ЯЗЫК ПРЕДЧУВСТВИЯ«У американцев принята и широко распространена в описаниях такая риторическая фигура, в которой настоящее время глаголов изъявительного наклонения используется вместо будущего времени сослагательного наклонения; это называется предчувствие, — писал английский путешественник Морис Биркбек в 1817 году. — С ее помощью желаемое выглядит как реально существующее». Когда Биркбеку сказали, что Питтсбург —это «Бирмингем Америки», то он «представил себе город в клубах дыма, исходящего от тысяч печей, и в грохоте десяти тысяч молотов». Ничего подобного он не увидел, Питтсбург оказался обычным городом Запада, где вся промышленность была меньше многих частных предприятий в Британии. По его словам, он мог бы избежать разочарования, если бы знал особенности американской речи. Среди них самая отличительная — это свобода американцев в обращении с существительными — как с нарицательными, так и с названиями учреждений, предметов, мест и с именами людей — что, видимо, приняло активный, всеобщий характер. Многое из того, что в описаниях американцев производило на иностранцев впечатление причуды, было лишь непривычной для них языковой путаницей настоящего и будущего, реальности и мечты. Это стало манерой, даже модой американской речи. В утверждения, которые иностранцами воспринимались как ложь или бахвальство, американцы вкладывали ощущение туманного предчувствия. Американский «booster talk часто употреблял будущее время, доказывая то, что еще нельзя было опровергнуть. Даже в колониальные времена для тех, кто писал об Америке, оказывалось довольно затруднительным ограничиться лишь описанием очевидных фактов. Теперь же, особенно на Западе, который переживал период бурного роста, у людей появилась невинная привычка к преувеличениям. Они редко говорили меньше, чем хотели сказать. Женщин было немного, и контроль за языком, как, впрочем, и за всем остальным, установили мужчины. Это привело к преобладанию в обычной речи сленга и гиперболы. Профессор Томас Димсдейл считал ругательства основной формой общения, царившей в шахтерских городках Монтаны в середине XIX века. Шахтеры напивались вдрызг, и любое случайно брошенное грубое слово неизбежно приводило к ссоре и драке с кровопролитием. Люди говорили больше, чем имели в виду. Если назвать эту склонность американцев употреблять сильные выражения «воспеванием банальности», исчезнет нечто исключительно американское, что отличает «tall talk» от обычной речи. В то время как «tall talk» смешивал реальность и вымысел в неопределенных пропорциях, «booster talk» смешивал настоящее и будущее. Прежде всего это относится к использованию названий для обозначения желаемого: «город» заменил «местечко», «университетом» стало называться заведение, которое в Европе назвали бы «колледжем», а «колледжем» именовалось любое учебное заведение, какими бы ничтожными ни были его средства. Еще более громкие слова предназначались тому, что вообще едва ли существовало. Элегантное «отель» часто относилось и к лачугам, кишащим блохами постоялым дворам. Американцы считали, что они не преувеличивают, а только предсказывают, называя то, что формально пока еще не совсем «появилось на свет». В этом не было ошибки, просто был оптимистический прогноз. Еще в конце XIX века английский журналист Джордж Уоррингтон Стивенс заметил, что американец никогда не строит себе «house»; он строит «home». То, что в Англии назвали бы «таверной» или «трактиром», в Америке становится «салуном» (заимствовано из французского — «salon»), чтобы передать надежду на значительность учреждения. Любое помещение, Приспособленное для общественного увеселения, как бы убого оно ни выглядело, становилось «операхаус» местного значения. «Лицей» — название сада в Афинах, где обучал Аристотель, — стало обычным американским словом для обозначения программы странствующих лекторов. Даже слово «государство» (state) приобрело новое, неожиданное значение и стало относиться к любой части Союза, в то время как в Англии «государство» означает всю совокупность политических структур, олицетворяющих высшую законодательную и исполнительную