ПОЭЗИЯ БЕЗ ПОЭТОВ

Приморские города, каждый по своему разумению, просеивали книжную культуру метрополии для всесторонне грамотных, но не очень литературно образованных людей. Постепенно в книжных вкусах отдаленных районов стала преобладать практичность и целенаправленность. Почти полностью зависимые от Лондона в том, что касается книг, колонисты не могли избежать заимствования английской манеры размышлять о разных вещах, но не позаимствовали институт литературно образованного класса.

Широкое разнообразие и равная конкуренция с городом лишили американские колонии естественной среды для литературного класса. Этот класс может процветать, лишь находясь в центре событий, а в Америке не было такого центра.

Культурной вершиной английского литературного слова являлся, конечно же, Лондон. Сам факт, что книги в Америке в течение всей колониальной эпохи импортировались главным образом из Англии, имел большое значение: он делал терпимым и оправдывал в глазах энергичных американцев отсутствие их собственного литературного класса. Фактически колониальная Америка располагала большим запасом готовой художественной литературы, поставляемой изза рубежа и на ее родном языке. Колониальное положение, таким образом, обеспечивало американцев прекраснейшими плодами великой литературы, которую они в известном смысле могли назвать своей, в то же время страна была свободна от институтов, которые породили эту литературу. Короче говоря, колонисты могли наслаждаться лучшими образцами поэзии, при этом им не нужно было терпеть класс поэтов, они могли посмеиваться над элегантным юмором Аддисона и Стиля, при этом им не нужно было содержать класс эссеистов, они могли развлекать себя изделиями Грабстрит, не утруждаясь созданием подобного соседства. Колонисты могли пожинать плоды аристократической и праздной культуры нескольких столетий, и при этом им не нужно было самим накапливать большую сумму социальных различий и интеллектуального и экономического неравенства, из которых и вышла эта культура.

Некоторые наблюдательные колонисты отмечали плохие и хорошие стороны создавшейся ситуации. «Ваши авторы, — писал Бенджамин Франклин своему лондонскому продавцу книг Уильяму Стрэену (12 февраля 1744 года), — мало знают о своей славе по эту сторону океана. Мы являемся своего рода наследниками по отношению к ним». Наследники удобно устроились, имея возможность наслаждаться самыми восхитительными плодами развития общества, не обременяя себя его специфическими институтами: могли читать греческих философов, не познав рабства, на котором основывалась греческая цивилизация, могли снова увидеть шедевры Бенвенуто Челлини без риска сгинуть в коридорах власти Италии эпохи Возрождения. Наследники могли быть эклектиками; обособленность от эпицентра событий и конфликтов дала им возможность быть более разносторонними в своих интересах. «Я бы не хотел, чтобы ты слишком тщательно отбирал памфлеты, которые присылаешь мне, — писал Франклин Стрэену, — позволь мне иметь все хорошее или плохое, вокруг чего поднимается шум и на что есть спрос, поскольку у меня здесь друзья с разными вкусами, и всем хочется угодить». Он объяснил свой заказ на шесть комплектов нового издания трудов Александра Попа тем, что американцы питают живой интерес ко всем лучшим английским авторам. «Мы читаем их произведения с полной беспристрастностью, так как слишком далеки от всех фракций, партий и предрассудков, которые довлеют над вами. Мы ничего не знаем об их личных слабостях, недостатки их характера нам неведомы, и поэтому поражают нас так сильно самые лучшие стороны их произведений. Они никогда не обижали нас или коголибо из наших друзей, мы не конкурируем с ними, поэтому мы без устали превозносим и восхищаемся ими. Что бы Томсон ни написал, пришли мне дюжину экземпляров. Я не читал поэзию несколько лет и почти было потерял вкус к ней, пока не познакомился с его “Временами года”.

Но американские литераторы не были писателями, они были священниками, врачами, печатниками, юристами, фермерами. Они были занятыми людьми, и чем больше они были заняты, тем скуднее записи, которые они оставили нам. Мы располагаем более обширными литературными отчетами об американской жизни начала XVIII века, чем о бурных годах ближе к концу столетия. Возможно, ни одно великое событие нового времени не оставило такого бедного свидетельства о себе со стороны его участников, как Американская революция.

