ЗОЛОТО РАСТЕТ ИЗ ЗЕМЛИ

Американцам удалось стать величайшими потребителями мяса в мире. В Старом Свете говядина подавалась к столу лордов и богачей. Для остальных это был праздничный подарок. Но миллионы американцев стали питаться, как лорды, благодаря усилиям своих предприимчивых земляков на еще не полностью нанесенном на карту Западе.

Западное сочетание пустыни, несъедобных кормов и непригодных для рынка диких животных открыло человеку загадочный и заманчивый путь к богатству. Им не замедлили последовать западные скотоводы и ковбои. Их огромная удача заключалась в возможности использовать явно непригодную, никому не принадлежавшую землю. «Есть золото, которое уходит под землю, — заявил Калифорнийский Джо, проводник в богатых золотом Северной и Южной Дакотах в 1870х, — но еще больше золота растет из земли». Жителям Запада потребовалось время, чтобы найти это золото. Но когда они его нашли, началась новая золотая лихорадка. Эта лихорадка преобразовала почти весь Запад, сформировала американский стол и создала самые выдающиеся американские обычаи и героев фольклора, ковбоя в том числе.

Никто не знает точно, как все это началось. Как гласит легенда, когдато перед концом Гражданской войны снежная буря застигла правительственный караван тяжело нагруженных буйволов, двигавшийся через северные равнины Восточного Вайоминга, Погонщик, которому пришлось бросить караван, вернулся весной посмотреть, что стало с грузом.Вместо ожидаемых скелетов он нашел своих буйволов живыми, тучными и здоровыми. Как они выжили?

Ответ заключался в естественном богатстве, которое несведущие американцы топтали ногами, спеша преодолеть Великую американскую равнину и достичь земель, которые порой оказывались бесплодными. На восточных территориях США скот кормили культурными травами. При достаточном количестве осадков они хорошо произрастали, а затем, скошенные и убранные, высыхали и становились питательным сеном для зимних кормов. Но на засушливых пастбищах Великого Запада эта обычная кормовая трава — мятлик — часто гибла от засухи. Разводить скот в тех местах казалось делом рискованным, даже безнадежным.

Кто бы мог вообразить сказочную траву, которой не нужно дождя, а скот может всю зиму ею кормиться? Но удивительные дикие травы Запада были именно такими. Они обладали необычайно благоприятными свойствами и качественно превосходили травы, которые выращивали скотоводы на Востоке. Эти травы назывались поразному: бизонова трава, бутелоуа, или мески товая трава, и они не только не страдали от засухи, а наоборот, сохранялись благодаря отсутствию летних и осенних дождей. Они не были сочными, как культурные травы Востока, их стебли были короткими и жесткими. Их не нужно было сушить в амбарах, они высыхали прямо на земле, где росли. Высыхая таким образом, они сохраняли аромат и питательность всю зиму. Скот сам добывал себе пропитание, оставаясь под открытым небом, и тучнел на этом Богом данном сене. И сами же животные из года в год помогали новым всходам, втаптывая семена в землю, которую орошали тающие зимние снега и редкие весенние дожди. На сухом летнем воздухе травы сохли так же, как сохнут культурные травы, убранные в сараи.

Зимой снежные заносы, тающие от теплого дыхания животных, расширяли естественные пастбища, которые летом сокращались изза отсутствия воды. Даже тогда, когда глубокий снег покрывал поля бутелоуа, на пастбищах Запада было что «пощипать» — росли низкие кустики травы. Белая полынь (Eurotia lanata), иногда называемая «зимним кормом», как и другие виды полыни, обладала замечательными качествами, поскольку мороз делал ее еще питательней.

Да и скот на Западе имел собственные удивительные достоинства. Порода техасских лонгхорнов началась в Испании. Их предков разводили испанские путешественники и миссионеры, выращивали на мясо и для корриды. К началу XVIII века одичали тысячи отбившихся от стада голов скота. Когда в 1830 году множество поселенцев Соединенных Штатов пришли в мексиканскую провинцию Техас, они обнаружили крупные стада одичавших коров без клейма и без какихлибо опознавательных знаков. Чтобы стать обладателем стада лонгхорнов, достаточно было быть хорошим охотником. Техасцы, забыв, что коровы происходят из Испании, стали считать их местными дикими животными, с которыми «и оленю не сравниться».

