БИЗНЕСМЕН КАК АМЕРИКАНСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Американский бизнесмен — продукт (и создатель) быстро растущих городов американского Запада периода между Революцией и Гражданской войной — не был американской разновидностью предприимчивого европейского горожанина, банкира или фабриканта. Не будучи ни американским Фугге ром, ни американским Медичи, ни Ротшильдом, ни Аркрайтом, он был явлением совершенно иного рода. Его карьера и его идеалы служили аллегорией американской идеи общины, ибо он был рожден и вскормлен динамичным американским урбанизмом в период самого бурного его расцвета

Ключом здесь служит изменение смысла и значения самого слова «бизнесмен». В Англии XVIII века назвать когото «человеком дела» означало, что этот человек вовлечен в общественные дела. Дейвид Хьюм в 1752 году именовал «человеком дела» Перикла. К концу XVIII века первоначальный основной смысл начал утрачиваться, и слово стало употребляться для характеристики человека, занятого делами торговыми. Оно превратилось в отдаленный синоним слова «купец». Похоже, что повсеместно распространенное слово «бизнесмен» — американского происхождения. Оно вошло в обиход гдето около 1830 года, в тот самый период, когда закладывались и особенно быстро росли новые города Запада. Но даже поверхностное знакомство с этим ранним типом американского бизнесмена, с его образом действий и представлениями о своей работе покажет, насколько неточным будет описание его как человека, занятого всего лишь коммерческими операциями. Более точно было бы охарактеризовать его как сугубо американский тип основателя и руководителя общины. Отправной точкой ему служила вера в сочетание интересов общественного и личного процветания. Возникший в условиях расплывчатых социальных границ, что было неизвестно Старому Свету, он стал характерным явлением Нового Света.

Первоначальной средой обитания для американского бизнесмена служил город, вырастающий на пустом месте, не имеющий истории, но полный необузданных надежд. Первым его товаром в период становления была земля, вторым — транспортные услуги. Превращение права на транспорт и на землю из политических символов и фамильных ценностей в обычный товар тоже было сугубо американским феноменом.

Черты характера бизнесмена обнаруживаются в жизнеописании любого из тысяч людей, сколотивших состояние в начале XIX века. «Я родился подле лесопилки, — хвастал Уильям Огден (1808 — 1877), — рано осиротел, люлькой мне служило корыто для варки сахара, крестили меня в фабричном пруду, учился я в бревенчатой школе, а в четырнадцать лет решил, что преуспею во всем, чем ни займусь, и что для меня нет ничего невозможного. И с тех пор, мадам, пытаюсь доказать это, и даже небезуспешно». Огдену выпала судьба бизнесменапервопро ходца героического масштаба. Отпрыск одной из ведущих местных семей маленького городка Катскиллз в штате Нью-Йорк, он активно торговал недвижимостью, когда ему не было еще пятнадцати. А когда ему не исполнилось еще и тридцати, его избрали в законодательное собрание штата Нью-Йорк. Программой

Огдена предусматривалось строительство железной дороги Нью-Йорк — Эри с помощью бюджета штата. Огден много сделал для своего штата и считал необходимым для его развития иметь железную дорогу. «В противном случае, — утверждал он, — скипетр будет утрачен, и Нью-Йорк впредь не будет имперским штатом... Филадельфия — вот ваш великий соперник. Если Нью-Йорк погрязнет в безделии, всю великую торговлю с Западом возьмет на себя она».

Но энтузиазм Огдена не ограничивался только Нью-Йорком. В 1835 году, том самом, когда были выделены ассигнования на железную доршу Нью-Йорк — Эри, он познакомился с группой вкладчиков денег из восточных штатов, основавших Американскую земельную компанию, предусмотрительно вложивших средства в недвижимую собственность в Чикаго. Одним из них был Чарлз Батлер, юрист из Олбани, склонный к политике и филантропии, женатый на сестре Огдена. Сам Батлер (когдато служивший клерком в юридической конторе Мартина ВанБю рена) энергично участвовал в торговле недвижимостью и строительстве железных дорог. Человек широких общественных интересов, он основал Хоубартколледж и духовную семинарию, оказывал активную поддержку становлению Нью-Йоркского университета наряду с другими своими общественными занятиями. Батлер предложил Огдену переехать в Чикаго и стать управляющим его делами. Затем Огден приобрел в Чикаго значительные участки земли.

