НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ ГРАНИЦ

В Соединенных Штатах границы национальных притязаний долгое время не обозначались и не определялись в силу исключительно географических обстоятельств. Неопределенность государственных границ, оказавшаяся одним из самых богатых источников национального процветания, преобразовалась в три формы: Во-первых, во всеобщую неуверенность относительно национальных границ на западе, севере и юге; Во-вторых, в неопределенность в отношениях между территориями нового государства и индейских «наций», которым эти территории принадлежали раньше; и, втретьих, в неуверенность относительно того, можно ли, а если можно, то какими законными мерами и в каких географических пределах, аннексировать районы, лежащие за пределами первоначальных тринадцати колоний. Первые две из этих форм я рассмотрю в этой главе, а третью — в следующей.

В колониальный период американские земли, преподнесенные в дар королями Яковом I, Карлом I, Карлом II и Георгом И, часто не сопровождались географическими подробностями. Лишь указывалось, что пожалованная земля (между обозначенными пунктами на побережье либо между определенными градусами широты) должна простираться (выражаясь языком Якова I, подарившего в 1609 году Виргинию) «от моря до моря». Дарственный акт Карла I «Массачусетс бей компани» (1629) гласил: «Все наши земли от Атлантики и Западных морей и океанов на Востоке до Южного моря на Западе». Конечно, никто даже приблизительно не знал тогда расстояния до Тихого океана.

Географическая путаница была настолько существенной, что современные карты не в силах указать границы получивших независимость Соединенных Штатов, как их понимали обе стороны в ходе заключения англоамериканского договора, завершившего Революцию (1779 — 1783). Общие очертания выглядят совсем подругому на наших более точных картах, чем на восьмилистной карте, выполненной в масштабе 1:2 ООО ООО доктором Джоном Митчеллом из Урбаны, штат Виргиния (2е изд., Лондон, 1755), которой тогда пользовались. Даже река Миссисипи была во многом объектом догадок. Выше ее слияния с Огайо, где карта Митчелла отмечает Миссисипи удаляющейся кудато на запад, расстояние между южной оконечностью озера Мичиган и ближайшей точкой на реке оказывалось в два с липшим раза больше, чем на самом деле. Некоторые члены континентального конгресса, путая реку Миссисипи с Миссури, критиковали участников переговоров за то, что они установили границы слишком далеко на восток — обычное для того времени недоразумение размером в одну треть миллиона квадратных миль. Однако какая именно река имелась в виду, особого значения не имело, поскольку верховья обеих рек были окутаны туманом,

Покупка Луизианы в 1803 году, первой дополнившая неясно обозначенную территорию первоначальных колоний, удвоила площадь Соединенных Штатов и продвинула страну дальше по направлению к неведомому Западу. Новая территория протянулась буквально вдоль всей западной границы, которую покрыл еще более непроницаемый туман. Мы часто слышали о том, что покупка Луизианы считается одним из самых удачных в истории приобретений недвижимости. Чтобы понять нашу историю, необходимо помнить, что это было неожиданное приобретение. Основная его ценность состояла в неопределенности как размера, так и содержания.

Договор 1803 года, по которому правительство Наполеона уступило всю Луизиану Соединенным Штатам, на деле не определял ее четких границ. Согласно его уклончивой формулировке (заимствованной из договора, по которому Франция за три года до этого получила Луизиану от Испании), предоставлялась «колония или провинция Луизиана в тех размерах, в которых она находилась в распоряжении Испании и была в момент, когда ею владела Франция; и так должно быть впоследствии при заключении договоров между Испанией и другими государствами». Такая загадочность не была неумышленной. Американский посланник Роберт Ливингстон сообщал о своем разговоре с французским министром иностранных дел 20 мая 1803 года. «Я спросил... где же окончательные границы предоставляемой нам территории; он ответил, что не знает; мы должны взять то, что получили они...» — «Значит, Вы считаете, что мы разберемся с этим сами?» — «Я не могу дать вам никаких указаний: вы совершили важную для себя сделку и, надеюсь, извлечете из нее максимум возможного». Наполеон, когда ему доложили о неопределенности границ, успокоил своего министра, сказав, что, если бы даже такой неясности не было, задачей искусной политики было бы ее создать.

Начиная с XVIII века Франция заявляла, что Западный океан является границей ее американских владений. На этом или какомто ином основании, но сам Джефферсон, судя по его инструкциям экспедиции Льюиса и Кларка, видимо, думал, что приобретенная Луизиана, возможно, простирается до Тихого океана. Однако западной границей, в отношении которой, как он считал, нет никакого сомнения, были «нагорья западного берега Миссисипи, включая все ее воды, и, конечно, Миссури». К западу от этой линии вопрос о границах мог обсуждаться.

