САМАРИТЯНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Большую часть своей истории Соединенные Штаты оставались страной неискушенной, неумелой н по большей части неудачливой в дипломатии. Проблемы американских государственных деятелей в области внешней политики особенно осложнялись причудами политики внутренней. Соединенные Штаты сами по себе являлись Объединенными Нациями, с определенным правом вето, которым обладали многочисленные этнические и национальные группы. Пристрастия немецких американцев, ирландских американцев, итальянских американцев и других волейневолей вынуждали Соединенные Штаты участвовать в решении мировых проблем.

Но если демография Америки — страны иммигрантов — сближала страну с остальным миром, география Америки держала ее на расстоянии от мира. Два океана и волей судьбы слабые или дружелюбные соседи оградили страну от опасности иностранного вмешательства. Таким образом, международная дипломатия Соединенных Штатов, как ни в какой другой великой державе, являла собой любопытное соединение причастности и отчужденности.

Если американцы чувствовали себя не в своей тарелке в темных коридорах дипломатии, они имели светлые представления и филантропические надежды относительно возможных совместных действий государств. В Америке проживала какаято часть почти любой нации. Соединенные Штаты возникли в результате колонизации; и (с некоторыми небезызвестными исключениями) во внешней политике страны не бросались в глаза худшие черты европейского колониализма, империализма или «бремени белого человека». Никогда не обладая зарубежной империей, Соединенные Штаты мало что теряли, защищая самоуправление в других странах.

Наивность американских колонистов все еще жила в стремлениях Вудро Вильсона. Если бы президент Вильсон лучше ориентировался в реальном мире, откуда вышли Ллойд Джордж, Клемансо и Орландо, то после первой мировой войны он бы добился заключения договора, более отвечавшего американским интересам. Но он вряд ли создал бы Лигу Наций. В конечном счете американские «успехи» в дипломатии — от покупки Луизианы до создания Лиги Наций и Организации Объединенных Наций — чаще всего оказывались плодом американской неискушенности и географической отдаленности нашей страны от остального мира.

В середине XX века, когда мощь воздушного флота превратила державу двух океанов в страну одного неба, Соединенные Штаты выработали новый и чисто американский способ общения с другими государствами. Это был такой же характерный продукт американских условий, как и остальные американские политические институты. Он уходил корнями не только в миссионерские традиции, которые способствовали созданию государства и продолжали вдохновлять многих американцев, но и в некоторые особенности, присущие роли американского правительства в расширении государственных границ от океана до океана.

В XIX веке представление о государстве как служебном механизме преобладало во взглядах многих американцев на то, чего они могли ожидать от своего правительства. Это представление возникло изза щедрости нашей земли: здесь было так много невозделанной земли и так много ее передавалось государством в общественное пользование, что каждый считал, что имеет право получить свою долю. И то, чем государство было вольно распоряжаться, оно было обязано сделать полезным и продуктивным. Ожидания иммигрантов, будущих землевладельцев, фермеров, скотоводов и строителей железных дорог и каналов в XIX веке, стали в XX веке ожиданиями грузовых перевозчиков, строителей дорог, создателей воздушных линий и многих других. Экономический застой и кризис облегчили американцам переход от веры в обязанность правительства делать землю доступной и прибыльной к убеждению, что правительство было так или иначе обязано поддерживать развитие и процветание всей экономики.

Если в стране была создана «демократия чистогана», то почему бы не создать «дипломатию чистогана»? В международных делах самый важный новый американский механизм XX века также был плодом легендарного богатства и прославленного оптимизма Нового Света.

«Помощь иностранным государствам» была выражением Уверенности, что и за рубежом американское правительство будет служебным механизмом, дающим возможность другим народам наилучшим образом использовать свою землю и свои природные ресурсы. Это представление, хотя и было новым в дипломатическом мире, как мы видели, проистекало из надежды миссионеров на то, что «американский образ жизни» может (по выражению главы миссионеров Кейпена) «превратить языческий мир в христианский». К середине века в американской внешней политике и в бюджетной политике правительства в области расходов за рубежом стал преобладать новый миссионерский дух. Выражение «внешняя помощь» в новом специальном значении вошло в американский лексикон в конце 1940-х годов, вскоре оно превратилось просто в «помощь» и быстро заняло место в словарях американского языка.