В Америке отсутствие особого литературного класса сохранялось и в XIX столетии. Но это было не очень заметно, пока такие писатели, как Вашингтон Ирвинг и Джеймс Фенимор Купер, фактически не положили начало его формированию. «В нашей стране нет особого класса литераторов, — писал Джефферсон в 1813 году, — каждый человек занят какимто полезным делом, а наука является всего лишь второстепенным родом деятельности, всегда подчиненным основному делу жизни. Поэтому лишь немногие из тех, кто имеет квалификацию, располагают досугом, чтобы писать». Джон Пикеринг согласился, что едва ли здесь существует такое понятие, как «профессиональные писатели». «Столь велика потребность в талантах всех видов для активного использования в профессиональной и другой деятельности в Америке, — разъяснял судья Джозеф Стори в 1819 году, — что немногие из наших способнейших людей имеют свободное время, чтобы посвятить его исключительно литературе или изящным искусствам... Эта очевидная причина объяснит, почему у нас так немного профессиональных писателей, а те, которые есть, не из самых способных». Президент Йельского университета Тимоти Дуайт четко обрисовал последствия того, что страна пользуется заимствованной литературой:

Книги практически всех видов, на любую тему уже написаны для нас. Наше положение поэтому исключительное. Поскольку мы говорим на одном языке с народом Великобритании и обычно находились в состоянии мира с этой державой, наши торговые связи гарантируют нам регулярную поставку большого числа книг, которыми наводнена эта страна. В любом виде искусства, науки и литературы мы получаем то, что в значительной мере нас интересует. Следовательно, книгопроизводство — это бизнес, нам не слишком необходимый по сравнению с любой другой страной в мире, и это является серьезной причиной, почему пишется сравнительно мало книг.

Коекто, желая быть не хуже других, выражал ностальгическое стремление потеснить английскую литературу своей собственной, американской. Еще в 1769 году автор публикации в «Пенсильвания кроникл», подписавшийся Тимоти Соберсайд сом, предупреждал, что филадельфийцы, деятельно поддерживающие производство, в то же время не должны более игнорировать девять муз: «Это вовсе не означает, что какоелибо из этих милых созданий переселилось с нашими предками в ранний период заселения европейцами этого континента». Критик надеялся, что «мы не должны более, как прежде, быть всецело признательны метрополии за все изделия поэтической галантереи, но сможем, наконец, обеспечить себя достаточным количеством продукции собственного труда и усердия». Тем не менее даже в Филадельфии, где только и могла быть космополитическая атмосфера, усилия по созданию оригинальной изящной литературы оказались бесплодными. Например, преподобный Уильям Смит, ректор Филадельфийского колледжа, пытался собрать кружок поэтов под названием Общество джентльменов, но нашел только рифмоплетов. Лучшее американское изречение колониального периода, а возможно, и последующих времен не сложилось в ритмичной стихотворной строке или отточенном эссе. Его следовало искать в своде законов, сборниках политических дискуссий, проектах, рекламных брошюрах, проповедях, речах, произнесенных на заседаниях в законодательных органах, газетных столбцах и отчетах научных обществ. Такая литература никогда не могла бы удовлетворить писателей Старого Света.

Американская печатная продукция процветала при отсутствии сильной литературной аристократии. Она была рассредоточена. Ее центр был повсюду, поскольку его не было нигде. Каждый человек мог к ней принадлежать. Каждый мог говорить на ее языке. Она являлась продуктом и основателем деятельного, мобильного, открытого общества, которое предпочитало полезные истины заоблачным высям и всегда сохраняло здоровое подозрение к недоступным для всех, напыщенным, многоязычным салонным остротам. В 1772 году англиканский священник Джэкоб Душе, один из первых многочисленных популярных американских церковных ораторов, заметил:

Самый бедный чернорабочий на территории Делавэра считает себя имеющим право высказывать мнение в вопросах религии или политики с той же свободой, что джентльмен или ученый. В самом деле, между жителями Филадельфии меньше различий, чем между жителями любого другого цивилизованного города мира. Богатство не дает никаких преимуществ. Поскольку каждый человек надеется в один прекрасный день стать вровень со своим богатым соседом... Господствующего вкуса на все книги без исключения не существует, так как практически каждый человек является читателем и, высказывая свое отношение, верное или неверное, к различным изданиям, с которыми знакомится, ставит себя не ниже, в смысле знаний, их авторов.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.