ПОЧЕМУ КОЛОНИАЛЬНАЯ ПЕЧАТНАЯ ПРОДУКЦИЯ БЫЛА КОНСЕРВАТИВНОЙ

Когда печатные станки, комплекты шрифта, бумага и типографская краска должны были импортироваться, когда перевозки по суше были плохо развиты и городов было немного, ни один человек не мог иметь печатный станок или работать на нем без ведома и согласия правительства. Никогда пресса не контролировалась более эффективно, чем в первые годы существования американских колоний. На обширной незаселенной территории не было никаких «подпольных прессов», которые на протяжении всего XVII века дразнили и приводили в ярость власти в Англии.

Ни в одной из колоний не было ничего похожего на сегодняшнюю «свободу печати». К 1686 году английское правительство включало в свои официальные указания губернаторам провинций следующий параграф:

И поскольку очень большое неудобство может возникнуть вследствие свободы печатания на нашей вышеупомянутой территории при нашем правительстве, вам надлежит принять меры, используя все необходимые приказы, чтобы никто не держал никакого печатного станка и чтобы никакая книга, брошюра или какая бы то ни было другая продукция не была напечатана без прежде полученного от вас специального разрешения и лицензии.

Этот контроль оставался в правовых обязанностях королевских губернаторов в течение всего времени существования королевских губернаторов в тринадцати колониях. Сколь бы нелегким и неблагоразумным ни был процесс принуждения, сила всегда незримо присутствовала и, должно быть, сдерживала печатников колоний.

Власти все еще были под впечатлением большой силы, которую печать могла дать любому безответственному человеку. Европейским правящим классам не заботиться о контроле над производством взрывоопасной печатной продукции было равнозначно разрешению производства пороха без лицензии или создания частных армий. В Америке контроль осуществлялся иногда одним способом, иногда другим, и потребность в цензуре менялась по мере развития событий. Но одно ясно: традиционная европейская идея монополизации прессы с целью укрепления социального порядка была успешно перенесена на американские берега. Американские условия сделали этот контроль даже более эффективным, чем в Англии.

Между 1639 и 1763 годами более половины американской печатной продукции выходило в Новой Англии, и вся эта продукция^ небольшим исключением,была напечатана в Бостоне или вокруг него. Массачусетский контроль над печатью был поэтому одним из важнейших регулирующих факторов раннего периода. В течение двух десятилетий после появления первого печатного станка в Массачусетсе в 1638 году не существовало официальной цензуры, но незначительная продукция кембриджской типографии не содержала ни одного материала, который мог бы прийтись не по вкусу представителям исполнительной власти. Дебаты внутри общины — как, например, по делу Энн Хатчинсон или по требованию правовой реформы, выдвинутому доктором Робертом Чайлдом, — не нашли отражения в печатной продукции Массачусетса для поддержки недовольных. За кембриджской типографией надзирал президент Гарвардского колледжа. В 1662 году массачусетская администрация, обеспокоенная «возмутителями общественного благополучия, приняла закон «для предотвращения беспорядков и оскорбления властей страны, связанных с печатью», и в соответствии с ним создала специальный орган для цензуры всех материалов перед печатью. История печати в колониальном Массачусетсе, таким образом, — простой рассказ о различных формах и степенях контроля. Цензура строго осуществлялась приблизительно до 1685 года, немного слабее в течение последующих сорока лет. После 1723 года колониальное правительство не просматривало рукописи перед печатанием, но часто угрожало судебным преследованием (и иногда действительно они имели место) в соответствии с нечетким законом о клевете.

В Англии на протяжении этих лет рост населения, увеличение количества печатных станков и расцвет либеральных идей сделали правительственный контроль за прессой более затруднительным. Но он оставался эффективным в Массачусетсе. Поскольку там колониальное правительство действовало по своим собственным законам, упущения в английском законе о цензуре (после 1679 года) и даже истечение сроков действия всех английских цензурных законов в 1695 году не способствовали ослаблению контроля над американской печатью. Цензура (т.е. контроль перед публикацией), хоть и не такая строгая, продолжала иметь место в колонии Массачусетского залива на протяжении последующей четверти столетия. Таким образом, когда «Ныослеттер», первая регулярно выходящая газета в Америке, появилась в Бостоне 24 апреля 1705 года, она несла на себе печать цензуры, уже устаревшую для Англии, — контрольную фразу «опубликовано с дозволения властей». Губернаторский совет продолжал осуществлять свое неоспоримое право запрещать печатную продукцию критического толка.