Американцы были настроены относиться к этому удивительному нововведению как к простому «внешнеполитическому вопросу», не замечая его ярко выраженной формальной новизны, традиционности его духа и огромного значения самого явления.

С давних времен в политических отношениях между государствами господствовали определенные общепринятые обычаи и традиции: войны, союзы, конфедерации, договоры и секретные соглашения. А их экономические отношения включали экспорт и импорт, которые определялись и направлялись тарифами, таможенными пошлинами, кредитами и займами. Поэтому время от времени, когда сильное государство могло навязать свою волю более слабому, оно могло начать шантаж или потребовать дань в виде денежных средств, товаров или привилегий, которые сильный забирал у слабого. Конечно, бывали иногда и случаи международной благотворительности: деньги, продовольствие, медицинская помощь или одежда посылались одним народом другому для спасения его от голода или чумы, для облегчения страданий от пожаров, землетрясений, извержений вулканов и других бедствий. Новая эра открылась, когда в 1864 году Женевская конвенция предоставила международный иммунитет во время войн Лиге Красного Креста, созданной Анри Дюнаном, Но благотворительные пожертвования были редкими и незначительными, и они не играли серьезной роли в международной политике или мировой торговле.

Подъем мировых империй в период с XV по XX век запутал эти отношения и смешал понятия. Колониализм был средством придавать отношениям между народами некоторые черты внутринациональных отношений. Договоры были заменены законами, международная торговля стала торговлей внутри империи.

Деньги, которые правительство Великобритании тратило в Индии в XIX веке, не были импортом или экспортом в прямом смысле, не были они ни истинным проявлением благотворительности, ни простым экономическим явлением. Политические успехи и благосостояние имперских и колониальных народов были связаны с мощными силами промышленного прогресса, эксплуатацией ресурсов, развитием и благотворительностью.

Внешняя помощь — правительственные субсидии для оказания помощи бедным и нуждающимся, спасения от стихийных бедствий и поддержания благосостояния в других странах — не была частью американской внешней политики в XIX веке. Более того, по общему мнению, такое использование денежных средств правительством Соединенных Штатов должно было бы признать неконституционным. Неоднократно, когда на конгресс оказывалось давление с целью добиться ассигнования средств на подобные цели, высказывался протест, что такие расходы запрещены конституцией. Например, в 1847 году конгрессу были предъявлены требования ассигновать средства на помощь страдающим от голода ирландцам; картофельный голод 1845 года и последующих лет, как мы видели, превратил Ирландию в морг. Американцы, особенно ирландского происхождения, близко к сердцу принимали опубликованные рассказы очевидцев о голодной смерти, унесшей более миллиона ирландских мужчин, женщин и детей. Потрясение, вызванное этим бедствием, вылилось в первый общенародный сбор денежных средств на благотворительную помощь другой стране. В конгресс потекли прошения об ассигновании федеральных средств на пропитание голодающих ирландцев. Не многим конгрессменам требовалось напоминание о крупных политических ставках — голосах растущего числа американцев ирландского происхождения.

Эти обращения раздавались в то время, когда государство, во главе которого стоял президентдемократ Джеймс Полк, все еще продолжало Мексиканскую войну, не пользующуюся поддержкой многих жителей Америки. Хорейс Грили, основной противник войны со стороны вигов, с горечью отмечал, что, хотя правительство Соединенных Штатов находит какието возможности посылать войска, чтобы раскраивать черепа мексиканским детям, однако и у него нет средств, чтобы накормить голодных. Но и он отказался подписать петицию, требующую от конгресса ассигнования средств на такие «неконституционные» цели. «Наше сострадание к ее (Ирландии) честному и страдающему народу, — подтверждала вашингтонская газета «Дейли юнион», выражающая на политической арене точку зрения демократов, — не должно толкнуть нас на нарушение нашей конституции». Один конгрессмен выразил свои конституционные опасения, заметив, что предлагаемые ассигнования в действительности имеют целью «обеспечить корм для партийных стервятников, а не хлеб для голодающих ирландцев». Сам президент Полк объявил своему кабинету, что, даже если конгресс проголосует за ассигнования, он наложит вето на это решение, поскольку конституция не допускает использования государственных средств на благотворительность. При этом добавил, что, конечно, он не лишен сострадания к бедствиям ирландцев, и в качестве подтверждения пожертвовал в фонд помощи 50 долларов из собственных средств.