Исследуя в 1857 году после войны с Мексикой южные границы Техаса, серьезный военный ученый майор Уильям Эмори сообщал, что «охота на диких лошадей и коров—обычное занятие жителей Ларедо и других поселений на РиоГранде». Но такая охота не детская забава. Дикие коровы Техаса, которых ошибочно считали ручными, по мнению опытного охотника, были «в пятьдесят раз опаснее для пешего охотника, чем самый неистовый буйвол». После освобождения Техаса такие животные водились по всему штату. Благодаря этим коровам и возникли ковбои.

Редко дикое животное настолько определяло жизнь цивилизованного народа. Мы с недоверием читаем, что буйволы властвовали над жизнью индейцев в прериях, однако техасские лонгхорны обладали такой же властью над тысячами американцев Запада. Как объяснил Дж. Фрэнк Доуби, одним из следствий этого был образ «американского всадника» не «в каске воина, а в ковбойских сапогах». У американского ковбоя была особая гордость, и дерзость, и самонадеянность. Техасский лонгхорн заставлял ковбоя садиться верхом и оставаться в седле, от лонгхорна зависел ритм его жизни. То, что было «дикого» на Диком Западе, по большей части происходило от техасского лонгхорна.

Была поговорка, что «в Техасе скот живет для человека, а в остальных странах человек живет для скота». Для крестьян Старого Света было обычным холить свою скотину и в плохую погоду пускать животных на ночь в дом. «Породистая» шортхорнская корова из восточных штатов, по мнению ковбоев, была испорчена цивилизацией. «Лиши ее привычного крова да выпусти в степь, и она окажется столь же беспомощной, как герцогиня, брошенная на необитаемом острове». А поскольку лонгхорны сохранили способность диких животных самим находить себе пропитание, скотоводы Запада были избавлены от необходимости о них заботиться. Их длинные, острые рога были не простым украшением, поскольку самки знали, как ими пользоваться против волков и других зверей, нападавших на телят. Лонгхорны любили воду и были искусны в ее обнаружении. Пасясь в одиночестве или небольшими группами, они не нуждались в большом водоеме, как любое кочующее стадо. Если несколько коров кочевали вместе с телятами, у них была своя собственная система охраны. Две коровы стояли на страже против волков, а остальные совершали далекое путешествие к воде и, возвращаясь, поили молоком своих телят.

Обоняние диких лонгхорнов помогало самкам выращивать потомство. Чуткий, как у гончей, нос мог различать жизнь и смерть. Опытный ковбой, погоняющий стадо во время отчаянных поисков воды, предпочитал следовать за вожаком. Говорили, что лонгхорны за пятнадцать миль чувствовали запах дождя. Рассказывали даже, что ковбои, доверявшие стаду, после сорокамильного перехода бывали вознаграждены видом одинокого дальнего озера или потаенного ручейка.

Искусство, с которым лонгхорны добывали пищу, стало легендой. Вопреки распространенному мнению, лонгхорны не могли своими раздвоенными копытами откапывать траву из под снега или льда, но зимой они были изобретательны и неутомимы в поисках другой пищи. Лонгхорны обладали удивительной способностью находить корм над головой. Рассказывали даже небылицу о высохшей коровьей шкуре (с костями), висевшей высоко на дереве. «Ну и прожорливые у меня коровы, — якобы объяснял хозяин. — Только весна наступит, моя лонгхорнская голубушка уже лезет, как белка, на вяз пощипать почки, вот случайно и повесилась». Но совершенно достоверно, что коровы техасской породы задирали передние ноги на тополиные ветви, чтобы дотянуться до молодых побегов и листьев, а при помощи рогов притягивали к земле длинные соцветия «испанского меча». Они могли кормиться одной опунцией, а там, где не было травы, они, как олени, питались побегами деревьев и кустарников. Они должны были обладать шеей, гибкой, как у козы, крепкими зубами и желудком, чтобы пережевывать и переваривать любую пищу, даже иглы кактусов и чапарель, и вместе с тем, как барометры, угадывать приближение бури.

Коровы техасской породы, которым суждено было сделать стольких людей богатыми, приучились кормиться «воздухом и ландшафтом». Именно огромные свободные и открытые пространства Запада сделали этих коров источником богатства. В этой поросшей кустарником, бедной водой местности, протянувшейся на тысячи миль к северу от РиоГранде, для пастбищ необходимы были не десятки или сотни, а сотни тысяч акров земли. Лонгхорнам нужен был огромный Техас.