Усиленный контроль за прессой перешел в эпоху Революции. В 1770 году,на начальных этапах революционного волнения в Массачусетсе, английские лорды из Совета по колониальным делам выражали недовольство тем, что колониальное правительство не сумело наказать «подстрекательские и клеветнические публикации». Губернаторский совет Массачусетса ответил, что в рамках конституционных ограничений он на самом деле действовал более успешно, чем палата лордов в Англии. «Почему нет обвинений в адрес палаты лордов... что они не препятствуют этим подстрекательским и клеветническим публикациям дома? Если у нас и бывают подобные, то на пятьдесят таковых в Англии у нас встречается одна». Тем не менее Совет постарался реабилитировать себя, начав судебное преследование за клевету против критически настроенных печатников. К началу Революции закрытие оппозиционных типографий было установившейся практикой, свобода печати не приобрела всеобщей поддержки, не закрепилась в сознании общества. Поэтому по мере роста революционных настроений в Бостоне радикальная партия использовала террор толпы против писателей и печатников, которые осмеливались защищать короля и парламент. Когда Массачусетс принял свою новую конституцию в 1778 году, она включала декларацию в поддержку свободы печати, но декларация была риторической и двусмысленной, вероятно, изза широко распространенных сомнений в мудрости такой ранее не существовавшей практики. Во время войны, когда все публикации, неблагосклонные к революционному движению, были запрещены, не существовало реальной свободы печати. После того как наступил мир, политические лидеры в Массачусетсе потребовали не «свободной печати», а возврата к «хорошо регулируемой».

Джон Адамс, например, в течение длительного времени утверждал, что «лицензия на печатный станок не доказательство свободы». Еще в 1774 году, когда защитник на британском судебном процессе заявлял, что революционные обвинения в тирании необоснованны, поскольку в Массачусетсе разрешено печатать самые разнообразные мнения, Адамс выражал недовольство «возмутительной лицензией на печатные станки тори». «В мире нет ничего столь совершенного, чем нельзя было бы злоупотребить... Когда народ коррумпирован, печать может быть превращена в машину, которая завершит его падение, и все теперь знают, что кабинет министров ежедневно использует ее для усиления и укрепления коррупции и для уничтожения добродетели на корню... и свобода печати вместо того, чтобы содействовать свободе, только приблизит ее погибель». Неудивительно, что Джон Адамс и его товарищи—лидеры федералистов в Массачусетсе поддержали законы 1798 года об иностранцах и подстрекательстве, они только были обеспокоены, что законы могут оказаться неэффективными. «Если когданибудь суждено будет настать коренному улучшению жизни человечества,—попрежнему предостерегал Адамс два десятилетия спустя, — философы, теологи, законодатели, политики и моралисты обнаружат, что регулирование печати — самая трудная, опасная и важная проблема, которую им придется решать. Человечеством нельзя сейчас управлять как без этого, так и с этим».

В колониальном Массачусетсе господствующие священники, подобно семейству Мэзеров в пору его расцвета, обнаружили пути для претворения в жизнь своих норм в обход закона. Когда Инкриз Мэзер написал в 1700 году книгу, подвергнув критике деятельность церкви, недавно образованной в колонии преподобным Бенджамином Колменом и его друзьями, обвиняемый священник приготовил ответ, но, чтобы обеспечить его публикацию, ему пришлось отправить рукопись в Нью-йорк. «Желательно, чтобы читатель обратил внимание на то, — говорилось в памфлете Колмена, — что печать в Бостоне испытывает такой страх перед почтенным автором, которому мы отвечаем, и его друзьями, что мы не могли добиться от здешнего печатника опубликования следующих листов, и это явилось единственной истинной причиной, почему мы послали рукопись для издания столь далеко, где она и напечатана с некоторыми трудностя ми».Бартоломью Грин, бостонский печатник, объяснил следующую коммерческую причину, скрывавшуюся за его отказом: в последний раз, когда он выполнил печатную работу без предварительного правительственного разрешения, у него потребовали внести исправления и перепечатать ее с учетом официальных критических замечаний.

