ПРОПОВЕДЬ КАК ИНСТИТУТ АМЕРИКАНСКОЙ ЖИЗНИ

Было бы упрощением считать, что практическая ориентация новоанглийского менталитета, которой способствовали, с одной стороны, традиционная для колонии строгая ортодоксальность, а с другой — незаурядная широта возможностей, открываемых Новым Светом, находила лишь негативное выражение — в отсутствии масштабных исследований по проблемам теоретического богословия и иных образцов абстрактного мышления. Пожалуй, наиболее живо воплотился новоанглийский дух в жанре проповеди. Именно в этом жанре интеллект Новой Англии обрел наиболее адекватную для себя среду духовного обитания и добился в ходе первых десятилетий заселения колонии впечатляющих успехов.Подобные успехи вряд ли были бы возможны, не будь колонисты ограждены от посторонних влияний прочно воцарившейся здесь атмосферой ортодоксии и не будь они столь сосредоточены на решении сугубо практических задач. Таким образом, опыт пуритан колонии Массачусетского залива предвосхитил то пронизывающее всю американскую историю специфическое стечение обстоятельств, при котором в наметившемся противостоянии печатного и устного слова решительно возобладал социальный статус последнего.

Скудость фундаментальных печатных трудов по общим вопросам и неиссякающий поток устного словоизвержения — эти два взаимодополняющих фактора характеризуют американскую культуру с момента ее зарождения. Любая разновидность публичной речи — будь то религиозная проповедь, обращение к аудитории в связи с какойлибо знаменательной датой или агитационное выступление проводящего свою предвыборную кампанию политика — наглядно подтверждает, что между оратором и слушателями существуют определенное взаимопонимание и объединяющая обе стороны система ценностей. Устное слово всегда более злободневно, нежели печатное: его цель — установить цепочку взаимозависимостей между общественными ценностями, разделяемыми всеми, и уделом человеческим в том или ином времени и месте. Это слово прямо обращено к конкретной аудитории и ее текущим проблемам.

В рамках общей доктрины протестантства не однажды делался акцент на особой роли проповедования, и это неудивительно. От внимания ее основоположников, решительно отвергавших функцию духовника как посредника между Господом Богом и душой каждого верующего, не ускользала другая сторона вопроса: каждому должен быть открыт свет евангельских истин. А что может послужить этому лучше, нежели устное выступление, в ходе которого человек ученый и красноречивый высветит сквозь призму Слова Божьего суть жизненного удела любого из смертных, заполняющих храм? Стоит напомнить, что XVII век вообще был веком ярчайшего расцвета проповеди на английском языке, причем проповеди не только пуританской. Это была эпоха Джона Донна и Джереми Тейлора — сторонников государственной английской церкви, чьи выступления с кафедр стали классикой этого жанра. Да и сами английские пуритане к середине века достигли в чтении своих проповедей столь отточенного стилевого совершенства, что внимательный прихожанин, вслушиваясь в слова проповедника, мог определить, к какому направлению в пуританском движении он принадлежит.

В полемике с витиеватым «метафизическим» стилем проповедей Ланселота Эндрюса или Джона Донна пуритане выработали манеру проповедовать, которая, по их же определению, впоследствии стала известна как «простая». Законы и правила этого стиля были изложены в специальных руководствах вроде «Искусства проповедовать» Уильяма Перкинса — английской книги, которая в начальный период Новой Англии имелась в составе почти каждого книжного собрания. Главной приметой «простого» стиля была, само собой разумеется, простота. Но, кроме того, проповедующему предписывалось быть как можно доходчивее, уделяя преимущественное внимание путям и способам практического усвоения библейских заповедей, не ограничиваясь теоретическим их изложением. Как отметил Перри Миллер, пуританская проповедь «больше напоминала речь юриста в суде, нежели произведение искусства». Канонически она включала в себя следующие составляющие: «речение», «рассуждение» и «поучение». Первое содержало истолкование проповедником того или иного места из Библии (с него начиналась всякая проповедь); второе представляло собой развернутый свод аргументов в пользу истинности «речения»; наконец, в третьем намечались пути воплощения изложенного в житейский опыт прихожан — иными словами, конкретизировался вытекавший из проповеди «урок», наставление.

