НЕПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ СОЛДАТ

Представление о том, что в войнах, которые ведет Америка, будут сражаться «поставленные в строй фермеры», зародилось в самом начале американской истории. Армия должна была объединять вооруженных граждан. Каста военных, всадник на белом коне, дворцовый или государственный переворот, борьба армии с правительством — этим постоянным атрибутам европейской политической жизни не дано было возродиться на американской почве. Провозглашенное федеральной Конституцией подчинение армии гражданским властям было лишь подтверждением одного из непоколебимых установлений колониальной жизни.

Характерный для американцев взгляд на армию содержится в описании Доддриджем обитателей отдаленных провинций, которые «создали вдоль реки Огайо, на границах Пенсильвании, Виргинии и Кентукки кордон, охранявший страну во время революционной войны от нападений индейцев. Они были местными янычарами, а именно солдатами по желанию, берущимися за оружие или складывающими его, когда это казалось необходимым. Для них военная служба стала занятием добровольным и, конечно, неоплачиваемым».

Задолго до окончания колониального периода государственные деятели и профессиональные военные Великобритании поняли, что нельзя рассчитывать на американцев при комплектовании регулярных частей британской армии, дислоцирующихся в Америке. Хотя жители отдаленных провинций с их меткими винтовками были готовы защищать родные дома, в рядах профессиональной армии европейского типа они были неуправляемы. Вооруженные граждане отдельных колоний, проникнутые духом местного патриотизма, отказывались участвовать в стратегических операциях и были не в состоянии осуществлять общие задачи обороны колоний. Если правительство Великобритании надеялось защитить колонии,предотвратив сосредоточение враждебных французских вооруженных сил, ему приходилось посылать в Америку профессиональную армию. Занятие Луисбурга в 1745 году силами Новой Англии было единственным примером успешной крупномасштабной военной операции местных войск; и даже это событие не стало результатом хорошо разработанной стратегии, а произошло ввиду счастливого стечения обстоятельств.

Когда генерал Брэддок готовился к злополучной кампании 1755 года, он мало надеялся на американские войска. И все же даже его слабые надежды не оправдались. Ядро его армии составляли солдаты регулярных частей британской армии, которые предполагалось укрепить американскими призывниками. Вооруженные силы должны были финансироваться из добровольных взносов колониальных Ассамблей, предполагалось, что колонии частично возьмут на себя поставку провизии. Но Брэддок был разочарован: народу набралось очень немного, Ассамблеи существенной поддержки не оказали, а провиант поступал весьма нерегулярно. Характерно, что в то же время северные колонии приняли решение о создании местной армии под командованием избранного ими генерала. Это событие явилось предвестником трудностей, с которыми через несколько лет пришлось столкнуться лорду Лоудону и которые усугубили отказ американцев от европейских методов ведения войны.

Великобритания в лице Лоудона предприняла величайшее в дореволюционной истории усилие по централизации военных действий американской армии. В соответствии с заранее разработанными планами он в 1756 году прибыл в Америку, имея широкие полномочия по организации вооруженных сил для борьбы с французами и индейцами; предполагалось, что он будет командовать регулярной армией численностью почти в 14 ООО человек (2/з рядового состава, не считая пополнения, должны были составить американцы). В течение двух лет англичане, пользуясь сомнительными методами, смогли поставить под ружье 7500 американцев, за это же время из Великобритании прибыло всего 4500 призывников. В 1757 году ситуация коренным образом изменилась: только 1200 жителей колоний было призвано к военной службе, в то время как 11 000 английских солдат ступило на американскую землю. Ожидалось, что Лоудон с молчаливого согласия органов управления каждой из колоний станет верховным главнокомандующим всеми местными вооруженными силами, включая также и милицию. Но чем больше Лоудон начинал разбираться в характере колониальных войск и колониальных обычаев, тем меньше он рассчитывал на американских солдат — как в качестве новобранцев в рядах регулярных военных формирований, так и в качестве резервных милицейских формирований. «В этой стране король может рассчитывать только на себя и на тех, кого он сюда посылает, — писал Лоудон из Америки еще в сентябре 1756 года, — потому что эта страна не откликнется на его призыв».