Подобные неточности открывали большие возможности. Что касается, например, юговосточной границы, то посланник Роберт Ливингстон, который сам вел переговоры в неопределенных выражениях, случайно обнаружил (по словам Генри Адамса), «что Франция купила Западную Флориду, не зная этого, и продала ее Соединенным Штатам, ничего за нее не получив». Так возникли претензии американцев на Западную Флориду.

Кроме части русла Миссисипи, все границы приобретенной территории (которые, конечно, включали западную и южную границы Соединенных Штатов) долго оставались сцорными. Эта неопределенность еще десятилетия будет господствовать в американской внешней политике, помогая переманивать поселенцев из Соединенных Штатов, создавая ореол таинственности вокруг Запада для всей страны. Например, было широко объявлено, что Техас является частью приобретенной Луизианы. Когда в 1819 году по договору Адамса — Ониса с Испанией Восточная Флорида отошла к Соединенным Штатам, а западные границы Луизианы были установлены так, что исключали Техас, многие, подобно сенатору Томасу Харту Бентону, осудили «капитуляцию». Когда этот договор определил южную границу Луизианы по сорок второй параллели, протянувшейся до Тихого океана, возникли новые недоразумения. Эти пространственные неточности отчетливо видны на любой карте, где нанесены различные границы, самым серьезным образом предлагавшиеся испанской или американской стороной до 1819 года. Но даже после уточнения южного направления северная граница Соединенных Штатов оставалась необозна ченной и продолжала оставаться в таком состоянии еще ближайшую четверть века.

Помимо этих обстоятельств, особенно беспокоила правовая двусмысленность, возникающая в связи с присутствием индейцев. Кому принадлежал Американский континент до того, как там появились европейцы? Каким образом и от кого европейцы получили свое исконное право на землю? Могли ли американцы в начале XIX века позволить, чтобы индейцам еще принадлежала какаялибо земля? В XVII веке многим из европейских поселенцев, прибывших на материк, казалось, что он конкретно вообще никому не принадлежит. Общение с индейцами, конечно, мало напоминало деловые отношения с европейцами. Индейцы не соблюдали принятые в Европе рыцарские законы ведения войны и не следовали европейским обычаям заключения мира и договоров.

Как можно было приобрести землю «законно»? Европейский опыт не содержал подобного прецедента. Этот вопрос преследовал американцев на протяжении всего первого века их национального существования. Но не потому, что американцы были особенно добродетельны: в соперничестве за материк любое, самое маленькое преимущество нельзя было упускать, и даже подобие «законности» могло показаться коекому убедительным. Чем больше индейцы попадали в зависимость от своих завоевателей, тем более правовой характер носили их отношения. Права на землю, непонятно как приобретенные у индейцев, покрыли еще большим туманом границы новой страны.

Почему непобедимые европейские завоеватели вообще брали на себя труд «покупать» земли у индейцев? В соответствии со строгой буквой английского закона английская корона («открыв» земли) завладела Северной Америкой как протекторатом в XVII веке; следовательно, право на американские земли могло быть предоставлено только дарственным актом короны. Отцы пилигримы могли разделить либо не разделить празднование первого Дня благодарения с индейцами, но у нас нет никаких свидетельств того, что они уплатили индейцам за право обладать их землей. По сравнению с англичанами голландцы в Северной Америке имели очень зыбкое «право на открытие»; в отличие от испанцев они не получали пожертвования от папы. Чтобы найти или создать какиелибо правовые гарантии, они стали «покупать» земли у индейцев. В 1626 году Питер Минуит, управлявший голландским поселением на острове Манхэттен, заплатил индейцам шестьдесят гульденов за этот покрытый лесом участок в двадцать тысяч акров. Сделка не была такой уж нечестной, как это иногда пытаются представить, поскольку при том, что долларовый эквивалент сделки составил около 24 долларов, их покупательная способность в то время соответствовала нескольким тысячам долларов середины XX века. Странно то, что этот эпизод, который стал легендой об обмане индейцев белыми людьми, на самом деле продемонстрировал чрезмерную по тем временам голландскую добропорядочность. Удивляет не сумма, которую они заплатили индейцам, а то, что голландцы в принципе сочли необходимым чтото заплатить, создавая опасный прецедент.

