ПРОТИВОЯДИЕ ОТ ГОРОДА: УТОПИЯ, ОБНОВЛЕНИЕ, ПРЕДМЕСТЬЯ

Неопределенность городских границ обострила все прежние проблемы и вынудила американцев искать сначала лекарство, а потом противоядие. Некоторые попытались заимствовать у Старого Света модели семейной утопии. Другие надеялись, что старые болезни можно вылечить обновлением, попыткой уничтожить то, что было, и начать все сначала Но в середине века стало казаться, что будущее за беженцами из города, которые пытались создать новые общины в предместьях.

Американские варианты образцового английского или континентального промышленного города отличались простотой и лаконичностью планов, отеческим характером городской власти, первоначальным краткосрочным успехом и неизбежным провалом. В начале XIX века такие граждане Новой Англии, как Фрэнсис Кейбот Лоуэлл, построили образцовые города, чтобы расселить своих рабочих, расширить их кругозор и уберечь их нравы. Позднее самым замечательным и получившим наибольшую известность предприятием такого рода был город Пуллман в Иллинойсе, образцовая община в окрестностях Чикаго, названная в честь своего основателя, создателя и правителя Джорджа Пуллмана. К столетию Филадельфии в 1876 году общей характеристикой продукции американского технического прогресса было сравнение с «пуллмановским вагоном». А в 1880 году сам Пуллман, изобретатель и создатель спального вагона, задумал Решить те городские проблемы — преступность, трущобы, беспорядки, — которые казались ему необязательными последствиями развития американской промышленности. Движение за «образцовые дома» в городах, требующее низкой арендной пла ТЧ н нормальных санитарных условий, не принесло большого Успеха. Пуллман, который все равно собирался строить новую Фабрику, воспользовался случаем, чтобы построить целый образцовый город, где рабочим не придется жить в «тесных и грязных квартирах, на убогих улицах и подвергаться всем искушениям и приманкам большого города». Пуллман надеялся, что образцовый город возвысит и облагородит его рабочих и тем самым лишит их поводов для пьянства и бессмысленных переходов с одного места работы на другое. И конечно, он рассчитывал, что рабочие не будут так подвержены пропаганде профсоюзных деятелей и других городских «агитаторов». Как объяснялось в рекламном проспекте компании на Всемирной выставке 1893 года в Чикаго: «История Пуллмана сама собой делится на три периода: цоздание вагона, создание действующей дорожной сети и строительство города».

Когда Пуллман поручил двадцатисемилетнему архитектору Солону Спенсеру Бимену (который перестраивал особняк Пуллмана в Чикаго) проектирование фабрики и всех остальных построек на участке площадью 4000 акров на берегу озера Калумет, это уже выглядело необычным. Ведь в то время было не принято, чтобы проектированием фабрик занимались архитекторы. Бимен прекрасно справился со своей задачей, и город Пуллман — где «все было на своем месте», «первый город, построенный только из кирпича», — стал знаменитым. Улицы были хорошо распланированы и вымощены, оборудованы водопровод и канализация. Первоначальный проект предусматривал коммунальные здания, торговый центр, пассаж, гостиницу (названную в честь дочери Пуллмана), почту, банк, библиотеку, школу и церковь. Оперный театр, как сообщалось, сможет сравниться «с самыми лучшими театрами страны по красоте архитектуры и художественному вкусу». Писатель Чарлз Дадли Уорнер провозгласил Пуллман «единственным городом на свете, с самого начала построенным на принципах науки и санитарии».

Но это был всетаки город Пуллмана, созданный для счастья рабочих, как его представлял сам Пуллман. Он не считал себя филантропом, а продолжал повторять, что «все это строго в интересах дела». Была установлена такая арендная плата, которая обеспечивала компании 6 процентов дохода с капиталовложений. Конечной целью было обеспечение пуллманов ской фабрики более стабильной и более послушной рабочей силой. Но на самом деле именно на этом пуллмановском предприятии не прекращались забастовки, которые переросли в настоящее бедствие во время ожесточенных столкновений 1894 года, когда в образцовый город пришлось ввести Национальную гвардию, вооруженную винтовками Гатлинга. Затем, 0 1898 году верховный суд штата Иллинойс постановил, что 0 соответствии с законом компания не имела права строить город. К 1915 году в городе было пятнадцать питейных заведений, в пассаже закрывались магазины, и от первоначального плана пришлось отказаться. Пуллман превратился в еще один индустриальный пригород.