Все, что Лоудон видел в колониальной милиции, возмущало его как профессионального военного. По его прибытии около семи тысяч ополченцев были размещены в северных фортах колоний. Эти люди были рекрутированы в разных колониях, а офицеры назначены каждый своей провинцией. Отдельные войсковые формирования подчинялись только своим собственным правительствам. Когда Лоудон и его помощники производили войсковой смотр в частях генерала Джона Уинслоу (назначенного губернаторами Массачусетса, Коннектикута и Нью-йорка), они ужаснулись отсутствию подобающей воинской дисциплины и даже элементарных санитарных условий. Они наблюдали, как за один день была вырыта сотня могил для умерших от болезней. «Зловоние, которое испускает этот форт, само по себе может вызвать заражение, — сообщали Лоудону из форта Уильяма Генри, — все их больные находятся внутри. Я не мог себе представить такой грязи, все необходимые постройки, кухни, могилы и скотобойни размещены на территории военного лагеря». Дезертиры получали лишь не слишком строгие взыскания. Лоудон был потрясен, увидев солдат, стреляющих в разные стороны после окончания учений, спящих на посту и устраивающих охоту на марше. Но выборные офицеры редко наказывали нарушителей, боясь потерять расположение солдат.

Ни один здравомыслящий командующий не допустит людей с таким представлением об армии к службе в подчиняющихся строгой дисциплине регулярных войсках. Но с чего бы вдруг американец стал соблюдать британскую воинскую дисциплину? Колониальная милиция во всех отношениях лучше: каждый солдат из Массачусетса получал 10 1/4 пенса в день, а солдат британской регулярной армии — не более 4 пенсов, к тому же колониальный солдат мог рассчитывать на материальное поощрение за сверхсрочную службу. Снабжение милицейских частей было роскошным по сравнению со снабжением регулярной армии. Милиционеру не только полагалось большее содержание, но, прослужив лето, он получал возможность оставить себе топорик, одеяло и ранец, а вскоре в рядах милиции установился выгодный обычай забирать домой мушкеты. Он мог всегда рассчитывать на сахар, имбирь, ром и патоку, а его походное содержание было втрое выше, чем у солдата британской регулярной армии. Жили солдаты провинциальной милиции припеваючи по сравнению с солдатами регулярной армии, которых можно было подвергнуть телесному наказанию или отправить на пожизненную службу в Вест-Индию.И настолько припеваючи, что командир провинциального войска никогда не знал точно, сколько солдат в его распоряжении. Когда магистрат Массачусетса постановил послать войска в КраунПойнт в северовосточный район провинции Нью-йорк, было специально оговорено, что «солдаты не обязаны двигаться южнее Олбани и западнее Скенектади». «Войска прибывают и отбывают, — писал очевидец об армии генерала Джонсона из Нью-йорка, — плохо вооруженные, в плохом обмундировании и с еще худшей дисциплиной: одни, по их словам, уже отслужили свой срок, другие только что приступили к службе. Никогда не представлял себе существование такого разношерстного стада, где почти каждый сам себе хозяин и генерал».

Американский «дух уравнительства» пользовался у британских офицеров дурной славой. «Наша милиция не подчиняется никакой дисциплине, — жаловался Кэдуоледер Колден лорду Галифаксу в 1754 году. — Жители северных колоний достигли такого равенства и под лозунгом свободы здесь царит такая распущенность, что они не признают никакой власти, никакого старшинства.

«У офицеров этой армии, за очень редким исключением, — отмечал очевидец, имея в виду колониальные войска, — нет никакого представления о военной службе,и большинство из них ничем не отличается от своих подчиненных, они выглядят как главари толпы и, по существу, таковыми являются». Кадровые офицеры британской армии долгое время относились к американским «офицерам» с презрением. В 1741 году во время похода на Картахену на 6epeiy Карибского моря офицеры из Виргинии и даже сведущий в военном деле опытный командир губернатор ГУч не получили повышения и были грубо обойдены вниманием. Сам Джордж Вашингтон должен был проехать полсграны, чтобы решить вопрос о собственном воинском звании. Установленный порядок, подтвержденный герцогом Камберлендским в 1754 году, предусматривал, что «все офицеры, назначенные нами или нашим верховным командованием в Северной Америке, получают воинские звания прежде офицеров, назначенных губернаторами или советами провинций Северной Америки; мы также желаем, чтобы генералы и старшие офицеры колониальных войск не были равными по званию генералам и старшим офицерам, назначенным нами». Лоудон привез с собой новый приказ, разрешающий присвоение колониальным офицерам высоких званий, но было уже поздно.