Уильям Огден прибыл в Чикаго в июне 1835 года. Согласно переписи, население города составляло 3265 человек. Почти все из них перебрались туда после 1832 года, а до того в Чикаго не насчитывалось и сотни жителей. Интересы Огдена очень быстро переместились с имперского штата в город Чикаго. В 1837 году Огдена избрали первым мэром Чикаго; население города уже выросло до 4170 человек — почти на тридцать процентов за два года.

«Он не мог забыть, — отмечал один из деловых коллег Огдена, — что все, идущее на пользу Чикаго и укрепляющее великий Запад, шло на пользу и ему. Да и зачем ему было забывать об этом?» Товаром Огдену служила земля, стоимость которой увеличивалась пропорционально численности населения. Чикаго же рос так, как никакой другой город до него. Население Чикаго за каждое последующее десятилетие примерно утраивалось: с 29 963 человек в 1850 году до 109 260 в 1860м и до 298 977 в 1870 году. В 1880 году в Чикаго проживало более полумиллиона человек, а к 1890му, когда он стал уже вторым городом на континенте, — более миллиона. Тем временем стоимость недвижимости росла еще более впечатляющими темпами, особенно в тех районах, в которых достаточно дальновидный Огден скупил земли. Люди, подобные Огдену, с гордостью фиксировали свои деловые успехи как лучшее доказательство их веры в свой город. «В 1844 году, — вспоминал Огден, — я приобрел за 8000 долларов то, что восемь лет спустя продал за три миллиона долларов, и перечень подобных ситуаций можно продолжать чуть ли не до бесконечности». Собственность, скупленная Огденом в 1845 году за 15 ООО долларов, стоила десять миллионов всего лишь двадцать лет спустя. Успехи были столь неожиданными и повсе дневыми, что трудно было понять, где кончается факт и начинается вымысел. Имела здесь, разумеется, место и заурядная мания спекуляции. Издававшаяся в Чикаго газета «Амери канэн» (от 23 апреля 1836 года) похвалялась участком, проданным за 96 700 долларов, что в переводе на язык романтической математики составляло «рост в цене темпами по сто процентов в день на протяжении пяти с половиной лет начиная с 1830 года».

Не способствовать росту своего города означало расписаться в отсутствии как патриотизма, так и деловых качеств. «Самой, пожалуй, яркой чертой его характера, — говорил об Огдене современник, — была абсолютная вера в Чикаго. В 1836 году он видел не только сегодняшний Чикаго, но и Чикаго будущего, великий город континента. И с тех пор вера его не пошатнулась ни на йоту. В добрые времена или плохие, в расцвете сил или в период краха, в процветающем Чикаго или увядающем великое будущее этого города оставалось для Огдена несомненным фактом». Вполне естественно, Огден выдвинулся в лидеры общины, и несколько лет спустя чикагцы назвали его своим «представителем».

Трудно назвать меры по развитию города, в которых Огден не принял бы участия. Он построил первый разводной мост через реку Чикаго, проложил и открыл множество улиц в северной и восточной частях города, вел кампанию за строительство канала Иллинойс — Мичиган и за принятие законов по его строительству и расширению, проектировал и строил тысячи миль железных дорог, обслуживавших Чикаго, очень много сделал для развития водоснабжения, канализации и парков. За счет личных средств Огдена и покупавших у него недвижимость клиентов были проложены сотни миль улиц и построены сотни мостов. Огден способствовал распространению на Западе уборочных машин Маккормика и строительству первой крупной фабрики для их производства. Огден был первым президентом медицинского колледжа (первого в Чикаго), членом Чикагского исторического общества, президентом совета попечителей первого Чикагского университета и одним из первых директоров «Мерчанте лоан энд траст компани» (1857). В 1860 году он был избран в сенат штата Иллинойс от республиканской партии. Огден способствовал созданию Духовной семинарии СевероЗапада, Академии наук и астрономического общества. Французский историк Гизо не намного преувеличил, сказав, что Огден построил и владеет Чикаго.

