-либо другой стране мира. Так, по данным 1990 г. на каждые 100 тыс. жителей в США приходилось 426 заключенных, тогда как в Южной Африке этот показатель составлял только 333, а в Советском Союзе - всего лишь 268 заключенных .

Не лучше обстоит дело и с идеалами гуманности, о которых столь пекутся Соединенные Штаты. В списке восемнадцати ведущих государств мира, оказывающих помощь развивающимся странам, в процентном соотношении к своему валовому национальному продукту США занимают последнее, восемнадцатое место, тогда как Канада находится на восьмом. Все эти существенные различия, правильно подмечает Хартиг, обусловлены иным историческим опытом и иными идеалами, зафиксированными в основных юридических документах обеих стран: если в канадской конституции доминируют ценности “мира, порядка и хорошего управления” с акцентом на общественное благо, то американская конституция и Декларация независимости акцентируют внимание на ценностях “жизни, свободы и стремления к счастью”, делая упор на права индивидуума, в ущерб правам коллектива .

Один из самых авторитетных политических и социальных мыслителей современной Канады Джеймс Лаксер, известный как непримиримый противник “ценностей” единой “глобальной деревни”, выступил с очень своевременной книгой, в которой с редкой проницательностью охарактеризовал для многих, казалось бы, совершенно невероятное явление, а именно - упадок американского глобального господства. Развенчивая миф о глобализации, он приходит к выводу, что по сравнению со странами Западной Европы и Японии США уже к середине 80-х годов XX в. утратили свою экономическую супрематию и в 1986 г., впервые с 1919 г., стали нацией-должником, а Япония заменила их в качестве ведущей мировой нации-кредитора. В таких условиях уместнее говорить не о глобализации, а об упадке американского глобального господства. Поэтому, вместо того чтобы быть определенным как век глобализации, новый век следует рассматривать как век многополярного капитализма, основным показателем чего и является упадок Америки .

Тревожные соображения по этому поводу высказывает также видный ученый политолог из Торонтского университета, бывший политический советник в МИД Канады, Франклин Грифите. По его мнению, канадцы “стремятся быть интернационалистами, а не глобалистами”, они с тревогой наблюдают за тем, как их государство утрачивает контроль над национальной экономикой и все больше отвечает не нуждам канадского народа, а таким транснациональным участникам процесса глобализации, как банки, крупные держатели акций, валютные спекулянты и международные финансовые институты. Именно в этом прогрессирующем отрыве государства от нации Грифитсу видится окончательная угроза потери канадского суверенитета. “В 1996 г., - констатирует ученый, - канадцы ощутили себя в нарастающей степени неуправляемой стране, потрясаемой экономическим спадом и глобальной экономической перестройкой”. Более того, согласно Грифитсу, “при отсутствии нашей собственной прочной цивилизации, канадцы, включая и квебекцев, могут начать отождествлять себя с американцами и искать удовлетворения своих потребностей к югу от границы”. Далее следует логичный вывод: “поскольку основной вызов канадской культуре исходит от Соединенных Штатов, то на практике это означает, что защита суверенитета требует, в частности, сопротивления американскому культурному влиянию” .

В поисках противовеса удручающей перспективе торжества монди- алистских гомогенизированных ценностей единой “глобальной деревни” канадские ученые заняты поиском такой действенной на рубеже двух тысячелетий парадигмы, которая смогла бы сохранить исторические ценности естественного плюрализма, свойственные человеку от начала мироздания. Так, Жан-Марк Пьотт в статье под характерным названием “От борьбы к партнерству” уже прямо рассуждает о неизбежности приятия новой парадигмы “партнерства” или, говоря иначе, солидарности между работодателями и трудящимися уже не по классовой, а по корпоративной (профессиональной в широком смысле этого слова) принадлежности людей. В отличие от прежней парадигмы “социального противостояния” или антагонизма “новая” парадигма “классового примирения”, хорошо известная в 30-е годы нашего столетия под названием “корпоративизма”, как это ни странно, сама является порождением процесса мондиализации, собственно и приведшего к современному общественному кризису. По мнению Пьотта, «мондиализация играет такую же объяснительную роль для этой новой “парадигмы”, каковой являлся и Бог для средневековья: ее существование - очевидно, и она объясняет абсолютно все» .

Интерес к корпоративизму как новой парадигме наиболее очевиден в воззрениях Дж. Лаксера, который характеризует данный выбор, как основополагающий для решения насущных социально-экономических проблем. Некоторые его соображения на сей счет весьма интересны и показательны для характеристики нашего времени: “...необходимо изменить способ принятия наших экономических решений... нужен процесс консультации и совместного принятия решений, который связал бы вместе деловые круги, трудящихся и правительство, так же как и другие специфические региональные, экологические и социальные группы. В Европе такая система называется корпоративизм”. Согласно Лаксеру, “корпоративизм позволяет всем крупным элементам общества смотреть в будущее вместе и вырабатывать общий подход. Корпоративизм более демократичен, чем альтернативный принцип laissez-faire, поскольку вовлекает в процесс принятия решений кроме предпринимателей и инвесторов и другие крупные социальные группы; а также более эффективен, так как может заинтересовать все социальные группы в экономической реструктуризации”. Канадский ученый признает, что корпоративистский подход не исключает наличия аналогичных проблем, но делает их более управляемыми, ибо они могут быть более целенаправленными и решаются более демократично. Если неоконсерватизм, отмечает он, всегда приводил к понижению заработной платы рабочих, то корпоративистская модель, наоборот, идет навстречу устремлениям трудящихся, не только в отношении справедливой зарплаты, но и из-за большей степени контроля, который она предоставляет им в трудовой сфере .