Печатание началось при поддержке правительства во всех колониях. Печати предполагалось быть подпоркой для существующих институтов; там, где была опасность, что она может послужить другим целям, власти вообще предпочитали обходиться без печати. «Я благодарю Бога, что у нас нет ни бесплатных школ, ни печатания, — с гордостью заявил в 1671 году сэр Уильям Беркли, губернатор Виргинии в течение тридцати восьми лет,— и надеюсь, у нас век их не будет. Поскольку учение принесло с собой в мир неповиновение, ересь и секты, а печатание их обнародовало вместе с клеветой на правительство. Бог уберег нас и от того и от другого». Некоторые виргинские лидеры следующего столетия не разделяли энтузиазма Беркли по поводу неграмотности, но долгие годы его скромные идеалы, предначертанные для Виргинии, ощущались по крайней мере в отношении печати. В 1682 году правительство впервые было напугано изза печатного станка и печатника, привезенных Джоном Бакнером, богатым землевладельцем и купцом округа Глостер, чье правонарушение состояло в публикации некоторых колониальных законов без разрешения властей. Бакнер предстал перед губернатором и Советом, ему было велено прекратить свои подрывные действия и для «предотвращения всех бед и беспокойств, которые могут произойти вследствие свободы печати», дать обязательство вести себя подобающим образом. В 1683 году король Англии приказал, с целью предотвращения любых таких «бед и беспокойств» в будущем, губернатору Виргинии «обеспечить с помощью всех необходимых приказов и инструкций невозможность использования никакого печатного станка никогда вообще». До 1730 года, когда Уильям Паркс основал цех в Уильямсбурге, в Виргинии не было печатных станков. С тех пор до 1766 года она располагала только одним, да и тот официально служил правительству. «Я не слышал, чтобы издание газет было когдалибо запрещено в Виргинии, — вспоминал Джефферсон много лет спустя. — До начала революционных диспутов у нас был только один печатный станок,и тот в основном печатал правительственные материалы, но для иных, общественных нужд не было ни одного,ничего неприятного для 1убернатора не могло быть напечатано».

За пределами Бостона ведущими печатными центрами были Филадельфия и Нью-йорк. В обоих городах право властей контролировать печатную продукцию, если не с помощью цензуры, то судебными преследованиями за клевету и законодательными указами, продолжало признаваться по крайней мере до Революции. Уильям Брэдфорд, который был первым печатником Пенсильвании (первая публикация датируется 1686 годом), находился в постоянном конфликте с правительством и «Обществом друзей» обычно изза самой банальной неучтивости. Наконец, в 1693 году, когда он подвергся судебному преследованию за публикацию памфлета, поддержавшего одну из сторон в междоусобном квакерском споре, он с отвращением покинул колонию и стал королевским печатником в Нью-йорке. В последующие полдюжины лет в Филадельфии вообще не было печатного станка. Сын Уильяма Брэдфорда Эндрю, который вернулся в Филадельфию и стал официальным «печатником провинции» в 1719 году, был только слегка более удачливым, чем его отец, в удовлетворении требований властей. Судебные разбирательства о клевете и подавление оппозиционной прессы были обычным делом до конца Революции.

Во многом аналогичная история рассказана о Нью-йорке, который начал соперничать с Бостоном и Филадельфией в качестве источника печатной продукции только после 1760 года. Известное дело Джона Питера Зенгера (1734 — 1735), которое подтвердило право суда присяжных в делах о клевете трактовать соответствующий закон в зависимости от обстоятельств, важно в ретроспективе и как поворотный пункт в правовой доктрине. Но для установившейся практики общества это не имело такого значения; даже после дела Зенгера вопрос в Нью-йорке ставился не о том, должна ли пресса быть «хорошо регулируемой», а о том, в чьей власти это регулирование. Вознаграждением Зенгеру за оправдание в суде, сделавшее его героем в написанных позднее историях свободы печати, явилось его назначение монопольным «общественным печатником» в 1737 году. Двадцатью годами позже другой печатник, Хью Гейн, предстал перед судом законодательного собрания и ему был сделан выговор; он смиренно попросил прощения, но все равно с него были востребованы судебные издержки — за правонарушение, заключавшееся в публикации части отчетов открытых заседаний представительного органа! Джеймс Паркер — печатник Генеральной ассамблеи Нью-йорка — в 1747 году повиновался запрету губернатора Клинтона и не опубликовал протест Ассамблеи против него, но на следующий год осмелился напечатать этот документ среди результатов голосования в Ассамблее. А через десять лет, в 1756 году, сама Ассамблея признала Паркера «виновным в серьезном проступке и неуважении к власти этого учреждения» за публикацию статьи в его газете, содержащей критику в ее адрес. И так далее.