«Простой» стиль пуританских проповедей был во всех отношениях противоположен напыщенному. «Пастырями толстогубыми нарек Христос тех проповедников, — напоминал современникам Джон Коттон в 1642 году, — кто, исполнясь гордыни, выпускает из уст пузыри бренной мудрости человеческой». Сын Божий поступал иначе: не довольствуясь тем, что «дарил людей откровением, ниспосланным свыше», он чаще «говорил с ними на их языке, как мы на английском... Он не пускал на ветер слов незначащих». Пуританскому проповеднику возбранялось приводить цитаты на иностранных языках: «Ибо сколь есть латыни, столь и мирского в проповеди».

Если у проповедников «метафизической» ориентации эффект воздействия на слушателей определялся мастерством, с каким они использовали изощренные фигуры речи, то проповедникипуритане широко прибегали к примерам и аналогиям, заимствованным из области быта. «Алтарь Божий не нуждается в украшениях наших», — провозглашали авторы введения к «Книге псалмов», отпечатанной в типографии колонии Массачусетского залива (1640), — первой из книг, выпущенных на территории американских колоний. Сохраняя верность этой традиции, Томас Хукер уподобил тело воскресшего Христа «разросшейся луковице». Воскресшее тело, раскрывал он свою метафору, дает ростки, как повешенная на стену луковица — «не оттого, что нечто добавляется в нее извне, но оттого, что сама она разрастается все больше; и в конце концов не новое тело возникает, но та же сущность, только возросшая в размерах».

Эти свойства «простого» стиля отвечали, как мы знаем, общей направленности развития пуританского письма и пуританской мысли по обе стороны Атлантики. Американцы с успехом осваивали опыт таких английских методик, как книга Перкинса, однако в Новом Свете были и свои внутренние побудительные мотивы для обращения к такой стилистике. Как пояснял Хукер в начале своего «Обзора церковного устава» (1648):

Если читателя удивляет, что пастырь произносит свою проповедь в будничном облачении, а паства стекается в храм в том же платье, в каком предавалась трудам дневным, да будет ему ведомо, что повествую я о пустынных местах, где тщеславие не в почете. Поселенцы, если есть у них одежда, чтобы укрыться от холода, оставляют кружева и манжеты на потребу тем, кто пребывает в праздной роскоши... к ясности и простоте,как по части предмета, так и по части его изложения, я прибегал сознательно в ходе всего рассуждения, ибо всегда считал, что тем писаниям, каковые достигают дальних краев,надлежит не ослеплять малых сих цветами красноречия,но наставлять в помыслах и самых отсталых из них,и полагал,что главнейшее свойство разумной учености—путем объяснения делать трудное простым и ясным.

Простота жизни на пороге пустыни, немногочисленность и однородность населения и торжество ортодоксии на ранних этапах существования колонии—все это сообщало «простому» стилю в Америке еще большую прямоту и мужественность.

В Новой Англии проповедь далеко вышла за рамки литературного жанра. Она стала здесь общественным институтом, притом, возможно, самым характерным институтом, воплотившим сущность пуританской идеологии, средством ритуального приложения теологии к задачам построения общества, преодоления трудностей и решения задач, выдвигаемых повседневной действительностью. Если в метрополии в проповеди неизбежно слышался диссонирующий глас той или иной части населения, то в Новой Англии она выступает в функции идейного рупора как самоутверждения, так и самокритики общины в целом, неким подобием вновь и вновь провозглашаемой декларации независимости, инструментом постоянного обновления идеалов.

В молельных домах Новой Англии почетное место занял не алтарь, но амвон. Аналогичным образом и в проповеди, этом особом преломлении Слова Божьего, сосредоточилась созидательная энергия лучших умов колонии. Напомним, что обстоятельством, более всего воодушевлявшим Хиггинсона в надежде, что его колония станет образцом подлинной религиозности, была скорее не незыблемость пуританского учения, а то, что «у нас проповедуют истинную Веру и святые Заветы Господа Всемогущего. Благодарение Богу, в трудах наших нам сопутствуют неустанная проповедь и усердное наставление в делах духовных».

После того как в 1660 году в Англии потерпел крах пуританский политический курс, каждый из носителей этого вероучения оказался предоставлен самому себе. Помыслы рядовых пуритан волейневолей устремлялись внутрь; любому из них не оставалось ничего другого, как отыскивать, подобно герою «Благости безграничной», собственный путь духовного совершенствования без оглядки на окружающих. В Америке, пребывавшей вне сферы английской внутренней политики, за пуританами сохранилась свобода продолжения их социальной деятельности. Таким образом, история новоанглийского амвона — не что иное, как непрерываемая череда попыток духовных вождей Нового Света максимально приблизить жизнеустройство в своей общине к идеалам христианства.