Кроме того, голландец по голландским законам мог обладать правом на американскую землю только в том случае, если У него имелось также разрешение от голландских властей, которые требовали, чтобы будущий владелец сначала получил какието права на нее от индейцев. Когда после 1629 года система патроната колоний была введена в больших поместьях на ГУдзоне, каждый владелец должен был обеспечить себя официальным документом от индейцев прежде, чем он получит его от голландских властей. Лишь после того, как англичане впервые столкнулись с голландцами в спорах о земле, они тоже начали «покупать» участки у индейцев, попрежнему считая подобные «покупки» необязательными с точки зрения закона и рассматривая их просто как проявление порядочности или хорошего тона. Фанатичное убеждение Роджера Уильямса в том, что подлинными владельцами земли являются индейцы, и его настойчивость в отстаивании их права на продажу раздражали его современников из Новой Англии. РодАйленд был тогда единственной английской колонией, где разрешение английских властей (1644) было выдано только после того, как землю купили (1636; 1638) у индейцев. Хотя англичане как в Новой Англии, так и в других американских колониях продолжали «покупать» индейские земли, они никогда не меняли своего отношения к правам индейцев, не имеющих силы по английским законам. Они исходили из того, что с юридической точки зрения все индейские земли были своего рода общественным достоянием. Только корона могла даровать право владения землей всякому, кому пожелает.

По английским законам «сделка» с индейцами являлась лишь свидетельством готовности индейцев освободить земли, на которые у них и так никогда не было законных прав. Разумеется, что только по этой причине сделка с индейцами была желательной. Для некоторых совестливых жителей Новой Англии она служила дополнительным доказательством их личного преимущества, свидетельствуя как «о справедливом и беспристрастном, так и о законном праве на землю». Но, как напоминает нам Уильям Кристи Маклеод, если бы не страстный морализм Роджера Уильямса, то удобная выдумка о «приобретении» индейских земель приказала бы долго жить вместе с голландской ЗападноИндийской компанией и никогда не пустила бы корни в английских колониях.

Таким образом, завоевание американских земель началось в обстановке такой моральноправовой неразберихи, о которой Европа не ведала. Даже спустя много лет после Гражданской войны сугубо американская проблема взаимоотношений поздних пришельцев с подлинными хозяевами земли продолжала мучить совесть американцев и омрачать им жизнь. «Ненормальное отношение индейских племен к правительству,—жаловался уполномоченный по делам индейцев президенту Гранту в 1873 году, — ...требует того, чтобы с ними обращались в равной мере и как с суверенными гражданами, и как с подопечными».

То, что помогало сохранить национальные границы неопределенными, делало сомнительными все правовые и политические проекты национального расширения.

Как далеки от совершенства были пророческие возможности американцев в начале XIX века! Они не могли себе представить и еще меньше предугадать скорость, с которой граждане Соединенных Штатов заполнят материк. Не могли они предположить и быстрого упадка индейских племен. То, что наводившие когдато ужас величественные «нации» за один век станут бессильными, нищими и зависимыми, окажутся заключенными на бесплодных пространствах, было за пределами самого буйного воображения как самых дальновидных, так и самых недоброжелательных государственных деятелей того времени.

Во времена имперских войн с французами в середине XVIII века англичане оценили решающую помощь независимых индейских племен. Если поначалу каждая английская колония обращалась с соседствующими индейцами, как это ей заблагорассудится, то более организованные французы успешно использовали в своих стратегических планах индейские племена в качестве военных союзников. Генерал Брэддок, известный также умением вести войну в американских непроходимых лесах, в 1755 году завел собственных агентов среди индейцев, надеясь наконец таким образом согласовывать политику индейцев со своей. С тех пор английская корона взяла на себя ответственность за все индейские дела. Англичане, всегда сведущие в юридических тонкостях, теперь делали вид, что индейцы являются суверенными «нациями», владеющими собственными землями. Корона же не претендовала ни на что, кроме как на исключительную возможность купить эти земли в том случае, если индейцы соберутся их продать.

Пока шло формирование нового государства, казалось возможным один из штатов образовать исключительно из индейцев. Предлагалось, чтобы различные племена объединились и существовали как равные члены федеративного союза, тем самым не только решая индейскую проблему, но и укрепляя союз. В договоре, который американские революционеры заключили с племенем делавэров в ФортПитте в 1778 году (ратифицирован конгрессом в 1805 году), было ясно сказано, что с одобрения конгресса дружественные племена во главе с делавэрами могут объединиться в конфедерацию, образовав свой собственный штат. Кроме того, в 1785 году в договоре между Соединенными Штатами и племенем чироков было записано, что «индейцы могут полностью довериться правосудию Соединенных Штатов в соблюдении их интересов, они будут иметь право послать в конгресс депутата по собственному выбору, когда сочтут это необходимым».