Когда в 1891 году разразился голод в России, от конгресса вновь стали требовать предоставления помощи. И опять возобладало конституционное запрещение (среди прочих); даже предложение об ассигновании 100 ООО долларов на транспортировку пожертвованного продовольствия в Россию не было принято. Во время прений по поводу помощи России конгрессмен Константин Килгор из Техаса напомнил, как несколько лет назад, когда жители его штата пострадали от губительной засухи и он обратился к конгрессу за 10 ООО долларов на покупку зерна, президент вполне обоснованно отклонил его просьбу ввиду отсутствия конституционных полномочий. В то время президент Кливленд наложил вето на принятие мер, «поощряющих настроения великодушия и благотворительности», поскольку, по объяснению Кливленда, он не мог «найти этому оправдания в конституции». Конгрессмен Уильям Дженнингс Брайан из Небраски напомнил, что подобная просьба пострадавших от засухи граждан его штата летом 1890 года была правомерно отклонена на конституционных основаниях. Эти прецеденты были сочтены аргументом для неопровержимого возражения против финансирования конгрессом благотворительной помощи россиянам.

В течение XIX века все же случались некоторые исключения из этого общего запрета на правительственную помощь. Но исключения были редкими, выделяемые суммы — незначительными, и каждый из этих частных случаев мог быть объяснен исключительным политическим давлением. Землетрясение в Венесуэле в марте 1812 года, в то время, когда революции в Латинской Америке снискали сочувствие приверженныхреспубли ке американцев, вырвало у конгресса под сильным влиянием настойчивых требований конгрессмена Джона Колхуна денежную помощь в размере 50 ООО долларов. А в 1880 году, когда ирландцы вновь страдали от голода, в конгрессе было принято совместное постановление обеих палат, не предусматривающее никаких ассигнований, но предоставляющее министру военноморского флота право использовать военное судно для перевозки добровольной благотворительной помощи в Ирландию. Однако в 1890-е годы и позднее при обсуждении обращений за благотворительной помощью другим странам пример Венесуэлы обычно не принимался во внимание как неприменимый, а ирландский прецедент рассматривался как досадное злоупотребление конституцией для привлечения голосов американцев ирландского происхождения.

Таким образом, американская помощь другим нуждающимся народам в течение XIX века имела форму добровольныхпожерт вований частных лиц и общественных организаций. Правительство играло незначительную роль, и законность даже такой роли широко признавалась сомнительной. Размер американских благотворительных пожертвований нуждающимся народам зарубежных стран трудно определить, потому что средства собирались очень многочисленными организациями и передавались очень разными способами. Частные пожертвования в пользу одной Ирландии в период с декабря 1846 года до середины июля 1847 года, вероятно, приближались к миллиону долларов. Хлеб, зерно и мука, отправленные голодающим России в 1892 году на одном благотворительном судне, оценивались в 200 000 долларов. Ввиду многонационального происхождения американского народа вряд ли существовала какаялибо благотворительная акция, которая не вызвала бы осуждения определенной национальной группы внутри Соединенных Штатов. Англоамериканцы говорили, что помощь, отправленная ирландцам, была оскорблением для англичан, и многие американские евреи, напуганные погромами в России в 1890-х годах, протестовали против помощи России какпоощрения антисемитизма.

Тем не менее, к началу XX века значительные частные благотворительные пожертвования американцев нуждающимся народам охватывали весь земной шар. Грекам посылалась одежда, ирландцам —хлеб, деньги — бедным текстильщикам из Ланкашира, продовольствие и одежда—армянам и другим ближневосточным народам, пшеница — в Калькутту и Бомбей, продовольствие — на Кубу и в Китай.

Народ Соединенных Штатов взял на себя в мире роль, подобную роли самаритян. Но все же стремление к строгому отделению благотворительности от государственной политики продолжало оставаться успешным и в начале XX столетия. Помощь, которую американцы отправили в Бельгию после того, как эту страну в 1914 году заняли немцы, и которую организовал Герберт Гувер в рамках Комиссии по помощи Бельгии, состояла из частных пожертвований. Гувер, отвечая недоверчивому германскому офицеру, который спросил его: «А что вы, американцы, с этого имеете?»—отпарировал: «Совершенно невозможно для вас, немцев, понять, что ктото действует из чисто гуманных, бескорыстных побуждений, я и не буду пытаться вам это объяснить».

