КУЛЬТУРА ПО КНИГАМ: ФЕТИШИЗАЦИЯ ПРАВОПИСАНИЯ

Самым влиятельным американским специалистом по языку был Ноа Уэбстер — мастер правописания Америки. Колоссальная популярность его книг по орфографии (до конца XIX века их было продано более шестидесяти миллионов экземпляров) являлась и симптомом,и символом мобильности американского общества. «Книга американского правописания» Уэбстера, «содержащая доступный стандарт произношения», появилась в 1789 году, однако, по замечанию самого Уэбстера, спрос на нее показал, что нужда в подобной книге была давно.

В Америке большую популярность получил обычай или игра, которая широким привлечением участников помогла сделать «правильную» речь доступной всем. Это были конкурсы на знание орфографии,так называемые «Spellingbee» (конкурсы грамотеев), и слово «Ьее» в данном значении является, таким образом, американизмом. В этом общественном мероприятии соревнующиеся и аудитория доказывали, что нет никакого секрета в том, как наиболее «правильно» говорить и писать на общем для них языке и, следовательно, что высший класс лингвистики открыт для всех. Уже во время Революции проходили конкурсы грамотеев, особенно в Новой Англии. Однако еще в 1750 году Франклин предложил проводить публичные соревнования по орфографии; во второй половине XVIII века состязания по правописанию глубоко вошли в жизнь американских школ. В сельскохозяйственных общинах и в западном приграничье, где умение правильно писать особенно ценилось как признак культурности, этот обычай снова возродился в XIX веке, о чем, например, писал Брет Гарт в своем произведении «Конкурс грамотеев в Энджелсе», где из уст Трутфула Джеймса мы узнаем:

На конкурсе, описываемом Бретом Гартом, все шло спокойно, даже когда это касалось таких слов, как separate, parallel и rhythm, но когда дело дошло до написания слова gneiss, старатели сочли необходимым разрешить этот вопрос с помощью охотничьих ножей.

Придание особого значения «правилам» правильной речи и письма оказало глубокое влияние на отношение американцев к произношению. Это объясняет их склонность «произносить как пишется», что до сих пор является, возможно, наиболее важным различием между английским и американским произношениями. Уже очень давно американцы, глядя на написание того или иного слова, старались определить, как же это слово «следует» произносить. Казалось, это даст стране, у которой нет культурной основы и задающей тон интеллектуальной аристократии, готовый стандарт произношения.

Нам стало настолько привычным пронзи jviri слова так,как они пишутся, что трудно себе представить, что тпядация произносить слова по сложившейся привычке, а не п' написанию может быть старее и «грамотнее». Тем не менее похоже, это так и было. Произношение,случайно сложившееся в силу традиций и социальной принадлежности, а не на основе учебников по орфографии, существовало в языке Англии давнымдавно.

Наше устойчивое произношение на основе написания проявляется само в привычке сохранять полноту слогов. В таких длинных словах, как secretaiy, explanatory, laboratory и cemetery, мы сохраняем полноту всех слогов, включая предпоследние. Англичане же почти опускают эти слоги и произносят secret’ry, explanat’ry, laboratTy и cemet’ry. Это только несколько примеров упорства американцев должным образом отражать в произношении каждый написанный слог. Некоторые из приведенных выше случаев произношения, оказалось, имеют непростую историю, поскольку сохраняемое второе ударение на предпоследнем слоге, например в слове secretaiy, по всей вероятности, было также характерным и для разговорного языка Англии в XVII и XVIII веках. Однако если в Англии эти слоги были постепенно утрачены, в Америке они старательно сохранялись. Это не меняет дела, а просто показывает, что произношение американцев, основанное на написании, как и многое другое в нашей речи, консервативно. Наше почтительное отношение к орфографии как к руководству по произношению настолько глубоко в нас укоренилось, что мы сохраняем стиль речи, который в Англии довольно быстро отмер. Конкурсы грамотеев имели ту же цель — сохранить полное воспроизведение слогов и обеспечить буквальность в произношении. В давние дни правописанию обучались, прочитывая слова из учебника по орфографии вслух, буква за буквой, слог за слогом: «о, г — or; d,i — di; n,a — па; г,у — ry; ordinary». Те, кого обучали языку по этому методу (часто прибегая к соревнованиям между командами), должны были на всю жизнь овладеть навыками тщательности, взвешенности и буквальности в произношении. Наша слабость произносить слова, исходя из их написания, повлияла на произношение имен собственных, в особенности географических названий. В Англии произношение имен собственных уходило корнями в сложившуюся по воле случая традицию, но американцы, слышащие, что Worcester произносится как Wooster, склонны и писать его соответствующим образом; Birmingham всегда произносится американцами точно и полностью, а не с пропусками гласных, как это свойственно англичанам.