власти. Свободные называть все так, как они пожелают, американцы часто вкладывали в эти названия все свои надежды. Например, как назвать новую страну? Ответ тогда не был столь очевидным, как это кажется сегодня. Во время Революции некоторые деятели, включая Филипа Френо, предлагали назвать ее «Колумбией» (в честь первооткрывателя Колумба). Предлагались иноязычные слова, например, образованные посредством прибавления латинского окончания к сокращенному английскому слову «freedom» (свобода), получалось — «Фридония» или «Фредония». Название страны «Соединенные Штаты Северной Америки» было упомянуто в первом договоре с Францией. Название «Тринадцать Соединенных Штатов Америки», использованное в окончательной редакции Декларации независимости, оказалось привлекательнее. Но «Соединенные Штаты Америки», как указывалось в предисловии к федеральной Конституции, было многообещающим по крайней мере в трех смыслах: оно выражало надежду, что новая страна будет объединенной, что ее составные части будут действительно «государствами» и что они какимто образом будут отождествляться со всей Америкой. Вскоре после Революции проявились недостатки этого названия. Самым подозрительным в нем было отсутствие конкретного прилагательного. Таким образом, граждане новой страны, к неудовольствию граждан других государств Нового Света, оказались перед соблазном монополизировать название материка и считать «американцами» только граждан Соединенных Штатов. Удивительно большое количество названий, которые выбирались для возникающих общин, ставило своей целью предсказать им процветание, богатство, культуру или славу. Если только основатели городов не хотели ставить себя в тесные рамки — как, например, в Канзасе, где вскоре исчезнувший городок назвали Богатым Городом, или в Монтане, где небольшое местечко было названо Раем (Paradise), — то они заимствовали названия знаменитых городов Старого Света, выражая тем самым свою надежду на их богатство и процветание. Например, в большом ходу был «Оксфорд» для обозначения месторасположения Университета Майами (1809) в Огайо и Университета Миссисипи (1848); «Кембридж» уцелел и в XX веке как название городков, основанных еще до Гражданской войны в Иллинойсе, Мэриленде, Массачусетсе, Миннесоте, Небраске, Нью-Йорке и Огайо. Самонадеянное стремление к славе объясняет популярность Афин в названиях новых центров обучения Алабамы (Афинский колледж, 1842), Джорджии (Университет Джорджии, создание которого было задумано в 1785 году и завершено в 1801м), Огайо (Университет Огайо, 1804) и Западной Виргинии (колледж Конкорд, 1872), а также городков, основанных в начале или середине XIX века в Нью-Йорке, Пенсильвании и Техасе и существующих по сей день. Перечень городовпризраков свидетельствует о том, что великое и древнее имя не являлось, конечно же, гарантом жизнеспособности или долголетия. Примером может служить неполный список городовпризраков в Канзасе (1859 — 1912), который включает Александрию, Афины, Берлин, Калькутту, Чикаго (3), Цинциннати, Кливленд, Лондон (2), Москву, Оксфорд, Париж, Петербург (2), Рим (2), Спарту, СентЛуис. Подобные списки можно продолжить и по другим штатам. Поскольку в архитектуре процветал классицизм, по всей стране росли города, претендовавшие на такие названия, как Карфаген, Коринф, Илион, Итака, Рим, Сиракузы или Троя. В 1846 году переселенцам, основавшим город на месте впадения реки Огайо в Миссисипи в югозападном Иллинойсе, показалось, что столица Египта расположена примерно так же; исполненные оптимизма, они назвали свой городок Каиром. Атмосфера величия была сохранена: появившиеся по соседству новые поселки в свою очередь получили названия Карнак, Фивы и Яффа. Весь этот район стал называться Египтом, разделившись на Малый Египет (непосредственно вокруг Каира) и Большой Египет. Но по непредвиденному стечению обстоятельств в 1893 году на первой Чикагской Всемирной выставке прозвище Малый Египет получил знаменитый исполнитель танца хукикуки, и району волейневолей пришлось прославлять себя как Большому Египту вплоть до середины XX века. |
2006-2013 "История США в документах" |