Ни одной из проблем, мучивших Лоудона во время англофранцузской войны и войны с индейцами, не избежал и Вашингтон в Войне за независимость. Вашингтон, стараясь создать объединенную континентальную армию из невоенных американцев, сам очутился в шкуре лорда Лоудона Хотя цели были другие, трудности оказались все те же. Континентальная армия, как и регулярная армия Великобритании двадцать лет назад, комплектуя свои ряды, должна была соперничать с милицией отдельных штатов, и Вашингтону не удалось добиться в этом особого успеха Если бы судьба Америки зависела только от американской регулярной армии, исход войны был бы более сомнительным и отдаленным. Однако Вашингтон мудро воспользовался возможностью вести войну поэтапно—сначала в Новой Англии, затем в центральных колониях, затем на Юге,— а не фазу на всех фронтах, как велись англофранцузская война и война с индейцами. Такая стратегия позволила успешно использовать рассредоточенные милицейские отряды и способствовала большей эффективности его небольшой армии.

В период Войны за независимость возобновились столкновения между офицерами по поводу званий и старшинства, когда кадровые офицеры британской армии пытались помыкать простыми ополченцами, и континентальные офицеры возродили в своей среде былой гонор кадровых военных. И конгресс, и штаты демонстрировали демократическую щедрость; они раздавали воинские чины всем годным к военной службе, независимо от заслуг. «Мой кузнец состоит в чине капитана», — с удивлением сообщал Де Калб. Чтобы избежать обид, было безопаснее признать, что любой военный может оказаться в высшем офицерском чине. «Не проходит и часа,—писал Вашингтон президенту Континентального конгресса 3 августа 1778 года, — без новых обращений и новых жалоб по поводу чинов... Мы не можем созвать военный трибунал или провести смотр подразделений без горячей дискуссии по вопросу о старшинстве». Когда полковник колониальной милиции Крафте и полковник континентальной армии Джэксон должны были нести гроб своего соратника, Крафте, как старший по возрасту, считал себя вправе идти впереди, но Джэксон заявил, что как континентальный офицер он имеет право на старшинство. Ни один из них не пошел навстречу другому, Крафте и его друзья покинули похоронную церемонию.

Даже у Вашингтона терпение истощилось, но, поскольку местные амбиции были непреодолимы, он научился мириться с ними и даже использовать их в общем деле. «С первых дней своего назначения я добивался уничтожения всех различий между солдатами разных территорий (то есть штатов), называя всех более общим именем —американцы, но понял, что невозможно преодолеть предрассудки; и при новой организации я считаю наилучшим выходом побудить штаты к соревнованию. А для этого не будет ли лучше предложить каждому штату если не назначать, то хотя бы предлагать собственные кандидатуры на бригадирские посты?» В 1780 году на вопросы конгресса относительно его трудностей с продвижениями по службе и производству в чин он ответил: «Если бы мы являлись одной армией или тринадцатью армиями, объединенными для совместной обороны, ответить на ваши вопросы не составляло бы труда; но мы иногда бываем и тем и другим одновременно, и не было бы большим преувеличением, если бы я сказал, что порой мы и не то, и не другое, а какоето соединение обоих понятий».

Все американские армии соревновались друг с другом в привлечении рядовых офицеров, в чинах и в славе. Рядовым из Новой Англии платили больше, чем солдатам из средних штатов.

Массачусетс, чтобы получить преимущество, даже предложил выдавать личному составу вознаграждение каждый лунный, а не календарный месяц. Именно эту уловку Вашингтон заклеймил как «самый предательский удар делу установления порядка в армии за всю историю... Сам лорд Норт не смог бы изобрести более эффективного средства, чтобы развалить нашу службу по вербовке солдат». Проблемы усугублялись уже известными «уравнительскими настроениями» американцев; их нежеланием разрешить выплату офицерам достаточно высокого вознаграждения, что вызвало недовольство и породило несвойственное армии панибратство между офицерами и солдатами.