Показательным был и интерес Огдена к усовершенствованию транспорта. Община выскочек, община толкачей, эталоном в которой служили темпы роста, поновому зависела от транспорта. Устоявшиеся общины Старого Света — Бордо, Лион, Манчестер или Бирмингем — особенно в начале XIX века, когда они быстро становились промышленными городами, нуждались в транспорте, чтобы подвозить на фабрики сырье и рабочую силу и вывозить готовую продукцию. Для Чикаго же, как и для других поднимавшихся городов американского Запада, транспортные линии становились жизненно важными артериями. В Старом Свете город мог расти или приходить в упадок, процветать или чахнуть, завися от транспорта наряду со многими иными факторами. Здесь же без транспортных коммуникаций город не мог существовать вообще.

Американский город должен был «привлекать» людей. Главной функцией общины должно было стать умение сделать так, чтобы людям было как можно легче, приятнее и дешевле вступать в нее. Огден и здесь служил примером для подражания, ибо стал пионером прокладки железных дорог. Одной из первых оказалась линия Галена — Чикаго, построенная с целью соединить Чикаго с гигантской транспортной речной артерией Миссисипи. Чикагские бизнесмены скупили контрольный пакет акций в 1846 году и пытались собрать деньги на завершение строительства среди местных граждан. Огден упорно работал, собирая многочисленные индивидуальные подписки на малые суммы. Их первая железная дорога открыла новую эру в жизни и развитии Чикаго. Граждане подписывались на акции, «руководствуясь общественным интересом, а не стремлением поместить капитал». «Железные дороги, — хвастал позднее один из соратников Огдена, — создавались как государственное предприятие, а не как акционерная компания. Они рассматривались как дороги, построенные народом либо за счет правительства, либо за счет частного капитала для удовлетворения общественных нужд, а не для извлечения выгоды держателями акций». В апреле 1849 года первый локомотив выехал из Чикаго на Запад, в сторону Га лены.

Огден возглавил кампанию по агитации в пользу дальнейшего строительства железных дорог для Чикаго. В 1853 году он был директором дороги Питтсбург — ФортУэйн — Чикаго. В 1857 году — президентом дороги Чикаго — СентПол — Фон дюЛак, впоследствии ставшей частью дороги Чикаго — СевероЗапад, которую также в качестве президента возглавил Огден. И, разумеется, Огден мечтал о трансконтинентальной железной дороге с крупнейшим узлом в Чикаго. В 1850 году Уильям Огден председательствовал на национальном железнодорожном съезде и, когда в 1862 году организовалась компания «Юнион Пасифик», стал ее первым президентом.

История Огдена тысячекратно разыгрывалась по всей Америке, всюду, где только росли новые города. Менялся антураж, снижались ставки, масштабы не всегда одинаково впечатляли, но суть оставалась неизменной. На сцену выходил человек новой породы — организатор общины в городе периода становления, где личный и общественный рост, личное и общественное процветание становились неразрывно связанными.

Еще одним примером подобного рода служит история доктора Дэниела Дрейка (1785—1852), родившегося в НьюДжерси и выросшего в Кентукки. Когда Дрейку исполнилось пятнадцать, семья отправила его в ученики к известному врачу небольшого форта Вашингтон (позднее переименованного в Цинциннати). За несколько лет Дрейк сам стал наиболее известным в городе практикующим врачом. Открыв аптеху, Дрейк начал первым (в 1816 году) продавать искусственную минеральную воду. Вскоре он также открыл и магазин. Его «Очерк о Цинциннати в 1815 году», содержащий подробные статистические данные наряду с живым описанием археологических исследований, топографии, климата и потенциала развития города, был переведен и получил широкую известность за рубежом. В своем роде Дрейк был таким же толкачом, как и Огден. Прибегая к тонким приемам точно рассчитанных недоговоренностей, он создал первое подробное описание городавыскочки. Многие разделяли высказанное им мнение, что маленьким городкам, подобным Цинциннати, «суждено еще до конца нынешнего столетия вырасти в великолепные города с многочисленным населением». Дрейк завоевал прочное положение в процветающих кругах Цинциннати, прежде чем наступил кризис 1819 года.

Деятельность Дрейка носила такой же энергичный характер, как и деятельность Огдена. В 1819 году, стремясь превратить Цинциннати в крупный центр медицинских исследований, он основал медицинский колледж в Огайо (позднее ставший медицинским колледжем Университета Цинциннати). Дрейк активно содействовал всему, что создавалось для города: коммерческой больнице, психиатрической больнице, глазной клинике, библиотеке, педагогическому колледжу. Он способствовал проектированию и прокладке каналов и железных дорог на Юг, в частности успешно действующей муниципальной железной дороги «Цинциннати сазен».