Когда покупали Луизиану, многие американцы предполагали, что объединенный индейский штат, или штаты, в любом случае будет частью Союза. Джефферсон предусматривал план заселения этой территории теми индейцами, которых можно было бы убедить переехать с Востока. Преподобный Джедидиа Морз, автор первой «Американской географии» (1789), секретарь Общества пропаганды Евангелия среди индейцев и других народов, был уполномочен федеральным правительством в 1819 году совершить путешествие туда, где живут индейцы, и изучить условия их существования. Результатом поездки на СевероЗапад стал представленный им военному министру проект 1822 года, по которому «эта территория должна быть зарезервирована исключительно для индейцев, где и будет проведен предполагаемый эксперимент по объединению как можно большего числа рассеянных повсюду индейцев, которые хотели бы здесь поселиться, получить образование, сделаться гражданами и со временем приобщиться ко всем привилегиям, предоставляемым другим территориям и штатам Союза».

Президент Монро в своем последнем послании к конгрессу в 1825 году, когда индейские проблемы в Джорджии достигли кризисного состояния, предложил переселить восточные племена к западу от Миссисипи, объединить их там в протекторат Соединенных Штатов, распространив таким образом свое влияние до Тихого океана. И хотя о статусе штата особо не упоминалось, это явно имелось в виду как следствие. Статус штата, без сомнения, предполагался Кэлхуном, военным министром президента Монро, после того как он получил доклад Джедидиа Морза. О намерении создать такой индейский штат или предоставить индейцам свободу самим решать вопрос о его создании говорилось время от времени и после окончания Гражданской войны. Даже в 1871 году президент Грант в качестве элемента своей индейской «мирной политики» предлагал выделить к югу от Канзаса район, который «позволит собрать большинство индейцев, живущих сегодня между рекой Миссури, Тихим океаном и южными владениями англичан, в одну область или в один штат». Этот штат должен был состоять исключительно из индейцев.

Между тем вопрос о правах индейцев и правах европейцев на земли, которые ранее принадлежали индейцам, казался запу тайным еще и по другим причинам. Пуритане Новой Англии, например, обращаясь к основному библейскому принципу, по которому человек обретает право на землю, проживая на ней и улучшая ее, делали вывод, что индейцы, по словам Джона Уинт ропа, «обладают лишь естественным правом на те земельные пространства, которые они населяют и Moiyr обработать... остальные же земли страны открыты для каждого, кто мог бы и пожелал их возделывать».

Многочисленные, наспех составленные договоры с индейскими племенами были взаимоисключающими и противоречивыми. Гринвиллский договор (1795) генерала Энтони Уэйна с вождями племен делавэров, шайеннов, уэйндотов и представителями конфедераций Майами, заключенный после их поражения в битве Поваленных Деревьев, разделил всю СевероЗападную территорию на индейские земли и земли, свободные для белых поселений. Эта линия была приблизительной границей между районами фактического проживания индейцев и поселениями белых до на чалаХ1Х века. В течение следующей половины столетия были заключены дополнительные договоры и совершены покупки земли с неясными границами у целых племен или их части. Стало непонятно, какие из индейских прав «прекратили свое существование».

Американская ситуация привела Джефферсона к мысли о том, что «наши географические особенности могут потребовать иного кодекса естественного права, регулирующего отношения с другими нациями, чем тот, который своим рождением обязан европейским условиям». Эдвард Эверетт объяснял позднее, что отсутствие в Америке четких, давно установленных юридических границ, подобных имеющимся в Европе, неизбежно придает новое значение всем естественным границам. Один особо важный практический вывод, который сделал сам Эверетт на посту государственного секретаря, состоял в утверждении, что даже «юридическое» обладание колониями в Америке не дает европейскому государству никакого права на вмешательство в Дела этого отдаленного континента.

Права на землю и то, как на самом деле шло освоение Запада, порождало конфликты с индейцами в течение почти всего XIX века. После Гражданской войны индейские резервации, пастбища и охотничьи земли были рассеяны по всему Западу. Политика создания резерваций исключительно для туземцев Достигла своего пика в 1870 году, когда вся их территория была больше, чем штаты Калифорния и Орегон вместе взятые.