Когда в 1921 году в России разразился голод, вызванный войной и большевистской революцией, вскоре после оголтелых арестов и высылок коммунистов, истинных и мнимых, министром юстиции А.Митчеллом Палмером, усилия разделить благотворительность и политику требовали все большего напряжения. Вновь Герберт Гувер взялся за организацию помощи. В этот раз конгресс, отступив от конституционной традиции, передал Красному Кресту избыток армейских медицинских запасов на сумму 4 миллиона долларов в качестве помощи России. Но снова большая часть 80-миллионной помощи поступила из частных рук. В1922 году благодаря организаторскому таланту Гувера около десяти с половиной миллионов обездоленных русских людей в восемнадцати тысячах пунктов получили лекарства, продовольствие и одежду. Используя все свои способности, например убедив русских изменить своей традиционной кухне, чтобы употреблять в пищу американскую кукурузу и другие незнакомые продукты, Гувер осуществил благотворительную акцию, в то время не знавшую себе равных. «Великодушие американского народа, — писал Гуверу Максим Горький, изгнанник из России, — воскрешает мечту о братстве между народами в то время, когда человечество так остро нуждается в милосердии и сострадании». На официальном банкете в Москве Председатель Совета Народных Комиссаров, чье правительство все еще не было признано Соединенными Штатами, осыпал Гувера благодарностями «от имени миллионов спасенных людей».

В резком противоречии с аполитичным великодушием частной помощи зарубежным странам находилась официальная государственная политика Соединенных Штатов. Печально известный спор о «репарациях» и «военных займах» оставался лейтмотивом всех дискуссий о международных экономических отношениях в течение более чем десятилетия после перемирия. После первой мировой войны сумма долга Соединенным Штатам по военным займам и восстановительным займам союзных держав и новых государств, созданных в результате мирного урегулирования, составляла более 10 миллиардов долларов. И правительство Соединенных Штатов при президентах Гардинге и Кулидже настаивало на признании этих займов чисто финансовыми сделками. Недвусмысленная и часто цитируемая фраза президента Кулиджа: «Ведь деньги они занимали, не так ли?» — отражала суть официальной американской позиции. Нежелание Соединенных Штатов аннулировать или сократить долги союзных держав сдерживало экономические отношения нашего государства с Европой и оставалось препятствием для более реалистичного подхода к вопросу о немецких репарациях, которые союзники надеялись использовать в качестве уплаты долгов Соединенным Штатам. Внутри страны этот вопрос запутывал политические карты и обострял желание удалиться из Европы и мира. Но этот спор показал, насколько далеко еще было американское мышление от эпохи помощи другим государствам.

Именно изоляционистское стремление остаться «нейтральными» в европейских конфликтах впервые заставило правительство Соединенных Штатов на законных основаниях руководить американскими благотворительными усилиями за рубежом. Под давлением американцев, которые боялись, что широкомасштабная благотворительная помощь Испании и другим странам, охваченным гражданской войной, может в какойто мере втянуть страну в военный конфликт в Европе, государственный департамент стал официально контролировать помощь, идущую за океан.

Казалось, получившие широкое освещение в прессе протоколы заседаний 1934 — 1936 годов Комиссии сената по расследованию деятельности американских производителей и торговцев оружием под председательством Джералда Ная из Северной Дакоты подтвердили, что Соединенные Штаты были вовлечены в первую мировую войну алчными банкирами и военными промышленниками. Затем был принят ряд законов о нейтралитете, направленных на создание гарантий неучастия Соединенных Штатов в следующей войне путем ограничения американских займов и контроля над американскими пожертвованиями. К тому времени как в Европе вспыхнула вторая мировая война, федеральное правительство получило установленные законом полномочия контролировать и проверять все виды американской помощи воюющим державам. Закон о нейтралитете от 4 ноября 1937 года допускал продажу оружия и вооружения «только за наличный расчет и при условии доставки не на американских судах». Даже при принятии 11 марта 1941 года Закона о лендлизе американцы старались сохранить традиционное различие между добровольными пожертвованиями граждан в благотворительных или идеологических целях и правительственными действиями, которые относились к вопросам международных финансовых отношений и внешней политики.

Установление механизма американской военной помощи явилось одним из следствий второй мировой войны. Оно ознаменовало наступление нового периода в американской внешней политике, когда благотворительные, налоговые, политические, идеологические и военные основания были более чем когдалибо перепутаны. Попутно организация внешней помощи вызвала беспрецедентное смешение мирных механизмов, отношений и обычаев с подобными военными категориями, тем самым способствуя установлению новой эпохи в американских внешних сношениях, когда американский народ находился в состоянии ни мира, ни войны.