Богатства скотоводов создавались на «общественных землях». Иногда называя свою страну «Божьей землей», скотоводы неохотно признавали себя арендаторами. Как и строители железных дорог, они считали, что получили даром от государства права на пользование этой землей. Но если владельцы железных дорог получали только определенные территории вдоль принадлежащего им участка пути, то скотоводы требовали права на пользование целым Западом. Они сделали его своим, повсюду пася свой скот. «Бесплатная трава» была основой их жизни и источником их существования. «Восточные фермеры решили отказаться от разведения скота, — объяснял генерал Джеймс Брисбин в 1881 году в своей работе «Мясное благоденствие, или Как стать богатым в прериях». — Они не выдерживают конкуренции с производителями мяса на равнинах, потому что пастбища стоят им 50,75 или 100 долларов за акр, и необходимо еще заготовлять сено на зиму, а на Западе пастбища не имеют рыночной стоимости, и коровы пасутся всю зиму—дикие травы высыхают на корню, и стада тучнеют даже в январе, феврале и марте». Брисбин не мог понять, «почему люди остаются на перенаселенном Востоке», когда на Западе богатства только и ждут, чтобы за ними пришли.

Выпас скота на открытых пастбищах был, казалось, создан для тех, кто хочет преуспеть. Сказания Запада посвящены герою сообразительному и предприимчивому, сочетающему крепкое телосложение с сильным характером, — первому атлетического сложения кумиру Америки. Совместивший в себе Дейвида Крокетта и Горацио Элджера, он не смог бы разбогатеть, не обладай он способностью увертываться от стрел индейцев, многие дни подряд не слезать с седла и готовностью помериться силой с любым пришельцем.

А если он был таким разносторонним человеком, как Джон Уэсли Айлифф, значит, становился и пастухом, и пионером, и основателем города. Айлифф родился в 1831 году на процветающей ферме в Огайо и посещал огайский Уэслиэн, только что основанный муниципальный колледж, — одно из многих перспективных небольших заведений, созданных в надежде, что растущие города обеспечат им будущее. Когда в 1856 году его отец предложил ему 7500 долларов, чтобы он, как водится, обосновался на ферме в Огайо, молодой Айлифф отказался и (так рассказывали) попросил всего какихто 500 долларов, чтобы начать свое дело на Западе. Встретившись в апреле 1857 года с несколькими друзьями в Восточном Кщюасе, он задержался там, чтобы помочь заложить новый город, который был впоследствии назван ОгайоСити. Для первого здания лесоматериалы везли из КанзасСити — сначала была, конечно же, построена двухэтажная гостиница. Айлифф, собрав деньги по подписке, построил первый магазин, потом приобрел немного земли. В те времена Канзас страдал от ран, получаемых в про цессе борьбы с рабством. Убийство было обычным средством как сторонников, так и противников рабства, стремящихся не допустить, чтобы еще не зарегистрированный штат попал в руки врага.

Осенью 1858 года до Канзаса дошли слухи о найденном в Колорадо золоте. К началу 1859 года Айлифф продал все свое канзасское имущество, купил караван быков и провизию и бросился вслед за остальными золотоискателями в ПайксПик. Там, взяв двух компаньонов, он открыл магазин у реки Черри Крик. К началу мая одиннадцать тысяч фургонов двигались через прерии в сторону Денвера. Когда они подъезжали к окрестностям ПайксПика вдоль реки Саут-Платт, они оставляли свое имущество, чтобы налегке перебраться через крутой перевал. Многие продавали своих быков или временно отдавали их в пользование на новые ранчо. «Ранчо для крупного рогатого скота!» — объявила газета «Роки маунтинс ньюс» от 23 апреля 1859 года. «Наше ранчо расположено на реке Саут Платт в трех милях ниже по течению от места слияния с нею притока ЧерриКрик, где мы построили большой и надежный загон, в котором будет запираться весь доверенный нам скот. Плата: 1 доллар за каждую голову скота в месяц». Владельцы таких ранчо пасли скот в прериях, зная по опыту предыдущей зимы, что животные проживут зиму на дикорастущих травах. Айлифф и его компаньоны покупали у обозов, прибывающих в Денвер, измученный рабочий скот, откармливали его на бесплатной траве прерий и с большой прибылью для себя продавали мясо золотоискателям, в мясные лавки и караванам, отправляющимся дальше на Запад.