Еще одним таким примером был генерал Уильям Лаример (1809 —1875), проживавший ближе к Западу. Родившийся и выросший в Пенсильвании, он перепробовал массу занятий в районе Питтсбурга: держал магазин, бакалейную лавку и отцовский отель, торговал лошадьми, работал на железной дороге, занимался перевозкой грузов и банковским делом. Потеряв все во время кризиса 1854 года, Лаример тут же решил все начать заново подальше на Западе и следующей же весной перебрался в Небраску. Там он тоже приложил руку к быстрому развитию города, который тогда еще не существовал. Мы располагаем сведениями из писем личного характера, которые он отправлял на Восток страны. Вот письмо от 23 мая 1855 года:

Я застолбил два участка в ЛаПлате, на территории штата Небраска... и мы закладываем город. Меня избрали президентом компании, и я закрепил за собой третью часть территории города... Право, здешние края мне по душе... Думаю, за несколько лет я многого здесь добьюсь.

Лаример уже имел прочные шансы добиться избрания в конгресс от штата Небраска, Неделю спустя он был настроен еще более оптимистично: владея тысячью акров земли в пределах планируемого города, он решил расплатиться с кредиторами городскими участками.

Теперь я хочу сделать так: поселюсь в городе ЛаПлата, обзаведусь большой фермой, буду выращивать коноплю, кукурузу — да что угодно... Буду продолжать на этой ферме работать, а как потребуется земля для города — то пожалуйста... Я не просто заведу ферму, я открою торговое дело. Буду снабжать территорию железными гвоздями, строительным лесом и всем подобным. Это не только принесет доходы, но и во многом будет способствовать развитию города. Если я поеду туда, то смогу построить город, если не поеду, просто распродам участки в городе, которого может и не быть.

Лаример рассчитывал, что трансконтинентальная железная дорога пройдет через ЛаПлату, но ошибся в своих ожиданиях. Затем, после трудной зимы, город пережил сильное весеннее наводнение. «И мы вскоре пришли к выводу, что строительство города здесь обречено». Такими были надежды на Западе — все или ничего.

Из ЛаПлаты Лаример переехал в Омаху, где поселился в сборном доме. Дом, кстати говоря, построили в Питтсбурге, разобрали и вывезли в 1856 году. Когда и в Омахе (менее чем два года спустя) дела не пошли на лад, Лаример перебрался в Ливенворт, в Канзас. Это случилось в 1858 году, в то самое время, когда он узнал о том, что у ЧерриКрика близ Пика Пайка нашли золото. Не желая ждать наступления следующей весны и благоприятных условий для путешествия, Лаример и его сын немедленно сколотили экспедицию и двинулись в путь той же осенью. После сорока семи дней пути Ларимеры одними из первых прибыли в устье ЧерриКрика, где уже строились десятка два хижин.

Это первое в Колорадо поселение получило название Аура рия. Сын Ларимера так описал события 17 ноября 1858 года:

В первый же вечер нашего пребывания здесь отец, не сказав ни слова никому, кроме спутников, вышедших с нами из Ливенворта, уложил одеяла, немного еды, покинул лагерь и переправился через ручей поискать иное место для стоянки, велев нам запрягать быков и следовать за ним, поскольку он считал, что восточный берег лучше подходит для закладки города — там еще никто не делал заявок, либо заявки были давно брошены, а их владельцы ушли... Перебравшись наконец на восточный берег, мы нашли отца у костра, который он развел, поджидая нас. Отец сбил кресты из четырех вырезанных из тополя шестов и врыл их в землю, объявив, что забивает это место под город. Тот самый город, который ныне стал красою и гордостью штата Колорадо.

На сей раз Лаример не ошибся в выборе, ибо заложил он город Денвер.

Поначалу между площадками на обоих берегах ручья существовала конкуренция. Но затем держатели акций объединились и слились в единый город, названный в 1860 году Денвером в честь виргинца, ставшего губернатором территории Канзас. «Город Денвер — это я», — заметил Лаример в письме, написанном в феврале 1859 года. Вся последующая деятельность американских бизнесменов этих дикорастущих городов продемонстрировала их необычайную способность слить себя и свою судьбу воедино с судьбою общины — по крайней мере до тех пор, пока община процветала и сохраняла потенциал.