Хотя военные действия второй мировой войны и закончились в 1945 году, Соединенные Штаты не признавали окончательного мирного договора ни с Японией, ни с Германией вплоть до 1951 года Тем временем президент Трумен при поддержке обеих партий ввел в обращение новый тип дипломатии, возможно, первый чисто американский способ отношения с другими народами на расстоянии. Он был типично американским в том, что являлся в наименьшей степени плодом новой теории международных отношений, а скорее комплексом новых предприятий, искусно организованных для удовлетворения потребностей момента Впервые была поставлена задача применить американские изобретательность, предприимчивость, сноровку и богатство в решении мировых проблем. В 1943 году, в разгар войны, была образована Администрация Объединенных Наций по вопросам помощи и восстановления (ЮНРРА) для помощи освобожденным народам.

Хотя в ЮНРРА вступило сорок четыре государства, Соединенные Штаты оплачивали 72 процента ее текущих расходов. Правительство Соединенных Штатов через ЮНРРА пожертвовало 2,7 миллиарда долларов. Но даже эта сумма вскоре стала незначительной, поскольку Соединенные Штаты были вынуждены двигаться в сторону новой эпохи своей «самаритянской дипломатии».

К началу весны 1947 года президент Трумен, который никогда не разделял оптимистических взглядов Франклина Рузвельта на возможность долгосрочного сотрудничества с Советской Россией, был убежден, что настало время показать решимость американцев не допустить, чтобы Советы господствовали над миром. Одно свидетельство за другим, вплоть до последних советских требований, чтобы Турция предоставила свою территорию для новых русских военноморских баз на Босфоре, и попыток установить в Турции коммунистический режим, разоблачали намерения Сталина использовать победу союзных держав, чтобы взять в кольцо и подчинить государства, еще не ставшие коммунистическими. Последующая американская политика была намечена Джорджем Кеннаном, советником посольства Соединенных Штатов в Москве, который знал Россию и русских, как немногие дипломаты до него. Будущее существование Соединенных Штатов и всего свободного мира, и он на этом настаивал, будет зависеть от «длительного, терпеливого, но твердого и неустанного сдерживания экспансионистских стремлений России».

12 марта 1947 года президент Трумен на совместном заседании обеих палат конгресса сделал очень важное заявление относительно американских целей в мировой политике. Доктрина Трумена как отправная точка американской внешней политики могла сравниться с заявлением президента Монро сто лет назад и с выступлениями президента Вильсона перед первой мировой войной и некоторым образом сочетала поставленные ими задачи. Доктрина Монро — о недопустимости иностранного вмешательства во внутренние дела народов Нового Света—теперь должна была распространиться на весь мир; американцы были готовы использовать свое могущество и богатство, чтобы спасти мир для демократии. «Политика Соединенных Штатов должна заключаться, —заявил президент,—в поддержке свободных народов, которые дают отпор захватническим намерениям вооруженного меньшинства или внешнему вмешательству... наше содействие должно в первую очередь состоять в экономической и финансовой помощи, необходимой для поддержания экономической стабильности и упорядоченных политических процессов». Его предложение об ассигновании 400 миллионов долларов на помощь Греции и Турции, чтобы укрепить их возможности не допустить коммунистического переворота, было одобрено конгрессом.

В июне государственный секретарь Джордж Маршалл обратился к европейским государствам с предложением выработать планы хозяйственного восстановления и представить Соединенным Штатам свои запросы об оказании помощи. В июле делегаты некоммунистических европейских стран встретились в

Париже, а в сентябре они представили долгосрочный план европейского восстановления, требующий от Соединенных Штатов 22,4 миллиарда долларов в виде займов и субсидий. Следующей весной конгресс ассигновал 5,3 миллиарда долларов на первые двенадцать месяцев новой программы помощи. Нечасто такая дорогостоящая программа мирного времени получала такую широкую поддержку. План Маршалла, как называлась эта программа, получил поддержку обеих партий (во главе его республиканских сторонников был сенатор Артур Ванденберг), а также поддержку фермерской фракрии, профсоюзов и Национальной ассоциации производителей. Но это было только начало. По общему мнению, именно благодаря плану, который требовал вложения 22 миллиардов долларов в течение последующих трех лет, в Западной Европе произошло необычайное экономическое оздоровление и западноевропейские страны смогли противостоять коммунизму. Статистические данные свидетельствуют, что к 1950 году валовой национальный продукт стран, участвовавших в плане Маршалла, увеличился на 25 процентов.