Когда в 1861 году была создана Территория Колорадо, Айлифф перенес свою деятельность севернее, в окрестности уже преуспевавшего города Денвера. Там, на северных берегах реки Саут-Платт, он открыл крупное дело по откорму для продажи измученного дорогой скота, от которого переселенцы были только рады избавиться. «Большинство этих животных, — вспоминал один из друзей Айлиффа, — стерли себе копыта на песчаных дорогах, и хозяева вынуждены были продать их владельцам ранчо, или обменять, или просто оставить. По мере того как увеличивался приток переселенцев, появлялось все больше скота и все больше ранчо, и обмен «стертыми копытами» стал прибыльным делом для владельцев ранчо, поскольку на хорошей траве бык быстро приходил в себя, и, как только он становился пригодным для работы, его обменивали на другого со стертыми копытами, продавали или использовали в работе». Потом Айлифф и некоторые другие приобрели коров и быков и стали разводить собственные стада.

Если вы хорошо ориентировались на огромном пространстве пастбищ и могли собрать отряд ковбоев, ваши расходы были невелики, а прибыли могли быть очень высокими. В вашем распоряжении бесплатные пастбища и круглый год корма. Загоны строились из подручных материалов и ничего не стоили, их строили из самана или жердей, которые собирали по берегам речушек. Несколько ковбоев, получавших 30 — 40 долларов в месяц, — вот и вся потребность в рабочей силе. Убойный скот продавался на вес. Животные, откормленные на диких травах прерий, могли прибавить четверть своего веса за несколько месяцев.

Конечно, бывали и потери: некоторые владельцы ранчо каждую зиму теряли почти треть своего стада. Но хороший хозяин мог сократить потери, и Айлиффу удалось снизить свои убытки до 5 процентов за зиму. Индейцы тоже были постоянной серьезной угрозой. Когда в 1861 году Айлифф завел стадо, у него, к счастью, была своя собственная разведывательная служба, которую осуществлял живший по соседству торговец мехом. Этот торговец благодаря своим родственным связям (он был женат сразу на обеих сестрахблизнецах, дочерях вождя племени огла лас Быстрой Птицы) мог предупреждать Айлиффа о готовящихся нападениях индейцев. В 1862 году, когда участились набеги индейцев в Вайоминге, главный почтмейстер закрыл там почтовый путь и перевел его на берега реки Саут-Платт. Айлиффу это принесло новые прибыли.

Айлифф не одним способом наживался на индейской угрозе. Он сделал небольшое состояние, поставляя мясо на отдаленные заставы федеральным войскам, сражающимся с индейцами. Затем, когда в этом районе установилось спокойствие и индейцы были сосланы в резервации, он продолжал продавать мясо федеральным войскам для содержания индейцев.

Когда появились железные дороги, для реализации западного скота неожиданно открылся восточный рынок. Мясо было необходимо и для того, чтобы построить железные дороги на Западе. Когда перед концом Гражданской войны генерал Гренвилл Додж, главный дорожный инженер решил, что Союзная тихоокеанская железная дорога не будет проходить возле Денвера через БертоудПас, а пройдет через Вайоминг, начался быстрый подъем города Шайенна. К ноябрю 1867 года большая часть населения Джулсберга (Колорадо) переехала на платформах в Шайенн. Предусмотрительный Айлифф смело подписал контракты на поставку тысяч голов скота строительным отрядам железной дороги и войскам, охранявшим их от индейцев.

Где Айлифф собирался взять столько быков и как было доставить их до места назначения? Ему нужна была помощь другого предприимчивого западного дельца. Скотоводыпрогонщики так же определяли развитие скотоводства на Западе, как строители железных дорог — развитие восточной промышленности. Воспользовавшись уникальными возможностями, которые предлагала незаселенная, неогороженная Америка, они гнали убойный скот к самому месту продажи. Это приносило большие барыши, поскольку быки, купленные по цене 3 или 4 доллара за голову, на Севере продавались по 35 — 40 долларов.

Люди, которые могли организовать дальние переходы, получали большие деньги. Одним из таких людей оказался Чарлз Гуднайт, и Айлифф дал ему возможность заработать. Гуднайт родился в Иллинойсе в 1836 году, но с 1845 года жил в Техасе; после Гражданской войны он начал перегонять скот на Север. В 1868 году Гуднайт согласился доставить стадо техасских коров общей стоимостью 40 ООО долларов на стойбище Айлиффа в окрестностях Шайенна. Поскольку дороги туда не строили и железной, конечно, тоже не было, Гуднайт вместе со своим компаньоном Оливером Ловингом проложил свою собственную прогонную дорогу. Дорога Гуднайта — Ловинга начиналась на севере Центрального Техаса, около Далласа, проходила через долину реки Пекос, далее на север через восточные части штатов НьюМексико и Колорадо и заканчивалась вблизи Союзной тихоокеанской железной дороги в Южном Вайоминге. Гуднайт пригнал скот, и Айлифф получил большую прибыль: часть животных он продал местным мясникам и железнодорожным бригадам, а остальных отправил на платформах торговцам отдаленного Чикаго.