Поначалу Ларимеру поручили управление городом и распределение участков, наделив его правом выделять два участка городской земли каждому, кто возведет в черте города строение хотя бы 16 на 16 футов. Лаример добился строительства хорошей гостиницы и раздал ценные акции людям, «заинтересованным или способным заинтересоваться благосостоянием города и способным оказывать влияние на строительство транспортной сети, в которой Денвер стал бы значительным узлом». Лаример поощрял открытие аптек, магазинов, лесопилок и газет. Высказав недовольство отсутствием в городе места последнего успокоения, он в конце концов добился обустройства городского кладбища.

Можно еще привести подобные примеры. Но даже эти трое — Огден, Дрейк и Лаример — показывают диапазон возможностей, мотиваций и образа действий, создавших новый тип человека — американского бизнесмена. Среда их обитания не содержала никаких новых черт. Новое было в совершенно американских формах их проявления и сочетания.

Города без истории. Эти новоявленные западные города служили редчайшим примером создания динамичной урбанистической среды на практически не подготовленной исторической почве. Традиционно города складывались как культурные центры, где хранились документация и архивы, где печаталось и боготворилось оформленное в летописи и хроники прошлое. Города служили местом возведения дворцов, соборов, библиотек, архивов и великих памятников всех типов. Американский же новоявленный город не имел прошлого и начинал существование свободным от корыстных интересов, монополий, гильдий, навыков и объявлений типа «Посторонним вход воспрещен». В его жизни проявлялась свойственная городам текучесть — пространственная масштабность, движение, многоликость и переменчивость, — но без исторической глубины. И никаких перегородок, возводимых издревле между классами, профессиями, национальностями и кварталами. Новоявленные американские города входили в жизнь без наследственного местнического патриотизма и бёз гетто. «Нам было открыто все», — вспоминал Лаример.

Быстрый рост и большие надежды. Темпы роста горо доввыскочек не поддаются воображению. В городе, в котором еще десять лет назад не было ни души, а сегодня жило уже несколько тысяч человек, через несколько десятилетий могло жить уже несколько десятков или сотен тысяч. Человечеству потребовалось не менее миллиона лет, чтобы сложилась первая урбанистическая община в миллион человек. У чикагцев на это ушло менее столетия. В нескольких часах пути фургоном от основанного Дрейком Цинциннати были заложены десятки городов, каждому из которых гарантировались непревзойденные преимущества. Ровно неделю спустя после того, как Лаример вбил четыре тополиных шеста на месте будущего Денвера, он писал оставшейся на Востоке жене: «Мы здесь рассчитываем на второе СакраментоСити, не менее того». В 1834 году Г. Брэкенридж отмечал, что его Питтсбург изменяется так быстро, что каждый возвратившийся после десятилетнего отсутствия ощущает себя чужаком. И с уверенностью предсказывал, что поселение, выросшее из деревни в большой город за четверть века, вскоре составит полмиллиона человек. Его не удивляло, что Цинциннати из леса превратился в город за тринадцать лет. Он и сам рассчитывал «достичь богатства и отличия на берегах Огайо или Миссисипи так же быстро и с таким же успехом, с каким обретали величие эти обширные районы». В 1876 году очерк о столетней истории СентЛуиса называл местоположение города не имеющим равных в мире и предсказывал, что по завершении строительства к нему железной дороги он превзойдет Чикаго и крупные центры восточных штатов. «Но, сказав это, мы лишь начали рассказ о чудесах нашего города, которому суждено в будущем сравняться с Лондоном по численности населения, с Афинами — в философии, искусстве и культуре, с Римом — своими отелями, соборами, церквами и величием и превратиться в главный коммерческий центр континента».