Важнейшей функцией молельного дома в Новой Англии (как и синагоги, по образцу которой он был сознательно сконструирован) явилась функция наставления прихожан. Здесь паству приобщали к ее обязанностям. Здесь человек обретал свой индивидуальный путь к совершенству, здесь он укреплялся духом, дабы во всеоружии принять участие в строительстве Храма Сионского в пустыне, в создании Града на Холме — нерушимой твердыни, на которую могли бы с надеждой взирать другие. В территориальном и социальном отношении молельный дом был средоточием жизни новоанглийского города; главным же ее событием закономерно становилась проповедь.

Она была обрядом, ничуть не менее важным, нежели те таинства, входе которых жрецы предвещали жителям древней Месопотамии грядущие испытания и катаклизмы, каким готовились подвергнуть их боги. Проповедники Новой Англии, если прибегнуть к их собственному определению, «открывали прихожанам библейские тексты, в соответствии с которыми им предстояло жить и строить свои отношения. Отмеченные солидной богословской эрудицией, эти проповеди в то же время были весьма содержательны в практическом плане, что неудивительно: наличие общей, всеми разделяемой теологической концепции делало само собой разумеющимся, что главная обязанность проповедника — как можно доходчивее и нагляднее сформулировать «поучения», усвоив которые люди могли с просветленной душой закладывать кирпичи в фундамент Храма Сионского.

Перечень поводов для произнесения проповеди (большинство их с достойной сожаления легкостью оказалось предано забвению) свидетельствует о несомненной весомости этого института на раннем этапе существования Новой Англии. Две проповеди читались по воскресеньям, и одна — обычно с зачтением библейских текстов — по четвергам. Посещение церкви вменялось в обязанность законом; уклонение от него каралось денежным штрафом (акт 1646 года предусматривал штраф в пять шиллингов за каждый такой проступок). Воскресная служба определялась в законе как «публичное возглашение Слова Божия». С трудом можно припомнить в жизни общины скольконибудь значимое событие, которое не сопровождалось бы проповедью, в большинстве случаев выливавшейся в кульминацию всего происходящего. Наиболее примечательны, пожалуй, были проповеди, приуроченные к очередным выборам; посредством таких проповедей духовное сословие ощутимо влияло на ход политических событий (добавим, что к этой особенности своего общественного строя Новая Англия сохранила приверженность и в пору Американской революции). В свете канонических богословских истин там трактовались варианты выбора, какой предстояло сделать избирателям, характеризовались качества образцового правителя и акцентировались взаимные обязанности народа и власть имущих. К 1659 году восходят так называемые «артиллерийские» проповеди: их читали в дни всеобщего сбора новоанглийской МИЛИЦИИ, избиравшей своих офицеров. Нельзя обойти молчанием и весьма многочисленные в колонии Массачусетского залива (в 1639 году их насчитывалось девятнадцать; в 1675—1676 годах — пятьдесят) дни поста и Благодарения; их апофеозом также становились проповеди, где людям объяснялось, за что Бог наказывает или вознаграждает.

Даже когда повод для проповеди был из английской религиозной традиции, в Новой Англии он обретал новое значение, становясь общественным обрядом. Так, благодаря малочисленности общины и ее ортодоксальности в вопросах веры принципиально новое, неформальное воплощение получил здесь давний английский обычай обращаться с проповедью к осужденному перед повешением. В Новой Англии в этом действе принимал активное участие даже сам приговоренный.

Сохранился рассказ очевидца о том, что предшествовало казни убийцы Джеймса Моргана в Бостоне в 1686 году. «Во спасение души преступника Моргана, чья казнь была назначена на 11 марта, в присутствии осужденного сказаны были три великолепные проповеди: две в День Господень и одна прямо перед казнью». Коттон Мэзер и Джошуа Муди прочли воскресные проповеди продолжительностью в час каждая; Инкриз Мэзер произнес последнюю — у подножия виселицы. В новую церковь в

Бостоне послушать Джошуа Муди набралось столько народу, что балки на галерее треснули и прихожанам пришлось перейти в другое место. Все трое обратились к преступнику со страстными призывами покаяться, пока еще не поздно, а к конгрегации — иными словами, ко всей общине — с просьбой вынести для себя уроки из печального его примера. Проповеднику, сопровождавшему его до порога виселицы, Морган сказал: «Я искренне скорблю обо всех моих прегрешениях, но более всего — по поводу того, что пренебрегал милостью Господа. По воскресеньям, когда надлежало мне быть в церкви, я праздно валялся в постели дома или предавался праздному времяпрепровождению в других местах. За это я и поплатился!»