Чтобы доставить в Вайоминг эту первую партию техасского скота, три тысячи голов на расстояние восемьсот миль, требовалось не меньше сноровт, чем для управления океанским лайнером, плывущим через Атлантику в изменчивую погоду. Конечно, животные двигались своим ходом, но направляла их опытная рука.

Отряд ковбоев формировал стадо длиной в целую милю, не давал животным сбиться в густую, неуправляемую кучу или вытянуться в нескончаемую цепочку. Впереди ехали два самых опытных ковбоя (называемых «разводчиками»), которые управляли стадом, гоня его по пути, указанному главой отряда. Замыкали шествие трое надежных ребят, чьей задачей было «следить за слабыми животными — теми, кто плелся в хвосте. Поскольку скорость стада определяли самые медлительные, в обязанность этих ковбоев входило держать передних животных на расстоянии, чтобы они не мешали слабым передвигаться. Это называлось “держать края”. Остальные ковбои располагались по бокам, «тисками», чтобы не дать стаду рассыпаться и регулировать его ширину. Люди менялись, передвигаясь спереди назад и обратно вперед (чем ближе к краю, тем легче работа), чтобы распределить нагрузку между собой и лошадьми; ковбои сообщались знаками, которые в основном переняли у индейцев из прерий.

Необходим был немалый опыт, чтобы регулировать скорость движения стада. «Гурт двигался либо медленно, либо быстро в зависимости от расстояния, на котором боковые ковбои находились от оси (середины пути). Поэтому, когда нам нужно было совершить длинный перегон между местами водопоя, люди ехали ближе к оси. В обычных условиях стадо было от пятидесяти до шестидесяти футов шириной, это расстояние зависело от величины пути, который нам предстояло пройти до очередной остановки. Когда мы сужали ряды, это называлось «поприжать» их. Десять футов была минимальная ширина, иначе образовывались бреши, и животные переходили на бег, чтобы заполнить пустые места. Впереди «разводчики» их сдерживали, так как нельзя было позволять им бежать. Гнали стадо месяц или два, животные становились смирнее, и уже надо было ехать немного ближе, чтобы достигнуть тех же результатов». Лошадей (называемых «ремуда») брали в достаточном количестве, чтобы их можно было менять, всех их гнал гуртоправ прямо впереди стада. В отряде была походная кухня с провизией и утварью, повар должен был быстро гнать ее вперед на следующее место стоянки, чтобы успеть приготовить еду до прихода стада.

Ночью, делая обход, сторожевые принимались петь и свистеть, как объяснял бывалый ковбой Энди Адамс, «чтобы спящее стадо знало, что друзья, а не враги охраняют его сон». Если стадо хорошо убаюкано, его не так тянет разбежаться. Эти песни назывались ковбойскими псалмами, потому что их мелодии возникали из детских воспоминаний о церковном пении. Но в ковбойских псалмах рассказывалось о подвигах на знаменитых скачках и родео, звучали ласкательные прозвища или проклятия в адрес животных, повторялись рекламные призывы с банок из под кофе или просто сыпались ругательства вперемежку с невнятными восклицаниями.

Помимо индейцев, огромную опасность представляли животные, неожиданно бросавшиеся врассыпную. И не было ничего более пугающего, чем такое внезапное бегство ночью, когда трехтысячное стадо, еще минуту тому назад спокойно дремавшее на земле, вдруг вскакивало и превращалось в ревущую тучу. Животные носились по кругу, обычно слева направо, а ковбой, вверив лошади свою жизнь, вместе с остальными начинал рискованный охватывающий маневр. Продолжая гонять скот по кругу, ковбои старались сжимать кольцо теснее и теснее, пока стадо не превращалось в плотный «жернов» и не останавливалось. Если ковбоям не удавалось заставить стадо вертеться, все было потеряно. Животные рассыпались как искры, исчезая в ночи. Даже самые стойкие ковбои признавались, что испытавший такое ночное бегство побывал в аду. «Жар от стремительного движения стада стоял невероятный, — вспоминал Гуднайт, — а запах, поднимавшийся от лязгающих рогов и копыт, был почти невыносим. Иногда в прохладную погоду с подветренной стороны движущегося стада было изнурительно жарко, и опытный глава отряда всегда старался, чтобы животные шли на некотором расстоянии друг от друга, это было спасением от возможной потери в весе, физической слабости и других следствий воздействия перегрева. Жар от животных, видимо, притягивал электричество, особенно когда коровы потели, и я видел, как после грозы были обожжены лица людей, ехавших со стадом, как будто на них полыхнуло огнем из печи'». Ковбои скакали наугад ночью, не имея возможности рассмотреть норы степных собачек, овраги и обрывы, которые были опасными даже при свете дня.