Приоритет общины над правительством. И в этих условиях было в порядке вещей сначала складываться обществу, а затем уже формироваться правительству. Люди, внезапно оказавшиеся бок о бок в связи с условиями городской жизни, связанные специфическими и конкретными задачами, сначала ощущали общность своих нужд. А потом уже образовывали правительство. Таким образом, правительство в силу обстоятельств носило функциональный характер. Перед первыми гражданами

Чикаго, как и перед гражданами иных новоявленных городов, не стояла проблема, как обойти обветшавшие уложения или преобразовать освященную веками тиранию. Они просто объединяли усилия, дабы обеспечить себя водопроводом, канализацией, тротуарами, улицами, мостами и парками. Они основывали медицинские школы, университеты и музеи. Нуждаясь в этих и иных вещах, они создавали муниципальные органы управления, а также прибегали к содействию правительств штатов и федерации. Новоявленное городское правительство не рядилось ни в тогу святости, ни в тогу тирании, но всего лишь служило инструментом, действующим и на личное, и на общее благо одновременно.

Пылкая и легко изменяющая объект поклонения верность. Верность населения своим новоявленным городам проявлялась обратно пропорционально возрасту их общины до пределов, граничащих с абсурдом. Города постарше могли иметь в активе лишь отдельные фактические достижения, в то время как неопределенное будущее манило и, конечно, давало больше надежд. Огден легко перенес свой энтузиазм с Нью Йорка на Чикаго. Лаример — с ЛаПлаты на Омаху, с Омахи на Ливенворт, с Ливенворта на Аурарию, с Аурарии на Денвер. Люди поступали подобным образом и глазом не моргнув, без оглядки. Надежды, а не достижения поддерживали верность и будоражили дух. Человек изменял и себе, и духу освоения Америки, если он оставался рабом мечты, лишенной надежды. Городпризрак и дух первооткрывателятолкача были двумя сторонами одной и той же медали.

Конкуренция между общинами. Обстоятельства жизни американцев в городахвыскочках Запада рождали дух активной состязательности. Самой характерной и наиболее плодотворной областью состязательности оказалась конкуренция между общинами. Лозунги индивидуализма дезориентировали нас. Точно таким же образом, как состязательность между колониальными прибрежными городами способствовала распространению американской культуры, предотвратив концентрацию ее в городах европейского типа, состязательность между новоявленными городами Запада помогла формированию духа инициативы. Там, где раньше вообще не было городов, где все росло очень быстро, не было и традиционно устоявшейся табели о рангах между городами. Если Лексингтон в Кентукки мог быстро сложиться к 1800 году как самый многочисленный город Запада, если так быстро выросли СентЛуис, Цинциннати и Чикаго, то почему же не мог вытеснить их всех какойнибудь новый Лексингтон? Каждая община учреждала многие из своих институтов только лишь с тем, чтобы обрести более конкурентоспособный характер. Медицинский колледж доктора Дрейка помог Цинциннати вырваться вперед Лексингтона, так же как улицы, мосты и парки Огдена помогли Чикаго обойти Цинциннати. Там, где процветание частных лиц сочеталось с процветанием общины, конкуренция между частными лицами становилась и конкуренцией между общинами.

Тип бизнесмена, складывавшийся в городахвыскочках, многое роднило с типом энергичного американца предшествующего поколения. Бизнесмен явился Франклином американского Запада. Он был тем же на все руки мастером колониального периода, но в антураже более богатом. Язык современной ему эпохи нарек его бизнесменом, ретроспективный язык нашего века нарекает его толкачом. Он преуспевал одновременно с ростом и развитием. Верность его была сильной, наивной, оптимистичной и переменчивой.

Отличительной чертой его служила многоликость. Он обычно был свободен как от преимуществ, так и от пороков специализации в навыках либо монополизма в защите своих интересов. В Цинциннати доктора Дрейка врачи становились торговцами, священнослужители — банкирами, юристы — фабрикантами. «Молодому юристу, — давал мудрый совет Г. Брэкенридж искателю счастья на Западе (это был один из первых известных случаев употребления слова «бизнесмен»), — следует больше думать о том, чтобы довольствоваться малым, а не витать в облаках. Он должен быть доволен, что может стать бизнесменом, а остальное пусть предоставит фортуне». В этих условиях для успеха уже недостаточно обладать профессиональной квалификацией — юриста, врача, финансиста или инженера. Награду получал организатор, умеющий убеждать и раскрывать перспективы, предприимчивый, готовый рисковать, а также человек, способный быстро и с выгодой примкнуть к какойлибо группе и оставаться с ней, пока не станет ясно, оправдывает ли она возлагаемые на нее надежды.

Американцы: Национальный опыт: Пер. с англ. Авт. послеслов. Шестаков В.П.; Коммент. Балдицына П.В. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. — 624 с.