Американская колониальная печать была ограничена не только правительственным контролем, цензурой и угрозой судебного преследования за клевету. Первые американские печатные станки были обязаны самим своим существованием колониальным правительствам — это неизбежно сказывалось и на самих печатниках, и на продукции их цехов: правительственная поддержка означала правительственный контроль. В разрозненных колониальных общинах, где имевшаяся небольшая страсть к литературе удовлетворялась с помощью книг, ввозимых из метрополии, появление печатных станков могло быть отложено на десятилетия, если бы это зависело от спроса на беллетристику. Но с образованием первых поселений каждое правительство стало нуждаться в печатном станке, чтобы распространять свои воззвания и законы, публиковать материалы о дебатах, заседаниях, решениях и результатах голосования для губернаторских советов и законодательных ассамблей, а также удовлетворять ежедневные потребности в юридическихбланках. Даже в первые годы существования каждой колонии, когда рынок для коммерческого печатания был мал, спрос на локально изданные книги отсутствовал и торговля газетами и периодическими изданиями все еще неразвита, правительство могло предложить годовой контракт с гарантированным доходом каждому, кто обещал выполнять его заказы.

Если коротко рассказать о введении печатания в американских колониях, то получится отчет о том, как тринадцать различных правительств субсидировали общественную службу. В Массачусетсе печать на начальном этапе своего существования была, как и следовало ожидать, под пристальным надзором ведущих священников и Гарвардского колледжа; она служила церкви и штату одновременно. Ее возможности и назначение нашли свое отражение уже в первых трех изданиях: недавно исправленной «Присяге свободного человека» (1639), альманахе, составленном для Новой Англии (1639), и известном Псалтыре (1640) — новом и, по общему мнению,более литературном переводе псалмов тремя богословами Новой Англии. Основной продукцией ранней печати английских колоний были постановления суда высшей инстанции.

Бенджамин Франклин, будучи предприимчивым бизнесменом, ценил свое назначение клерком в Законодательную ассамблею Пенсильвании в основном за возможность обеспечить свои печатные станки правительственными заказами. Менее чем за двенадцать лет (1739—1750) Франклин получил в качестве жалованья за печатание законодательных актов и бумажных денег сумму в 2762 фунта из пенсильванской казны. Франклинов ское «Скромное изучение свойств и необходимости бумажных денег» (1729), которое он и написал и напечатал, привело к выпуску большего числа местных бумажных денег, обеспеченных богатым запасом пенсильванской земли. «Мои друзья здесь (в Ассамблее), которые полагали, что я принес некоторую пользу, сочли нужным вознаградить меня тем, что наняли печатать деньги — очень выгодная работа и большое подспорье. Это еще одно мое преимущество, связанное с умением писать». В другой раз Франклину даже заплатили за уничтожение колониальных денег, когда они со временем истрепались. Приблизительно в это же время соседняя колония Делавэр заключила с Франклином контракт на печатание денег, законов и протоколов правительственных заседаний.

Уильям Паркс, который в 1730 году привез Виргинии ее первый за полвека станок, только двумя годами раньше основал цех в Аннаполисе, став официальным печатником колонии Мэриленд, которая привлекла его гарантированным годовым жалованьем за печатание отчетов о дебатах, результатах голосования и документов Законодательной ассамблеи. Паркс задействовал свой печатный станок в Уильямсбурге только после того, как Законодательная ассамблея Виргинии предложила ему печатать ее официальные бумаги и с каждым годом возраставшую массу денег за сумму от 120 фунтов и до 280 к концу его жизни. Не все колонии были столь удачливы, некоторым приходилось отсылать свою продукцию в соседние или даже за границу. Хотя Законодательная ассамблея Южной Каролины, чтобы привлечь печатника, предлагала поощрительную премию еще в 1722 году, только через девять лет ей удалось его получить.

В таких условиях колониальная пресса едва ли могла стать очагом новых, ошеломляющих и радикальных идей. Печатник должен был быть «человеком правительства», приемлемым для правящей в колонии группировки. Только правительственные заказы делали возможным печатнику в колониях жить за счет своей профессии; поэтому печатание правительственных бумаг занимало первое место в его строгом расписании, о чем свидетельствовали многие предисловия к частным образом поддерживаемым книгам, содержащие извинения по поводу запаздывания с их изданием или публикации в сокращенном виде. Однако с развитием торговли и ростом населения в каждой колонии печатание правительственных бумаг составляло все меньшую долю печатного бизнеса. И, наконец, пришло время, когда стало финансово возможным для инакомыслящего или нетрадиционного печатника идти своей дорогой.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.


2006-2013 "История США в документах"