В годы после Гражданской войны в непосредственных столкновениях с индейцами находилось больше американцев, чем за все предшествующее время начиная с колониального периода. Кульминацией политики, начавшейся с покупки Луизианы, было переселение индейцев за МИССИСИПИ, на Запад. Такая политика была вызвана тем, что индейцы все еще обладали определенной военной мощью и развитым чувством собственного достоинства, чтобы оказывать сопротивление надвигающимся американским поселениям. Вождь племени сиу из Ункпапы Медвежье Ребро во время переговоров в 1866 году в ФортПьере (на территории современной Южной Дакоты) с горечью спрашивал:

Кому принадлежит эта земли? Я думаю, она принадлежит мне. И если вы попросите у меня кусок земли, я его не отдам. Я не могу обойтись без него и очень его люблю. Вся эта территория по обе стороны реки принадлежит мне. Я знаю, что от Миссисипи до этой реки вся страна принадлежит нам и что мы передвигались от Йеллоустона до Платта. Вся эта страна, как я уже сказал,—это наша страна, и если ты, мой брат, попросишь ее у меня, то я ее тебе не отдам, ибо я люблю ее и надеюсь, что ты выслушаешь меня.

Но индейцев нельзя было полностью игнорировать, поскольку они угрожали жизни и многим землям на Западе. Даже в 1869 году уполномоченный Соединенных Штатов по сельскому хозяйству предупреждал, что «пятьдесят тысяч враждебно настроенных индейцев», населяющих территорию между рекой Миссури и Скалистыми горами, продемонстрировали «тупость характера и неспособность к восприятию влияний цивилизации... удивительные даже для этой странной человеческой расы». Он не преувеличивал ни их количество, ни их враждебность. Против индейцев правительством Соединенных Штатов только в районе верхней Миссури было основано более 110 фортов с гарнизонами около 20 тысяч солдат. Но демобилизация после Гражданской войны привела к сокращению армии, которой стало трудно поддерживать порядок и на Юге, и среди индейцев. К 1870 году на всем Западе было около 200 тысяч индейцев; индейская угроза еще не стала легендой.

Новоселы на широких просторах Колорадо, Вайоминга и Монтаны писали в конгресс петиции с просьбами о помощи. Они жаловались, что слишком малочисленные войска охраняют их земли, что форты слишком слабы и чересчур далеко друг от друга. В ходе наступления федеральных войск 1876 года были наконец разгромлены вожди Сидящий Бык и Бешеный Конь, но это поворотное событие произошло только после уничтожения Кастера и его 264 солдат в битве при ЛиттлБигхорне. Скотоводы и другие поселенцы продолжали протестовать против создания индейских резерваций, которые, как они считали, служат враждебным сиу защищенными правительством крепостями, в которые те могут удаляться, чтобы собрать силы для новых набегов. В 1880 году половина штата Южная Дакота еще считалась землей индейцев.

До Гражданской войны западные земли оказались разменной монетой в конфликте между Севером и Югом из-за отношения к рабству. Каждая сторона надеялась, что индейцы станут постоянным препятствием продвижению других на Запад. Сенатский комитет по делам индейцев докладывал в 1836 году, что, «располагая незаселенными районами к западу, индейцы не могут оказаться в окружении белого населения. Они — вне наших пределов и всегда будут оставаться вне их». В ходе дебатов 1837 года относительно законопроекта об индейской территории южане предложили остановить продвижение на север и предоставить индейцам всю землю к северу и к западу от Миссури вплоть до Скалистых гор. Северяне, преследуя аналогичные цели, планировали разместить индейцев на югозападе. Попытки создания Небраски были блокированы требованиями гарантировать сохранение земли исключительно для индейцев.

До той поры, пока индейцы обладали достаточной силой, чтобы причинять беспокойство, — примерно в течение ста лет после рождения страны, — американские граждане были готовы во имя собственных интересов держать в состоянии неопределенности границы и претензии индейцев. Четкое обозначение территории, находящейся в их владении, только лишь усилило бы веру индейцев в свои исконные права на нее. Чаще всего собственность индейцев на определенное пространство открыто признавалась только после того, как они продавали его белым. Готовность индейцев продать обычно истолковывалась как лучшее и зачастую единственное доказательство их права собственности. Таким образом, индейцы являли собой перемещающееся облако, удобно скрывающее очертания национальных границ. Без этих многочисленных, непонятных и кочующих «народов» на нашей окраине пределы обитания нации могли бы быть определены более точно и более жестко. Это была последняя услуга, оказанная индейцами белому человеку.

Американцы: Национальный опыт: Пер. с англ. Авт. послеслов. Шестаков В.П.; Коммент. Балдицына П.В. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. — 624 с.