Часто подвергавшаяся нападкам со стороны искушенных учеников «диктатура школьной учительницы» умеряла наш энтузиазм и изобретательность. Однако учительница, так же как и ее предшественник, школьный учитель, провозглашавшая доступные правила пользования языком, способствовала стиранию классовых различий и созданию еще одной возможности продвижения в нашем мобильном обществе. Кто бы мог предугадать, что определенный до мелочей стандарт языка будет содействовать развитию свободного и эгалитарного общества?

Г.Л.Менкен определил в обобщенном виде более широкое значение особой точности американской речи:

Это вкратце можно охарактеризовать как проявление влияния класса, лишь недавно приобретшего вес в обществе и, следовательно, не совсем уверенного в себе,—класса, представители которого изо всех сил стараются не выдать говором своего плебейского происхождения... Таким образом, правильность речи становится отличительной чертой именно тех, кто только что добился успеха в обществе. Несомненно, что подобных людей всегда было больше в Соединенных Штатах, чем в Англии, и не только из числа богатой и изысканной аристократии, но также и из интеллигенции. Типичная американская школьная учительница — главный хранитель лингвистической пунктуальности в республике,— как правило, не является представительницей класса с культурными традициями, а вышла или из среды мелких фермеров, или мелких чиновников, или из рабочей среды. Я думаю, что то же самое можно сказать даже о типичном преподавателе американского колледжа. Эти люди выступают за чистоту речи и обучают этому исходя не только из логических посылок; без сомнения, это помогает им скрыть неуверенность в своей собственной культурности. От них исходит большинство ничем не обоснованных правил и инструкций, которые приводят в отчаяние школьников и раздражают писателей. Они являются главными открывателями и разоблачителями «плохого английского» в произведениях таких величин, как Уитмен, Марк Твен и Хоуэлле. Но было бы ошибкой считать их влияние целиком или даже по большей части пагубным. Они героически боролись с распространением среди нас диалектов и делали это с таким успехом, что нигде з США ныне не существует ничего подобного ни подвываниям кокни, чрезвычайно неприятным для слуха, ни их же столь безумным манипулированиям с h. И они до такой степени привели в порядок общепринятую речь, что даже у тех, кто говорит самым вычурным языком, фактически нет того глупого жеманства, которое до сих пор свойственно литературному английскому языку.

Американский язык своеобразно отразил характерную особенность американской культуры: с одной стороны, грамотность, с другой — отсутствие литературности. Стандарт печатного слова предполагает широкое распространение грамотности; диктатура школьной учительницы была бы абсолютно невозможной, если бы каждый американец не попадал под ее руководство через систему всеобщего образования в общественных школах. Более того, если бы в Америке существовала мощная объединенная литературная аристократках, способная сделать свою случайно сложившуюся манеру реч:: критерием для всех образованных людей, образцы точное’". из учебников были бы излишни и неспособны выполнять свою роль. Грамотность замещает аристократию. Исследователи языка отмечают, что тенденция к приведению разговорной формы слова в соответствие с письменной «в целом усиливается по мере того, как печатная и письменная формы языка все более проникают в языковое сознание народа». В то время как эта тенденция проявлялась в Англии не так заметно, в Америке она была гораздо более сильной. «Каждая новая группа американских граждан, — отмечает Крэпп,—входила во владение языком не как естественным наследством и не как привилегией, а должна была приобретать его как нечто, требующее собственных умственных усилий и учения». В процессе обучения чтению, письму и разговору на общепринятом языке многие народы слились в единую нацию.

Первые поселенцы Новой Англии, грамотные представители среднего класса, сторонники начального образования, должны были приложить много усилий, чтобы прежде всего добиться единообразия. Школьный учитель — янки, так же как и янки — мелкий торговец, много путешествовал по стране, и всегда у него была с собой книжка по орфографии, служившая мерилом разговорной респектабельности. В начале XIX века хозяин лавки в Новой Англии мог иметь для покупателей «все: виски, мелассу, набивной ситец, книги по орфографии, патентованные наборы инструментов». Ноа Уэбстер прекрасно воспользовался тем обстоятельством, что единообразие американского языка зависело от школьного образования и всеобщей грамотности. В своей книге «Рассуждения об английском языке» он утверждал: «Ничто, кроме создания школ и установления определенного единообразия в пользовании книгами (предпочтительнее всего справочником по орфографии Уэбстера!), не сможет уничтожить различия в разговорной речи и сохранить чистоту американского языка». Но это было бы невозможным без высокого уровня жизни и грамотности:

