КАК ПУРИТАНАМ УДАЛОСЬ ИЗБЕЖАТЬ ИСКУШЕНИЯ УТОПИЕЙ

Если когдалибо существовал народ, чей интеллектуальный багаж идеально подходил для путешествия в страну Утопию, этим народом были новоанглийские пуритане. На страницах своих Библий они находили готовый проект Совершенного Общества. Собственный дорогостоящий переезд в Америку оказывался для них веским добавочным стимулом, способствовавшим укреплению веры в осуществимость идеи построения Храма Сионского на этой земле. Когда раздумываешь надо всем этим, по истине поражаешься тому, сколь мало утопического таили в себе их воззрения на общественное устройство. Объясняется это несколькими причинами. Сыграло свою роль мощное и отрезвляющее воздействие английских законов: колонисты были кровно заинтересованы в выполнении условий хартии и в сохранении за собой земельных прав; ощущали они и некую сентиментальную приверженность к английской основе своей юридической системы. Отнюдь не способствовал грезам наяву и пессимизм — живое ощущение зла, составлявшее столь значимый элемент кальвинистского вероучения. Наконец, решающую роль сыграли здесь ошеломляющая новизна и ощущение постоянной опасности, сопутствовавшие жизни в неизведанном краю, побуждавшие еще теснее приникать сердцем и умом к знакомому и привычному (что и воплотилось в выявлении знаменательных аналогий между законами Божьими и законами английскими — а значит, и новоанглийскими).

Особый склад их основанной на Библии ортодоксальности обусловил формирование у колонистов практического и анти утопического направления ума. Их политической мысли не было надобности блуждать в поисках эталона Совершенного Общества, поскольку Библия уже содержала в себе детальное описание Сиона. Более того, Библия не аргументировала — она повествовала; и потому утопичность умонастроений колонистов с легкостью вписывалась в контуры обычного права; в фундаменте ее лежали не аналогии догм, принципов или абстракций, а аналогии ситуаций — библейских и реальных.

Возможно, именно в силу того, что основные теоретические проблемы представлялись им разрешенными, пуритане смогли всецело сосредоточиться на вопросах человеческого поведения и чисто практических предметах. И, как ни странно, вопросы эти явились предощущением тех, какие на протяжении веков не перестанут будоражить политическое сознание Америки. Эти вопросы затрагивали не столько конечные цели общества, сколько его структуру, не столько нравственное его состояние, сколько эффективность его функционирования, обеспечение решительного, но сдержанного руководства и возможные гарантии того, чтобы правительство не стало угнетающей общество силой.

Пуритан Новой Англии тревожили три круга проблем. Первый сводился к тому, как им следует с первых же лет существования колонии выбирать своих лидеров и представителей. Изначально пуритан отличала — и, с точки зрения Лечфорда и других, делала уязвимыми — чрезмерная строгость требований, предъявляемых к будущим прихожанам, опасение, что, не сподобившиеся благодати, они могут захватить в церквах власть. Пуританская концепция церкви включала в себя, пусть в очень урезанном виде, некое подобие идеи церковного самоуправления: в церкви не должно было быть епископов, ибо прихожане ее вполне могли управлять сами собой. Не случайно ядром многих важнейших диспутов, развернувшихся на раннем этапе становления Новой Англии, оказывался вопрос о том, кого можно считать достойными правителями и как надлежало их выбирать. Весь ранний период истории колонии Массачусетского залива в политическом плане можно представить как непрерывную цепь попыток отыскать ответы на эти вопросы. Какими должны быть отношения между исполнителями и законодателями? Каким должно быть число представителей от каждого города? Во многих проповедях и даже «теоретических» работах ставились именно эти вопросы.

Второй круг проблем, занимавших пуритан, — это допустимые пределы осуществления власти. Лучше всего это сформулировал Джон Коттон: «Потому разумнее всего для магистратов, священнослужителей и государственных служащих обладать лишь той мерой свободы и власти, каковая может быть обращена на пользу им и народу; ибо всякая чрезмерная власть равно 1убит и тех, кто является ее источником, и тех, кому она достается. Страсть в сердце человеческом рано или поздно может стать, если Бог того не предотвратит, слишком сильной, но лучше все же не испытывать таким способом волю Божью. Потому необходимо, чтобы всякая власть на этой земле была ограничена..» О внимании, какое уделялось данному вопросу, свидетельствует форма ранних сводов законов Новой Англии. Первый свод законов Массачусетса (1641) приобрел известность — что уже достаточно красноречиво — под названием «Свод прав»; юридическая система общества представала с его страниц преломленной в призме прав, которыми обладали различные его представители. Книгу открывал парафраз Великой хартии вольностей, за которым следовало изложение ограничений, накладываемых на форму судебного разбирательства, — перечисление прав свободных граждан, женщин, детей, чужестранцев, не исключая и «этих дикарей». Симптоматично, что и законы, предусматривавшие смертную казнь за тяжкие преступления, в терминологическом смысле формулировались как «права», а система церковной иерархии описывалась как «права, данные церкви Господом нашим Иисусом Христом». Преамбула к «Своду прав» не могла бы не привлечь к себе на пряженного внимания, даже если бы эта книга не была создана в американской глуши:

Свободное наслаждение такими правами, неприкосновенностью и привилегиями, к каким взывают человечность, цивилизованность и христианская вера, применительно к каждому человеку в подобающем ему месте и в должной для него мере без ограничений и постороннего вмешательства всегда было и навсегда пребудет фундаментом спокойствия и незыблемости Церкви и Общества. Лишение же или отказ в них повлекут за собой смуту, если и не гибель того и другого.

Третий круг вопросов, тревоживших пуритан, можно сформулировать так: как должна быть организована действенная федеративная система? Каким образом следует рассредоточить власть между местными и центральными органами управления? Попыткой решить этот вопрос посредством создания особых институтов может считаться и сам по себе конгрегационализм; ведь он был инструментом, пользуясь которым церкви могли протянуть «свободную руку дружбы» одна другой, не связывая те или иные из них, равно как и отдельных прихожан, узами конкретных догм или решений какогото центрального органа. В этот же круг вмещались и практические вопросы, выходившие за пределы двух поставленных выше. Какими полномочиями располагала Генеральная ассамблея колонии (коль скоро она вообще располагала ими) по отношению к городу Хингэму при выборе командира городского ополчения? Это как раз тот случай, когда один из горожан «заявил, что предпочтет погибнуть от меча, чем лишиться возможности самому выбирать своих офицеров». Или другое: на каком основании центральное правительство может созвать церковный синод? Представители городов — в споре относительно природы их союза, споре, предвосхитившем проблемы, которые будут решаться в ходе Революции и Гражданской войны, — благожелательно встретили приглашение послать своих избранников, но отказались бы подчиниться приказу.

Все аспекты жизни Новой Англии — традиционализм, богословие, специфика обитания в новом мире,—представая в комплексе, порождали вопросы, требовавшие практического решения. Так что нетрудно согласиться с язвительным комплиментом, ненароком слетевшим с уст Лечфорда: «Люди более мудрые, нежели эти, отправившись на неосвоенные земли с целью учредить там еще одно странное правительство, могли бы наделать гораздо больше — и худших — ошибок, чем те ошибки, которые допустили они».

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.