* * *

Подводя итог разнообразным размышлениям канадцев на тему восприятия Соединенных Штатов, следует отметить следующее. Канада, как никакая страна в мире, испытала на себе мощное влияние своего южного соседа, причем не только в сфере экономики, что было естественно, учитывая сравнительно небольшое население страны и ее сильную зависимость от американских капиталовложений, необходимых для освоения богатых естественных ресурсов. Начиная с середины XX столетия в Канаде стала ощущаться серьезная опасность утраты своей оригинальной культуры, унаследованной от прежних метрополий Франции и Англии и обогащенной четырехвековым опытом канадского народа. Американское культурное влияние оказалось гораздо более опасным, нежели сам факт господства крупнейших американских корпораций во всех сферах экономической жизни Канады. Именно поэтому, а не в силу какого-либо искусственно взращенного чувства антиамериканизма, наиболее восприимчивые к ценностям особой северной цивилизации, сложившейся в этой части американского континента, представители интеллектуальной элиты Канады стали все чаще выражать свои искренние опасения о судьбе страны и требовать у правительства принятия защитных мер против проникновения массовой американской культуры. Именно по инициативе частных лиц и различных неправительственных организаций в Канаде сформировалось устойчивое общественное мнение в поддержку национальных культурных ценностей, как естественного противовеса разлагающему влиянию массовой культуры США. Это мнение, как было показано, выражали многие канадцы: писатели, поэты, художники, журналисты, ученые и общественные деятели, придерживающиеся различных политических взглядов, но сходящиеся в одном - в необходимости сохранения и упрочения Канады как особого североамериканского государства.

Можно с уверенностью сделать вывод, что защита независимости Канады стала центральной проблемой общественно-политической жизни страны во второй половине XX в. Не случайно эта тема стала все больше звучать и в официальных правительственных документах, хотя, разумеется, умереннее и сдержаннее, чем это было присуще для высказываний отдельных канадцев, чьи мнения на сей счет были подробно продемонстрированы выше. Постепенно в стране сформировалось устойчивое мнение, что защита суверенитета является в сущности важнейшей частью национальной культуры. Вот почему эта сфера играла все большую роль во внешней политике Канады, естественно и закономерно став одним из главнейших национальных приоритетов.

Недовольство засильем американцев в Канаде получило новый импульс в середине 60-х годов, после выхода в свет острой полемической книги Джорджа Гранта “Плач по нации”. Мало кто понял тогда, что в основу ее была положена такая естественная и непреходящая ценность, как традиция, которая, по мнению автора, и является наилучшим руководством для практической жизни. Правильно усмотрев подлинную опасность национальному суверенитету Канады в усилении среди англоязычной общины тенденции к интернационал-капитализму, Грант напомнил мнение классических философов о том, что универсальное и гомогенное государство может быть только тиранией. Поэтому полемику тех лет следует понимать не как антитезу либералы — консерваторы, а как антиномию “национальное государство” против “мондиализма”.

Высказанное Грантом опасение по отношению к гомогенизированной культуре глобального общества было развито применительно к ситуации конца XX в. его соотечественниками М. Хартигом, Дж. Лаксером и Ф. Гриффитсом. А они, в отличие от убежденного консерватора Гранта, отнюдь не консерваторы, а люди с вполне сложившимися либеральными и социал-демократическими воззрениями. Даже такой либеральный апостол средств массовой информации, как Маршал МакЛю- эн, предпочитал жить в Канаде, напоминающей ему изолированное селение XIX в., а не “глобальную деревню”. Глобализация - это процесс размывания оригинальной самобытной культуры, присущей многим национальным государствам, и подмены ее однородной “гомогенизированной культурой” единого глобального сообщества, для которого естественно унаследованные культурные ценности прошлого не имеют никакого значения. Поскольку основной вызов канадской культуре исходит из США, совершенно естественно, что защита суверенитета означает на практике сопротивление американскому культурному влиянию. И здесь вполне уместна историческая реминисценция с Римской империей, которая захватив весь мир, превратила его в надежную и мрачную тюрьму для всех неоднородных элементов этого протоглобалистского сообщества. Однако Рим пал, и это вселяет уверенность, что аналогичным мондиалистским устремлениям уготована столь же незавидная судьба.

Американская цивилизация как исторический феномен. Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. - М.: Наука, 2001. - 495 с