Порой, проведя недели в пути, люди становились такими же нервными, как животные, и необходима была твердая рука, чтобы предотвратить беду. Разводчики и хозяин, по словам Гуднайта, «отвечали за жизнь своих людей, охраняя их, насколько это было возможно, не только от индейцев, но, случалось, и друг от друга». Гуднайт завел правило перед дорогой «заключать соглашение, определив обязанности каждого. В соответствии с основным положением соглашения, ковбой, застреливший другого, представал перед общим судом и в случае своей виновности должен был быть тут же повешен». Поскольку для достижения успеха были необходимы трезвость и порядок, такие гуртовщики, как Гуднайт, запрещали в дороге спиртное, азартные игры и даже сквернословие.

Чарлз Гуднайт достиг славы и богатства, тысячами голов перегоняя скот на Север. В1877 году он, объединившись с ирландцем Джоном Джорджем Эдэром, построил себе ранчо «Дж.Э.», которое вскоре насчитывало сотню тысяч голов скота и миллион акров земли. Он основал первое общество скотоводов для борьбы с угоном скота в' пограничных районах Техаса. Он придумал новое оснащение для прогонной дороги и для ранчо — оригинальную конструкцию стремени, которое не выворачивалось, новый вид лассо, безопасное дамское седло. Стремясь улучшить породу техасских лонгхорнов, он скрещивал их с восточными херефордами и шортхорнами, а также скрестил комолого ангусского быка с буйволом и получил новую породу, названную «каттало».

Когда умерла его первая жена, с которой они прожили вместе пятьдесят пять лет, Гуднайт в девяносто один год женился вторично и успел родить ребенка, прежде чем скончался в 1929 году в возрасте девяноста трех лет. Но больше всего на свете он любил жизнь прогонщика и гуртовщика. «Что бы там ни было, а годы, проведенные в дороге, были счастливейшими в моей жизни. Конечно, я сталкивался с опасностями и лишениями, которые требовали бесконечного терпения и мужества, но когда все удавалось, не было жизни прекрасней».

Ковбойские города—побочный продукт торговли скотом на Западе — были таким же американским явлением, как и сами ковбои. Чтобы построить ковбойский город, надо было иметь богатое воображение. Одним из людей, в полной мере обладавших таким воображением, был Джозеф Маккой. В «Исторических очерках по торговле скотом на Западе и на ЮгоЗападе» (1874) Маккой оставил живое свидетельство своего опыта, отдающее скотным двором и полное свойственного Западу оптимистического юмора. Он родился в Центральном Иллинойсе, отец его был фермером из Виргинии, мать — родом из Кентукки. Он отправился в Техас в 1867 году юношей, «горячо желающим сделать чтонибудь в равной мере полезное и ему самому, и человечеству». Как Гуднайт и другие, он был поражен огромными стадами в Техасе и гораздо более высокой ценой на скот на Севере и решил найти способ доставлять скот на продажу. Он изобрел не новый путь, а скорее новое направление деятельности. Почему было не устроить скотопригонный двор на одной из северных железных дорог, «где на равных могли бы встретиться и гуртовщик с Юга, и покупатель с Севера и где им были не опасны банды воров и мошенников». Здесь 1уртовщик мог всегда отказаться от невыгодной сделки, поскольку отсюда он мог отправить скот на Восток. Маккой предполагал, что многотысячное стадо, собранное вместе, заставит проснуться какойнибудь сонный канзасский городишко и сослужит ему хорошую службу.