Пусть англичане заметят себе, что, когда я говорю об американских йоменах, то имею в виду, что их не следует сравнивать с безграмотными крестьянами их собственной страны. Йомены нашей страны — это крепко стоящие на ногах независимые землевладельцы, хозяева собственной судьбы и собственной земли. Это достаточно образованные люди. Они обучены не только чтению, письму и ведению счетов, но очень многие из них еженедельно читают газеты и, помимо Библии, которую можно найти в каждой семье, читают выдающиеся английские проповеди и трактаты по религии, этике, географии и истории, например труды Уоттса, Аддисона, Эттербери, Сэлмена и др. В восточных штатах общественные школы дают вполне удовлетворительное образование всем детям и оказывают почти на всех благотворное влияние.

Уэбстер, безусловно, горячо верил в насаждаемый извне стандарт печатного языка. От человека, сделавшего состояние на книге по орфографии, трудно было ожидать чеголибо иного. В прошении Уэбстера об авторском праве на его учебники, а также в их вступительной части было написано, что цель этих книг — «устранение неправильностей и искажений, которые, к несчастью, портят разговорную речь благовоспитанной части американцев... и, что наиболее важно, обеспечение правильного и единообразного произношения... путем устранения явных различий в местных диалектах, являющихся объектом взаимных насмешек жителей разных штатов».

Законодательствуя в области языка, Уэбстер в то же время отрицал, что ставит перед собой цель быть законодателем. Он говорил, что подобное законодательство излишне, так как истинным авторитетом в вопросах языка является американский народ. Бесспорно, среди прочего Уэбстер имел в виду и это, когда в предисловии к своему «Словарю» процитировал Франклина: «Наиболее грамотно пишут те, кто не знает орфографии». По словам Уэбстера, беда большинства тех, кто писал о языке прежде (особенно из англичан), заключалась в том, что они пытались диктовать свои правила, и, «вместо того чтобы попытаться разобраться, что есть английский язык, они стремились показать, каким ему следует быть, исходя из этих правил». В подтверждение своих мыслей Уэбстер писал: «Нормой правильности является общепринятая в народе практика, и с ней по крайней мере надо считаться, когда дело касается такого важного вопроса, как установление законов разговорной речи». Уэбстер находил свои стандарты в «правилах самого языка» или, как гласит выражение, которое он не мог часто не повторять, в «общепринятой в народе практике».

В своих «Рассуждениях» Уэбстер замечал, что истинно демократическое уважение к народным традициям возможно лишь в стране социального равенства. В Англии, пояснял он, призыв к единому словоупотреблению, которое только и очищает и оживляет язык, был невозможен по той простой причине, что небольшая изолированная кучка аристократов, кичащаяся своими привилегиями, возвеличила свои особенности речи.

Когда все люди занимают прочное положение и никакие индивидуальные черты не считаются вульгарными или смешными, каждый наслаждается истинной свободой. Но когда определенная группа людей, занимающих высокое положение, осмеливается утверждать: «Мы являемся эталонами правильности и элегантности, и все несогласные с принятой у нас практикой речи будут считаться вульгарными и невежественными», — они уж слишком свободны в обращении с правилами языка и нормами благовоспитанности.

Однако попытка установить стандарт речевой практики людей того или иного социального слоя чрезвычайно абсурдна: один из моих друзей однажды заметил, что подобную попытку можно сравнить с установкой маяка на плавучем острове. В этой попытке заключено стремление зафиксировать то, что по своей сути изменчиво; по меньшей мере это должно быть изменчиво, пока предполагается, что стандартом местной речевой практики является лишь сама местная речь, то есть другого стандарта, кроме нее самой, не существует ...

Но это еще не все. Если речь немногих людей в столице считать эталоном, то практика этой речи должна быть распространена на всю страну. Кто же это сделает? Человек, способный к обобщениям, возможно, попытается отразить эту практику в словаре; но ведь произношение даже в суде или на сцене отнюдь не одинаково. Таким образом, составитель словаря должен брать за образец своих друзей и патронов; и в том и в другом случае ему обязательно будут возражать, а значимость предложенного им стандарта будет ставиться под сомнение; или же ему придется в качестве стандарта дать два варианта произношения, что оставит пользователя словарем в таком же затруднительном положении, в каком он и был. И первый и второй варианты были испробованы в Англии даже с наиболее признанными стандартами, но ни один из них повсеместно не прижился.