Широко распространенная боязнь профессиональной армии увеличивала трудности. Джон Адамс заявил, что в конечном счете будет надежнее поддерживать веру граждан во временную, хотя и не столь действенную милицию.

«Хотя это может стоить нам дороже и, возможно, мы рискуем проиграть то или иное сражение, действуя такими методами, но нам не будет грозить опасность развращения и ожесточенности, свойственная постоянной армии, а наша милиция во время службы приобретет мужество, опыт, дисциплину и выносливость. Я хочу, чтобы каждый житель нашего континента был солдатом и осознавал свой долг в случае необходимости сражаться не на жизнь, а на смерть. Римляне не знали отступления. Я хочу, чтобы американцы были такими же». Предложения назначать долговременные пособия офицерам, чтобы привлечь лучших людей и поднять боевой дух, встречали сопротивление. Элбридж Герри указал причины (13 января 1778 года): «Младенческое состояние государства, отвращение к чиновникам и наемникам, которое может привести к потере Великобританией своих привилегий, равенство солдат и офицеров перед войной».

Зачисление на военную службу на короткий срок (иногда всего лишь на три месяца) было отражением распространенного страха перед постоянной профессиональной армией и уверенности, что армия будет не нужна после окончания войны. Вашингтон часто жаловался, что в этом суть его проблем. Например, в циркуляре от 18 октября 1780 года, разосланном штатам из штаба Вашингтона около Пассейика, говорилось:

Я свято убежден, что длительность этой войны, большинство неудач и перипетий, которые нам пришлось испытывать, во многом явились результатом временного зачисления на службу... Небольшое сплоченное войско, имеющее постоянную структуру, способную обеспечить необходимую воинскую дисциплину, могло бы противостоять врагу гораздо успешнее, чем толпы милиции, которые порой находились не на поле боя; а на пути к нему или с него: ввиду отсутствии стойхости, свойственного всей милиции, и невозможности оказать на нее давление считалось непрактичным держать большую часть солдат милиции на службе даже в течение того срока, на который они были призваны; а срок этот обычно бывал столь короток, что нам долгое время приходилось содержать два состава солдат — вступающих в армию и увольняющихся из нее.

Люди расходились по домам, когда только начинали понимать свои обязанности, и часто перед лицом вражеской угрозы приходилось набирать новую армию. Непостоянный состав армии явился причиной многих военных поражений американцев. Генерал Ричард Монтгомери начал роковой штурм Квебека в конце декабря 1775 года, потому что срок службы всех его солдат из Новой Англии истекал в полночь 31 декабря, и он был уверен, что они не задержатся ни на один день.

Ненадежность и отсутствие дисциплины среди вооруженных граждан Америки, так поспешно поставленных под ружье, не давали покоя храбрым революционным командирам — от Вашингтона до полевых лейтенантов — и превращали широкомасштабное планирование в иллюзии. Тысячу раз милиция оставляла поле боя, распространяя вокруг пораженческие настроения.

Сторонники милиции, предупреждал Вашингтон, «чуть не лишили Америку всех ее свобод». «Я клятвенно заверяю, что не знаю ни одного обстоятельства, способного оправдать мнение о пригодности милиции или любого необстрелянного войска для настоящих сражений. Я убедился, что они бывают полезны как легковооруженные отряды для ведения рассыпного боя в лесах, но совершенно не способны провести или поддержать крупное наступление... Недавнее сражение под Кэмденом — печальное подтверждение этой теории. Милиция разбежалась при первом же залпе, оставив континентальные войска в окружении, когда они вынуждены были сражаться за жизнь, а не за победу ввиду огромного численного превосходства противника». «Боже правый! — воскликнул Дэниел Морган 1 февраля 1781 года, всего через несколько дней после победы над Тарлтоном. — Почему у нас так мало солдат, когда вокруг так много людей слоняется без дела?» В тот переломный период войны, когда Грин отступал перед армией Корнуоллиса, Эдвард Стивенс напрасно взывал к своим войскам.