Это была не совсем уж новая идея. В 1866 году отважные техасцы перегоняли скот на Север в Седейлию, штат Миссури, на тихоокеанской железной дороге. Почти четверть миллиона голов техасского скота прибыло сюда в том году. Тогда требовалась немалая смелость, чтобы перегонять скот через ЮгоВосточный Канзас или ЮгоЗападный Миссури. Техасские прогонщики сталкивались на своем пути с суровыми местными жителями, которые не хотели, чтобы скот топтал их посевы, и боялись, что от него может заразиться их собственный скот. Воры под покровом ночи вспугивали стадо, а потом предлагали свои услуги в поисках и возвращали животных по 5 долларов за голову. Животные, добиравшиеся до места продажи, были такими исхудавшими от испытанных лишений, что заработать на них было трудно.

«Мало в жизни занятий, — вспоминал Джозеф Маккой, — при которых благополучие держится на таком тонком волоске, как у прогонщика. На самом деле прогонщик так же беспомощен, как ребенок, поскольку стоит ему сделать один неправильный шаг или одно неверное движение, и он потеряет свое стадо, в котором заключены все его земные владения. Никто не понимал этого так хорошо, как бандитские шайки, ежегодно наводнявшие скотопрогонную дорогу из Техаса в Седейлию, штат Миссури. Если гуртовщик имел наготове деньги и ему удавалось побеседовать с главарем шайки, было нетрудно обеспечить безопасный прогон стада, но стоило это очень дорого, и немногие гуртовщики шли на то, чтобы купить признание своих законных прав, у них не было таких денег». В том же 1866 году Джеймс Даферти, юноша, которому не было еще и двадцати лет, перегонял из Техаса тысячу голов своего скота в надежде выгодно продать их в СентЛуисе. В своих мемуарах Маккой рассказывает о том, что испытал Даферти:

Вскоре после того, как он пересек границу штата Миссури, его приятные мечты о блестящем будущем и ожидающей его кругленькой сумме были прерваны появлением шумной вооруженной и организованной банды, которая его остановила. На своем недолгом веку он еще никогда не встречал двуногих, подобных этим добровольным ангеламхранителям. Они были одеты в грубые домотканые штаны и охотничьи рубахи, в нижние рубашки из грубейшей пряжи, грубые самодельные ботинки из воловьей кожи, которые, видимо, мастерили с помощью плотничьего топора и рубанка. На каждом была нахлобучена енотовая шапка, очень древнего вида, конечно же, самодельная. Можно к этому добавить десятка два физиономий, похожих на морды орангутангов, на которых была печать самого низкого человеческого отребья, одержимого только одной всепоглощающей страстью — любовью к неочищенному виски ужасного качества. Молодому Даферти было сказано, что «эти твои быки уж отсюда ни на дюйм. Нет, сээр*. Даферти пытался договориться с ними спокойно, но это было то же самое, что читать проповедь крокодилу. Как только они поняли, что гуртовщик еще молод и наверняка неопытен, они тут же окружили его, и когда часть из них бессовестно и грубо напала на его товарища, полдюжины мерзких скотов стащили юношу с седла, разоружили, крепко привязали к дереву его собственной веревкой и стали самым зверским образом хлестать пекановым прутом.

Остальные бандиты разгоняли стадо.

Случаи, подобные этому, побудили Маккоя искать гораздо западнее место для скотопригонного двора на железной дороге — настолько западнее, чтобы гуртовщики могли перегонять свои стада, не проходя через заселенные районы Арканзаса и Миссури. Он начал с того, что попытался заинтересовать и торговцев в маленьких городках вдоль железных дорог — Канзасской тихоокеанской и дороги в СантаФе, — и самих железнодорожных служащих. Президент канзасского участка тихоокеанской дороги одарил его скептической улыбкой и заверил в том, что не вложит ни доллара в это предприятие. Затем Маккой обратился к президенту Миссурийской тихоокеанской дороги, той ветки, которая вела в СентЛуис. Президент принял его так напыщенно и высокомерно, что Маккой (по его собственным словам) «вышел из кабинета, ломая себе голову о неисповедимых целях Иеговы, создавшего такого великого человека и допустившего, чтобы он оставался на земле, вместо того, чтобы поставить его управлять всем миром». Но неутомимый Маккой всетаки договорился об определенной сумме отчислений с железнодорожной компанией «Ханнибал СентДжозеф», которая владела веткой, соединяющей КанзасСити с Чикаго. Потом он решил выбрать наиболее подходящий городок у Канзасской тихоокеанской дороги, где можно построить скотные дворы и приспособления для загрузки большого поголовья скота. Это должно было привлечь прогонщиков из Техаса и, таким образом, убедить железные дороги, что перевозка скота — дело прибыльное.