Стремление привить языковой эталон аристократов может служить лишь одним из примеров общей ошибки сделать речевую практику ограниченного круга людей общим правилом.

Вариации произношения, существовавшие на Американском континенте, отнюдь не казались Уэбстеру преградой к тому, чтобы сделать «всеобщую речевую практику» американцев эталоном для всей страны. В своей книге по орфографии он вознамерился просто отразить эту всеобщую речевую практику. «Я не Moiy предложить собственной системы, — подчеркивал Уэбстер. — Правилом речи должен стать повсеместно распространенный обычай, и любое отклонение от него должно расцениваться как неправильность. Диалект, на котором говорят в какомлибо штате, так же нелеп, как диалект другого штата; каждый опирается ка местный обычай, и ни один из них не может претендовать на превосходство». Сам воздух Америки должен был способствовать возникновению стандарта американского языка.

Как отмечал английский издатель книги Дэвида Рамсея «История Американской революции» (1791), даже до Революции американский язык уже имел свой собственный стандарт. Свободному от диалектов языку Нового Света предстояло стать самым единообразным и самым универсальным из всех языков, известных западному миру. Время докажет, что в словах Уэбстера: «Нам следует быть верными нашей речевой практике и распространенному в нашей стране обычаю» — заключалось скрытое пророчество. Основываясь на них, нам предстояло создавать образцовый американский язык, который, по словам Крэппа, «развился и продолжает развиваться в тысяче уголков страны в результате смешений, компромиссов, имитации, приспособляемости, то есть всеми возможными путями, какими меняющиеся люди в изменяющихся обстоятельствах приспосабливаются друг к другу и к новым условиям жизни». Американцы выражали одинаковый энтузиазм как по поводу языкового законодательства, так и обычаев в языке. В своем отношении к тем или иным законам американцы сочетают наивную веру в законодательство с глубоким почтением к старинным обычаям и общему праву. Это алхимическое соединение противоположностей, которое вдохнуло жизнь в нашу федеральную конституцию, дало также жизнь и нашему языку.

Именно потому, что этот пласт культуры был напрямую заимствован, он, как никакой другой, наиболее ярко отражает особенности американской жизни. Джеймс Фенимор Купер дал оценку этому явлению в 1828 году в работе «Взгляд на состояние литературы и просвещения в Американских Соединенных Штатах»:

Совершенно очевидно, что высшее общество Лондона должно быть для Англии, да и для всей империи законодателем моды в произношении слов; поскольку в это самое общество входят все те, чьи обычаи, происхождение, состояние и политическая известность делают их предметом восхищения, становится неизбежным стремление имитировать их манерность, будь то в языке или во внешнем виде, с тем чтобы создать впечатление, что ты принадлежишь к их кругу...

В Америке все обстоит совершенно подругому. Если бы у нас была такая великая столица, как Лондон, где люди, имеющие достаток, образование и свободное время, периодически собираются, чтобы скоротать время, я думаю, и у нас бы появилась задающая тон аристократия, в среде которой возник бы как определенный стиль речи, так и одежды, и поведения... у нас нет такой столицы, чтобы оказывать большое влияние на язык, да и, похоже, в обозримом будущем не будет... Привычные проявления благовоспитанности и даже произношение жителей Бостона, Нью-йорка, Балтимора и Филадельфии различаются во многом, и натренированное ухо может отличить уроженца любого из этих городов от уроженцев других мест по едва уловимой особенности их речи. Однако заметного желания у светского общества этих городов подражать светскому обществу других мест нет...

Если бы народ нашей страны был подобен народу любой другой страны на земном шаре, мы должны были бы сейчас говорить на огромном множестве малопонятных наречий; но в действительности народ Соединенных Штатов как единое целое, за исключением небольшого количества потомков французов и немцев, говорит на английском языке, который несравненно лучше, чем тот, на котором говорят в Англии... Одним словом, мы как нация говорим на нашем языке лучше, чем любой другой народ говорит на своем. Если представить себе огромное пространство нашей страны, то правильность, с которой все произносят и употребляют слова, вызывает истинное изумление. Такое сходство в речи может быть только за счет широкого распространения интеллектуальных ценностей и неуемной активности населения, которая, в определенном смысле, побеждает пространство.

Здесь вместо «королевского английского» получил развитие «народный английский», который удивительно подходит стране без столичного города, стране, в которой у каждого есть привилегия говорить языком аристократа.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.