Перейдя через Ядкин, мы не смогли бы построить к бою больше восьми тысяч человек, включая и всех до одного ополченцев, а у большей части солдат приданной мне милиции закончился срок службы. Я видел насущную необходимость задержать этих людей на несколько дней, пока войско генерала Грина не соберет свои силы, и генерал просил меня сделать все возможное. Я их построил и довел положение вещей до их сведения. Но к моему глубокому удивлению и разочарованию,ни один солдат не согласился ответить на мой призыв. Каждый говорил, что он был хорошим солдатом и отслужил свой срок службы. Даже если бы от их пребывания в строю еще десять или пятнадцать дней зависело спасение страны,не думаю, чтобы они пошли на это. Милиция ни на что не годится. Основная забота ополченца в течение всего срока службы — остаться целым.

Однако многие ополченцы относились к своему дол1у весьма небрежно, они часто уходили домой до истечения срока. Дезертирство было обычным делом. Очень трудно определить эффективность военной тактики, применявшейся в ряде сражений, потому что нельзя с точностью сказать, какое количество «потерь» революционной армии явилось результатом дезертирства, а не гибели или попадания в плен. За несколько недель до Беннингтонского сражения 16 августа 1777 года более четырехсот человек дезертировали или,точнее, просто исчезли. Во время осады Ньюпорта в это же время за несколько дней дезертировали пять тысяч человек. Это так ослабило силы Салливана, что ему пришлось отказаться от идеи наступления.

Не один раз — например, около Саванны в марте 1779 года, в Джонстауне в октябре 1781 года (и таких мест было слишком много, чтобы перечислить их все) — многочисленные ополченцы в панике убегали с поля боя. Хотя у ГилфордКортХаус 15 марта 1781 года американцы численно превосходили англичан более чем вдвое, бегство всей милиции поголовно обеспечило победу Великобритании. Опытный генерал Дэниел Морган с проницательностью предсказал такой исход, когда предостерегал генерала Натаниела Грина против использования крупных частей милиции. Он посоветовал: «Если они будут сражаться, вы разобьете Корнуоллиса, если не будут, он разобьет вас. Поставьте... милицию в центр, а в арьергарде разместите отборные части, отдав им приказ стрелять в первого же солдата, который побежит с поля боя». Грин последовал совету Моргана, но паника среди ополченцев из Северной Каролины и Виргинии оказалась сильней.

Как такая неорганизованная, недисциплинированная армия с нерегулярным снабжением могла взять верх над первоклассными войсками одной из сильнейших военных держав? И на самом деле, как можем мы объяснить нашу победу в этой войне? В истории сражающейся Америки увековечено немало героических поступков, свидетельств отваги и жертвенности. Живое воображение непрофессиональных американских генералов в отличие от догматизма, свойственного профессиональному военному командованию Великобритании, давало колониям непредвиденные преимущества. Но все же до сих пор трудно объяснить, почему англичане после Йорктауна так быстро сдались. Сегодня наиболее убедительным будет мнение, что не американцы выиграли, а англичане проиграли войну или, быть может, они просто отказались от дальнейшей борьбы, видя безнадежность своего дела. Обширность американской территории (и разбросанность колоний, изза которой отсутствовала та «яремная вена», которую могли бы перерезать британские войска) привела англичан к осознанию невозможности подчинить Америку. В течение первых четырех лет Революции ни один из крупных городов — Бостон, Нью-йорк, Филадельфия и Чарлстон — не избежал оккупации ре1улярными войсками Великобритании, но это не приносило ощутимых результатов. Сердце Америки было везде и нигде — в каждом отдельном человеке. К тому же французы оказали серьезную помощь американской милиции и нерегулярным частям, и угроза постоянного союза Америки и Франции не давала покоя Британской империи.

Быть может, самым характерным и самым настораживающим событием в истории этой войны было внезапное расформирование армии. В январе 1781 года—за десять месяцев до капитуляции Корнуоллиса в Йорктауне — в Пенсильвании разразился армейский бунт; и снова в июне 1783 года перед самым подписанием мира взбунтовавшиеся солдаты, захватившие пороховые склады и учреждения в Филадельфии, где заседал Континентальный конгресс, грозили, что добьются выплаты жалованья с оружием в руках. Именно в разгар этих беспорядков континентальная армия была расформирована, и 4 декабря генерал Вашингтон с грустью попрощался со своими офицерами. Самым американским в Революции было ее окончание, когда вооруженные граждане поспешили вновь влиться в состав мирного населения. В этой войне, как и в последующих войнах, случавшихся в американской истории, «конец войны» неотвратимо предполагал роспуск армии.