Успех внешней помощи в Европе поддерживал убежденность, что она будет такой же действенной и в любых других регионах — в Азии, Африке или Латинской Америке. Президент Трумен в торжественной речи в день своего вступления в должность 20 января 1949 года предложил дополнительную программу, специально рассчитанную на страны за пределами Европы. Она стала называться «Четвертый пункт», потому что четвертым пунктом его «Программы за мир и свободу» было «основное направление деятельности»:

Мы должны начать смелую новую программу использования плодов наших научных исследований и промышленного прогресса для достижения лучших перемен и развития слабо развитых территорий. Более половины населения земли живет в условиях, приближающихся к нищете. Люди скудно питаются. Они становятся жертвами болезней. Их экономическая жизнь находится в зачаточном состоянии и не развивается. Их бедность является препятствием и угрозой и для них самих, и для более благополучных территорий.

Впервые в истории человечество располагает знаниями и навыками, чтобы облегчить страдания этих народов...

Только развивая у наименее удачливых своих членов способность себе помочь, может человеческая семья достичь благополучного, приносящего удовлетворение существования, которого заслуживают все люди.

Только демократия несет в себе живительную силу, которая в состоянии подвигнуть народы мира на победоносные действия не только против угнетателей, но и против самых древних врагов человечества: голода, нужды и отчаяния...

Посему президент Трумен обратился к конгрессу с просьбой предоставить средства на осуществление программы распространения на «слабо развитых территориях технических, научных и управленческих навыков» и обеспечения их «промышленными товарами и финансовой помощью в создании производственных предприятий». В заключение он сказал: «Перед лицом народов этих территорий мы обещаем им лучшее будущее на пути демократического образа жизни. Жизненно важно, чтобы мы действовали быстро и заставили их в повседневной жизни почувствовать значение этого обещания».

Коммунистический переворот в Чехословакии в начале 1948 года и известие о создании Советами летом 1949 года атомной бомбы побудили конгресс к действию. «Четвертый пункт» предусматривал новое обоснование для расширения внешней помощи за пределы тех западноевропейских стран союзников, которые были разорены во время второй мировой войны. Эта деятельность переросла простое «восстановление» или «помощь», превратившись в установление по всему миру нового образа жизни и более высокого уровня жизни среди тех народов, которые располагали наименьшими запасами природных ресурсов. В результате этого к 1966 году из общей суммы в 122 миллиарда долларов, израсходованной Соединенными Штатами на внешнюю помощь, почти две трети получили страны неевропейские. Значительная часть внешней помощи (точная сумма не предавалась гласности) была использована в военных целях, для укрепления вооруженных сил стран — получателей помощи. Но военная помощь союзникам или предполагаемым союзникам — это старая история. Новыми же были дополнительные усилия, чтобы сохранить мир для демократии путем целенаправленного приобщения отдаленных и слабо развитых территорий нашей планеты к американской технологии, американскому образованию, американским ресурсам и американским долларам.

План Маршалла после второй мировой войны был, конечно, поразительным отступлением от прежней американской политики: скачком от психологии военных долгов к психологии внешней помощи, от лексики банкира к лексике миссионера, гуманиста и социолога. После первой мировой войны политики говорили о репарациях и «честных должниках», о процентных ставках и возможностях государств вернуть то, что они одолжили. Теперь, по еле второй мировой войны, они говорили об уровне жизни, сравнивали состояние здравоохранения, благосостояния и грамотности различных государств и рассматривали возможности утверждения повсюду личной свободы и политических институтов. План Маршалла выражал глубокое и внезапное изменение американского официального сознания и понимания отношений между Новым и Старым Светом не только тем, что он был направлен на оздоровление и процветание, а не на капитал и выгоду, но и тем, что требовал предприимчивости, сотрудничества и планирования от стран, принимающих помощь. Этот план был направлен скорее не на конкретные страны, а на Европу в целом.