Предпринимались попытки построить фабричные города в других местах, также по образцу фабричных городов в Англии, Франции и Германии, с целью вылечить городские язвы, удовлетворяя нужды рабочих. Около Питтсбурга, например, были построены новые сталелитейные города Хоумстед, Вандер грифт (задуманные как «рай для рабочих) и Уилмердинг Джорджа Вестингауза, где производились пневматические тормоза. Даже если эти образцовые фабричные города и не становились ареной насилия, как это случилось с Хоумстедом, они в конце концов приходили к нищете и социальному расслоению, показывая тщетность намерений их создателей.

Фабричный город оказался в центре дискуссии о национальных идеалах в Америке. Генри Демаресту Ллойду, редактору финансового отдела чикагской газеты «Трибюн», недавно завоевавшего известность своими нападками на компанию «Стандард ойл», редакцией журнала «Харпере мэгэзин» в 1881 году была заказана статья о Пуллмане. Ллойд написал статью, сделав вывод, что «красота и удобство» города, возможно, помогут осуществлению надежд компании предотвратить профсоюзные волнения, поскольку здесь «мозги были замешаны на цементе с основания до самого верха, и своекорыстие капиталистов оказалось более расчетливым, чем обыкновенный эгоизм». Но статья Ллойда показалась редактору «Харпере» недостаточно разгромной, и он ее не напечатал. Затем он обратился к Ричарду Или, молодому профессору экономики, чья статья не только удовлетворила «Харпере», но положила начало его успеху как социолога Или восхищался самим заводом, «пронизывающим все духом эффективности и предусмотрительности», а также отсутствием питейных заведений, но он назвал это предприятие недемократичным. «Если мы хотим сохранить в Америке принципы свободы, нам не нужна нация, выращенная в теплице... Идея Пуллмана — это антиамериканская идея... Это великодушный, Доброжелательный феодализм, который желает народного счастья, но только на условиях, угодных властям».

Идея «обновления» городов и расчистки трущоб была при Думана не в Америке. Озабоченность трущобами росла с развитием индустриальных городов. В течение XVIII века уполномоченные по благоустройству в Лондоне и Дублине проредили свои городские трущобы. В 1853 году, когда барон Оссманн начал перестраивать Париж, он затеял разбить Булонский лес и расчистил проспекты, благодаря которым город получил свою перспективу (а возможно, и гарантию от революционных баррикад). После того как в Глазго в 1866 году был уничтожен весь перенаселенный древний центр, менее крупные проекты по расчистке трущоб были осуществлены по всей Великобритании.

Американские движения за реформы в конце XIX века сделали решение проблемы трущоб своей особой задачей. «Трущобами» стали называться места, где царили нищета, преступность, проституция и болезни. С развитием фотографии люди среднего достатка были вынуждены стать свидетелями условий жизни в трущобах. Джэкоб Риис, иммигрант из Дании, начиная с 1877 года потратил двадцать два года, освещая «прогнившее нутро нью-Йоркских трущоб»: жизнь в местах, носивших названия Бандитский насест, Винный переулок, Керосинный ряд или Воровской переулок,—и приобрел известность как фотограф и репортер мира трущоб. За работой «Как живет другая половина» (1890; вернула в обиход старое выражение) последовала работа «Борьба с трущобами» (1902), в которой были отражены происшедшие за двенадцать лет изменения. Риис предвосхитил надежды, которые лягут в основу «городского обновления» в середине XX века:

Борьба с трущобами началась, когда цивилизация признала в них своего врага Этот бой был обречен на поражение, пока совесть не включилась в борьбу против страха и своекорыстия. Когда здравый смысл и золотое правило станут обычной нормой, эта борьбазакончится... Справедливость к личности в теории признается единственным надежным фундаментом общественного благосостояния. Если этот принцип применять к жителям трущоб, трущобы вскоре исчезнут. Нам не нужно ждать второго пришествия, чтобы от них избавиться. Мы можем сделать это сейчас Требуется только не пускать дело на самотек. Вот в чем справедливость и к ним, и к нам, потому что их самый болезненный порок в том, что они не могут помочь себе сами.