Он предложил свой проект городской верхушке в Джанк шенСити, СоломонСити и в Селайне, и везде, по его рассказу, на него смотрели «как на чудовище, несущее чуму и другие бедствия». Но он не сдался. «В 1867 году Эйбилин был мертвым местом — крошечный поселок, насчитывающий дюжину бревенчатых хижин, низких, маленьких, невзрачных, у четырех из пяти крыши были из глины — действительно, во всем городишке была только одна кровля. Вся деловая жизнь поселка протекала в двух маленьких помещениях, простых бревенчатых хижинах, и, конечно же, нельзя было обойтись без салуна, который тоже располагался в бревенчатой хижине». Владелец салуна — единственный достойный внимания человек в поселке — был известен в округе своими степными собачками, которых разводил для продажи в качестве сувениров туристам с Востока. Как объяснял Маккой, он выбрал Эйбилин, «потому что местность была незаселенная, воды было вдоволь, вокруг росли прекрасные травы, и весь этот район приспособлен для содержания скота. И это была самая крайняя точка на Востоке, где можно было разместить хороший пересылочный пункт для торговли скотом».

За два месяца Маккой превратил поселок Эйбилин в хорошо оснащенный центр торговли скотом, со скотопригонным двором, способным принять три тысячи голов скота, двумя огромными весами Фэрбенкса, сараем, конторой и, конечно, «добротной трехэтажной гостиницей». Затем Маккой отправил своего рекламного агента в Южный Канзас и на индейскую территорию, «дав ему задание рассказывать об Эйбилине всем прогонщикам блуждающих гуртов (а все гурты были блуждающими, потому что им некуда было идти)». Агент Маккоя проехал на своем пони двести миль на югозапад от Джанк шенСити, переправился через реку Арканзас вблизи современного города Уичито, затем дальше, в земли индейцев, и обратно на Восток, пока не нашел следы гуртов. «Он догнал гурт и сообщил владельцу новость, бесконечно для него важную, а именно: что существует место, куда он может беспрепятственно пригнать скот и там продать его или целым и невредимым отправить на другие рынки. Для гуртовщика это была радостная новость, потому что страх нападения и ожидание беды были его неотступным злым духом во сне и наяву. Это было просто невероятно, неужели нашелся ктото, готовый встретить техасского гуртовщика чемто иным, а не насилием и проклятьями?»

Техасские гурты повернули на Эйбилин. 5 сентября 1867 года первая партия скота — двадцать платформ — была отправлена из Эйбилина (который два месяца назад был лишь деревушкой в прериях), и скотоводы Иллинойса собрались под специально сооруженными навесами, чтобы отметить это событие выпивкой, закуской, песнями и пространными речами. К концу декабря через Эйбилин прошло уже тридцать пять тысяч голов скота, а через несколько лет товарооборот достиг десяти миллионов. Помимо желанного морального удовлетворения в деле, которое он действительно оставил «для потомков», Маккой немало на этом заработал. Когда он выбрал Эйбилин центром своей деятельности, то заплатил 2400 долларов за всю местную землю (480 акров). Управляющие Канзасской тихоокеанской железной дорогой обязались выплачивать ему восьмую часть стоимости перевозки каждого вагона скота. К концу второго года железная дорога уже была должна Маккою 200 000 долларов. Компания отказалась выполнять свои обязательства, потому что, как они теперь объясняли, они никогда не ожидали, что из этого предприятия на самом деле чтонибудь получится. Но энтузиазма Маккоя это не ослабило. Он стал мэром Эйбили на и — надо было быть таким поборником своего дела — подготовил к переписи 1890 года столь благоприятный отчет о развитии торговли скотом, что это привлекло в зону его влияния огромные капиталы.

Эйбилин был только одним из удачных примеров расцвета поселений американских нуворишей. Некоторые, например ДоджСити, который именовал себя «королем ковбойских городов», «самым плутовским городком в Америке», со временем были прославлены в рассказах и песнях, в кино и телепередачах. Но существовали и другие: Шайлер, ФортКирни, НортПлатт, Огаллала и Сидней в штате Небраска; ПайнБлафе, Грин МайлсСити, Глендайв и Хелена в Монтане. Некоторым из них было суждено стать новым типом городовпризраков. Часть преуспела вовсе не по воле своих основателей. В 1870 — 1880х годах время их великого расцвета было еще впереди.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.


2006-2013 "История США в документах"