За миг до петли, глядя на гроб, приготовленный принять его останки, Морган отыграл до конца свою роль в обряде. Используя последнюю возможность, он обратился к собравшимся с проповедью — такой, какая могла принадлежать ему одному. В записи, сделанной кемто из очевидцев, она выглядит так:

Я молю Бога, чтобы стать мне предостережением вам всем, и о том, чтобы был я последним, кто так уходит из жизни... Умирая, готовясь через несколько минут предстать пред Господом, молю Его, чтобы вы вняли словам моим. Остерегайтесь пьянства, дурной компании и превыше всего цените все добрые наставления. Не отвращайте ушей от слова Господня, как я это делал. Когда я еще ходил к обедне, то, чуть выйдя из храма, уже начинал грешить и услаждать похотливые желания моей плоти... О, если бы я мог ступить на путь добра в этот краткий миг, пока я не покинул сей мир и не ушел в небытие! О, внемлите моим словам ныне, когда ухожу я! Да умудрит вас участь моя, и молите Господа, дабы охранил он вас от греха, что привел меня к погибели!

Такого рода речь из уст приговоренного — вовсе не исключение. В «Великих деяниях Христа в Америке» Коттона Мэзера двадцать страниц убористого текста составляет «История преступников, приговоренных в Новой Англии к смертной казни за свои тяжкие преступления; с приложением некоторых из их предсмертных речей».

Разумеется, дополнительную притягательную силу сообщало проповеди в глазах новоанглийских пуритан отсутствие других видов развлечений и зрелищ. Сходить к обедне для поселенцев значило повидаться с дальними соседями, посудачить о разных разностях, обменяться новостями. Если бы не проповеди, в жизни колонистов Новой Англии осталось бы совсем немного возможностей участвовать в публичных представлениях. В их распоряжении не было ни газет, ни театра, ни кино, радио или телевидения. Отсутствие этих институтов ставило проповедника в очень выгодное положение перед аудиторией. Но было и множество тягот. Долгие годы в молельных домах Новой Англии не было ни внутреннего освещения, ни отопления. Осенью и зимой под крышами завывал ветер, прихожан насквозь пронизывал проникавший через щели сквозняк. Иногда во время обедни руки ревностных прихожан так замерзали,что они не в состоянии были делать записи.Лишь спустя десятилетия вошли в обиход удобные,но небезопасные печки для ног,а открытые камины появились только в начале XIX столетия. Скамьи были жесткими. А когда много позже за счет прихожанвладельцев установили отгороженные сиденья, у тех, кто помоложе, появился соблазн скрывать за их высокими спинками недостаток внимания или перешептываться с соседями сквозь резные перегородки; нерадивых изобличали струившиеся изо рта облачка пара. В этито негостеприимные молельные дома поселенцам Новой Англии в первые десятилетия ее существования приходилось брести, подчас по нескольку миль, по бездорожью, зимой — утопая в снегу, весной и осенью — по колено в грязи, рискуя, ко всему прочему, стать очередной жертвой нападения индейцев. Сказанное лишь подчеркивает, сколь большую важность в существовании новоанглийского пуританина обрели проповедь и молельный дом.

Из того, что посещение службы вменялось в обязанность, отнюдь не следует, что тем самым предполагалось поверхностноформальное отношение к проповеди. Нехватка книг и значимость обсуждаемых с амвона вопросов заставляли многих прихожан появляться в молельных домах с записными книжками. Да и проповедник, как правило на всю жизнь оседавший в том или ином приходе, не искал более многочисленной или более зажиточной паствы. Уместно добавить, что и конгрегация, по меркам той эпохи, была на редкость начитанна и строга; нельзя было и помыслить о том, чтобы привлечь ее внимание чемто случайным и безотносительным к предмету, вроде текущей хроники новостей, выступлений заезжей труппы или очередной речи записного оратора. Все это обязывало проповедника к профессиональной компетентности, побуждая держаться на высоте, адекватной исключительной важности места, какое проповедь занимала в жизни колонии.

Итак, новоанглийская проповедь сыграла роль массовой церемонии, в которой осуществилось органическое слияние строгого религиозного духа с неисчерпаемым разнообразием жизненного опыта: гибелью мальчика, катавшегося на коньках по льду озера Чарлз и провалившегося под лед, землетрясением, нашествием саранчи, прибытием корабля, выборами магистрата, смотром ополчения. Теология явилась тем инструментом, с помощью которого на почве Нового Света возводился Храм Сионский.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.