С начала Гражданской войны трущобы трижды «бросали нам вызов в Нью-Йорке». Первый раз «вероломные шайки» возглавили народные бунты против воинского призыва в 1863 году, в следующий раз на «задних дворах» началась эпидемия холеры, а в третий раз «шайка», возглавляемая Боссом Твидом, опустошила городскую казну. «Ведь возможно только одно из двух: либо мы сметем трущобы, либо трущобы сметут нас». Далее Рииседостерегал, что, «если жителям Малберристрит отказано в братстве, мы зря будем рассчитывать на гражданские доброде фдя Пятой авеню... Нельзя допускать, чтобы люди жили как свиньи, если вы рассчитываете на их независимые голоса, это небезопасно». Борьба с трущобами продолжалась и в первые годи нашего века.

Нехватка жилья во время первой мировой войны вызвала чрезвычайные правительственные меры по квартирному обеспечению рабочих, занятых в оборонной промышленности. Затем после 1929 года во время кризиса возникла потребность в жилищных программах, чтобы сократить безработицу в строительстве и создать спрос на строительные материалы; в связи с этим программа предусматривала и улучшение жилищных условий. К 1933 году строительство жилых домов практически прекратилось, расходы на ремонт сократились с 50 миллионов до 500 тысяч долларов, и ежедневно заложенное жилье тысячи граждан должно было идти с молотка. Федеральные залоговые службы, призванные помогать в выкупе закладных, в первую очередь поддерживали тех, кто был в состоянии купить дом. Но мало содействовали борьбе с трущобами. К 1934 году федеральное правительство осуществило работы по расчистке трущоб в Антланте, Кливленде и Бруклине под руководством Управления общественных работ. Вначале президент Франклин Делано Рузвельт, который был романтически привязан к деревне и искал пути убедить людей в необходимости переселения из городов, мало интересовался жилищными проблемами городов и расчисткой трущоб. Советник президента Рексфорд Тагуэлл проектировал соблазнительные «города зеленой зоны», по образцу английских городовсадов, вдали от населенных центров. Планировалось строительство трех тысяч таких городов, построено было зри.

В конце концов воодушевление политикой «Нового курса» привело к принятию в 1937 году жилищного закона Вагнера — Стигалла. Трущобы были снесены, и к 1941 году было построено более 160 тысяч единиц жилья для бедных. Основным результатом этой программы было не уничтожение, а обновление тру Чоб. Поскольку средние слои населения возражали против строительства общественных зданий вблизи своих домов, новые Такие здания часто возводились в негритянских кварталах, а ’тобы увеличить количество единиц жилья, не выходя за презлы выделенной зоны, общественные здания становились все еще и выше. В этих общественных жилых башнях условия

Зни были в наивысшей степени далеки от привычного для американцев отдельного жилища с собственным палисад, ником. Либеральные политики, которые в свое время высту, пали за широкомасштабное строительство общественного жилья, теперь обрушились на эти башни для бедных негров, прину. денных жить в негритянских кварталах, называя их «трущобами с горячей водой».

«Расчистка трущоб», которую теперь часто смешивали с «го. родским обновлением», все еще оставалась великой целью ие терявших надежды реформаторов. Обветшание домов в период депрессии и сокращение жилищного строительства во время второй мировой войны усугубили нехватку жилья. Двухпартийный жилищный закон 1949 года, принятый по инициативе сева тора Роберта Тафта, способствовал ускорению расчистки трущоб в рамках программы «выведения пятен», которая была рассчитана на уничтожение самых страшных трущоб. Для боль шей пристойности эта программа сначала называлась «пере стройка города». А в расширенном законе 1954 года программа получила название «городское обновление». Теперь основной задачей стало «обновить» города: расчистить трущобы, выскоблить прогнившие внутренности городов и заменить их обновленными городскими центрами. В программу были включены все городские сооружения—не только ветхие дома, но и торговые здания и коммунальные постройки. Начав с расчистки трущоб, эта программа обещала «приличное жилье и приемлемые условия жизни для каждой американской семьи» в «хорошо организованных жилых кварталах с комплексной застройкой».

Стремление к городскому обновлению не знало пределов. В 1963 году конгрессмен Уильям Мурхед из Пенсильвании, цитируя слова Исайи о «застройке опустевших городов, опустошаемых на глазах многих поколений», превозносил Питтсбург как «город возрождения». В то же время президент первого национального банка в ЛитлРоке провозгласил «будущее города в его новом рождении. Мы хотим создать город, господа, где ни один ребенок не будет ходить в школу из трущобы. С Божьей помощью скоро мы будем жить в таком городе». В Филадельфии был сделан фильм, напоминавший о литературе, которую издавали городские зазывалы в XIX веке, и рекламировавший этот город как «образец городского обновления». Мэр Провиденса заявил, что городское обновление «не для удовольствия нужно и Провиденсу, и многим другим городам нашей стран; Это — абсолютная необходимость, чтобы сохранить здоровый образ жизни».