Не случайно, что в американском фольклоре прощальное слово Вашингтона и уничтожение армии остаются такими же сокровенными символами, как и первый призыв к оружию, подъем «поставленных в строй фермеров» и внезапное появление ми нитменов. Реальная история организации армии печальна и постыдна — ничего подобного нельзя найти в анналах военной истории.

Однако именно слабость профессиональной армии стала предзнаменованием силы американских политических институтов. Невоенные американцы без колебаний выбрали генерала своим первым президентом. Вашингтон мог бы стать «первым в войне, и в мире, и в сердцах соотечественников», но предоставление политической власти военачальнику в Америке значит совершенно не то, что в других странах. Для американцев идеалом военного был не Цезарь, а Цинциннат — не опытный генерал, купающийся в лучах военной славы, которой он отдал жизнь, а землепашец, вынужденный оставить свои табачные плантации.

Когда перед концом войны американские офицеры захотели создать организацию для сохранения своего товарищества, своих воспоминаний и традиций (и, быть может, своего политического влияния), они назвали себя Обществом Цинциннатов. Вашингтон возглавил его, хотя и с большой неохотой, поскольку не одобрял создания организации и надеялся, что она вскоре будет распущена. Среди широких масс создание общества вызвало серьезные опасения, что возникнет американская военная каста, они считали такое общество потомственных военных вредным рассадником аристократических идей, центром монархического заговора. Общество было так близко духу монархизма, что король Франции Людовик XVI повелел своим офицерам создать его французское отделение и считать орден Цинциннатов военной наградой.

Когда воспоминания об Обществе Цинциннатов совсем стерлись в памяти американских граждан, в дома многих американцев вошла еще одна военная реалия. Это была медаль за воинские отличия «Пурпурное сердце», которую учредил Вашингтон указом от 7 августа 1782 года:

Генерал, жаждущий поощрять благородные стремления своих солдат и благоприятствовать всем образцам воинских заслуг, предписывает, что в случае совершения военнослужащим любого поступка, заслуживающего поощрения, отличившийся получит право носить на обшлаге мундира с левой стороны изображение сердца из пурпурного полотна или шелка, окантованное узким шнурком или обвязкой. Не только примеры исключительной храбрости, но и искренняя верность и безупречная служба будут в должной мере вознаграждены... Солдатам, заслужившим эту награду, дозволяется, как офицерам, проходить через все караулы и стражи.

Отныне путь к славе в свободной стране открыт для всех патриотов — этот указ имеет обратную силу касательно начала войны и будет действовать постоянно.

Несмотря на то что в дальнейшем федеральная Конституция дала центральному правительству полномочия по ведению военных действий, американская армия так до конца и не объединилась. Милиция штатов, превратившаяся впоследствии в «национальную гвардию», продолжала играть важную роль. Она сохраняла дух местного патриотизма и различия в обычаях и военных порядках, которые в конечном итоге и создавали всевозможные проблемы. Изначальный характер милиции, как местных сил, организованных в мирное время, продолжал сохраняться в течение Гражданской войны и двух мировых войн, так что люди попрежнему сражались плечом к плечу со своими соседями.

Начиная с самого Вашингтона,в американской истории снова и снова — особенно после упадка «виргинской династии» — на высшие государственные посты приходили люди, обязанные этим военной славе. Даже в Великобритании, где в XVIII и XIX веках не особенно боялись военных переворотов, военные редко становились премьерминистрами; использование военных успехов в политической карьере было делом неслыханным. Но в Америке это стало обычным: на ум сразу приходят такие выдающиеся примеры, как Джэксон, Уильям Генри Гаррисон, Тейлор, Грант, Теодор Рузвельт и Эйзенхауэр. Многие из них начинали службу не в рядах регулярной армии, а в местном ополчении. И их военные подвиги отнюдь не казались чисто профессиональными успехами — они были успехами простых американцев. Именно отсутствие касты военных позволяло воинугражданину с легкостью завоевать место на американской политической арене.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.