План Маршалла, поскольку имел в виду прежних союзников, был все же формой военной помощи. В случае успеха он должен был помочь когдато процветающим государствам с высоким уровнем жизни восстановить свою экономику. Но в огромном новом начинании, которым была внешняя помощь, заключалась собственная энергия. Внешняя помощь, как гигантские новые предприятия в области исследования атомной энергии и изучения космоса, способна была значительно и непреодолимо ускорить развитие получающих ее стран. Когда американская программа перешла от военной помощи бывшим союзникам, чьи обычаи, язык, религия, история были знакомы американцам, к помощи другим странам, которые не только не были союзниками, но были далекими и едва известными, Соединенные Штаты вступили в безграничное море надежды.

Наше государство не имело никакого реального опыта в осуществлении программы внешней помощи, рассчитанной на весь мир, за исключением опыта религиозных миссий. И какой бы близкой по духу ни была миссионерская деятельность, она слишком отличалась по своим масштабам. Предоставляемая в рамках ЮНРРА, или в соответствии с «Четвертым пунктом», или посредством множества других программ, внешняя помощь теперь была выражением убеждения, что богатства Америки могли бы поднять уровень жизни народов любой страны. Предполагалось, что чем ближе к американскому уровню жизнь народ, тем этот народ более привержен к демократии и посему более расположен к миролюбию и дружбе с Соединенными Штатами. Отсюда выводилось и побочное предположение, что бедность, нищета и промышленная отсталость ведут к уменьшению миролюбия и демократичности народа, а посему делают его более подверженным коммунизму и, значит, более склонным присоединиться к врагам Соединенных Штатов. Не всегда можно было четко выстроить цепь подобных рассуждений, подр азу мевающую некоторую смелость в исторических обобщениях. Но выраженная или скрытая, она подчинялась псевдорелигиозной вере в демократию и отражала американскую традицию принимать желаемое за действительное.

Некоторые слишком очевидные и слишком тягостные внешнеполитические события должны были вызвать у американцев сомнения. Ведь по мере того, как Россия становилась более промышленно развитой и производила больше товаров для своих граждан, она не становилась более дружественной в отношении Соединенных Штатов. Российская индустриализация не только не была плодом демократии, но и не оказалась источником большей демократизации Советского Союза. Становясь сильнее, эта страна не становилась миролюбивей. В течение второй мировой войны Соединенные Штаты предоставили России 11 миллиардов долларов в качестве помощи по лендлизу, но правительство России никогда не было более враждебно настроенным к Соединенным Штатам, чем в последовавшие годы «колодной войны». По мере того как Советский Союз становился сильнее, он становился агрессивнее, и в мелких войнах в Азии, которые он развязывал и финансировал, он находил союзников в странах, также активно пользовавшихся американской внешней помощью.

История американских отношений с Азией в послевоенные годы показала всю безрассудность американских надежд, что помощь другим странам обязательно распространит там демократию и установит мир. В 1945 — 1948 годах китайские националисты получили в качестве помощи 2 миллиарда долларов (в придачу к военной технике), но континентальный Китай стал коммунистическим, а американский союзник на Формозе Чан Кайши едва ли был демократом. Следствием китайской коммунистической революции была война в Корее. Корея, также бывшая в течение нескольких лет получателем значительной части внешней помощи, осталась далека от демократического идеала. А другим получателем крупной внешней помощи в Азии (не считая Индии и Пакистана) был Южный Вьетнам.

К 1966 году на всю программу внешней помощи было потрачено более 122 миллиардов долларов, причем доля Европы составляла 47 миллиардов, Восточная Азия получила 27,6 миллиарда, Ближний Восток и Южная Азия — 25,4 миллиарда, Латинская Америка— 11 миллиардов, и Африка—3,6 миллиарда долларов. Около двух третей общей суммы пошло на экономическую помощь, а не на военные цели, и около двух третей экономической помощи было предоставлено не в форме займов, а в форме прямых субсидий. По мере того как программа внешней помощи развивалась и становилась неотъемлемой частью американской внешней политики и постоянной статьей ежегодного бюджета, она вносила очередную сумятицу в другие традиционные представления, и особенно в древние различия между войной и миром. Прусский теоретик войны Карл фон Клаузевиц отмечал, что война —всего лишь продолжение политики другими средствами. А теперь то же самое можно было сказать и о внешней помощи. Новая философиявнешнейпомощи, которая представляла весь мир ареной для миссий и полем битвы между демократическими и антидемократическими силами, сделала и сам мир продолжением войны другими средствами.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.