Результаты программы не были обнадеживающими. Можно было убедиться, что городская беднота, те, ради кого предполагалось осуществление программ городского обновления, страдала больше, чем когдалибо. Снос зданий, включая бесплатные и платные автодороги, автостоянки, аэропорты и т.д., предусмотренный расчисткой трущоб и другими работами по обновлению, привел к потерям в жилых площадях, которые в период с 1950 по 1956 год сокращались на 200 ООО единиц в год, а в 1957 — 1959 годах темпы сокращения достигли 475 ООО единиц жилья в год. Только в Калифорнии к 1960 году благодаря этим программам было уничтожено 10 процентов всех квартир, имевшихся в наличии в 1950 году, чистые потери составили 359 000 единиц жилья. «Направление основных усилий на снос и выселение, — отмечал Чарлз Абрамс, специалист по жилищному строительству, — сделало жизнь многих семей бесконечной чередой переселений из одной трущобы или меблированной комнаты в другую. Жить нормальной человеческой жизнью, не имея постоянного дома, практически невозможно. Детей срывают из школ, родителей разлучают с друзьями, и бездомность в конце донцов приводит к безнадежности». Бедные, и особенно негры, пуэрториканцы, мексиканцы и другие наименее защищенные группы населения, страдали больше всего. Новое жилье, построенное вместо старого, было слишком дорого, чтобы им могли воспользоваться выселенные люди. Количество новых построенных единиц жилья составляло менее одной четвертой от общего числа снесенных. Средняя месячная арендная плата за частные квартиры, построенные в 1962 году, которые в основном заменили дешевое жилье, составляла 195 долларов, а значительное число квартир стоило более 360 долларов в месяц.

Эти просчеты привели к настоящему социальному бедствию. Все, чем городское обновление стало для жителей, которым оно должно было помочь, свелось к тому, что лекарство оказалось хуже болезни — если она существовала, эта болезнь. Для изучения социальных проблем социолог Герберт Ганс поселился на Западной стороне Бостона, в районе, который был в 1953 году объявлен трущобным. Эта территория Должна была быть расчищена в соответствии с федеральной программой обновления (1958 — 1960), жители как можно скорое расселены, и через два года новые жильцы должны были въехать в роскошные квартиры, строительство которых на месте бывших трущоб финансировалось государством. Ганс уз Впл» что глубоко укорененная италоамериканская трущобная °бщина имела собственную процветающую общественную жизнь. Здесь все: кухня, религия, образование, семейная и политическая жизнь — было особенным, родным для каждого жителя. «Перестройка с начала до конца была основана на предположении, — отмечал Ганс, — что нужды местных жителей имеют гораздо меньшее значение по сравнению с необходимостью расчистки и перестройки самого места». Таким образом, результатом выполнения этого проекта городского обновления стало уничтожение существующей общественной организации, что создало новые проблемы дезориентации личности. Врачпсихолог, наблюдавший обитателей Западной стороны после переселения, выявил почти у половины женщин и более чем у трети мужчин «сильные депрессивные реакции и более серьезные психологические проблемы». Через два года более четверти женщин все еще страдали депрессией в связи с тем, что они потеряли свое место в привычной общественной структуре.

К концу XX века тщетность всех усилий по обновлению и оживлению «центростремительного» города была сама по себе признаком истощения американской жизни, смывания всех различий и отчаянных поисков нового. Городское обновление, как любое утопическое движение, было по сути своей порочно, поскольку его постулаты были слишком расплывчаты. Что на самом деле значили название «трущоба» или «городские язвы»? Какое жилье было «ниже нормального уровня»? На некоторых территориях «норма» приемлемых жилищных условий, необыкновенно завышенная, даже по сравнению с такими странами, как Швеция, объяснялась быстрыми темпами развития американской технологии. Экономический рост Америки породил ожидания таких жилищных условий, обеспечить которые было невозможно. В 1967 году квартира в Соединенных Штатах не считалась «пригодной» по бюрократическим стандартам, если там не было горячей воды, отдельной ванной, туалета и не менее одной комнаты на человека. Эти параметры «пригодности» становились все выше с ростом экономической мощи США.

Неуспех городского обновления и крушение утопических патерналистских теорий были только незначительными эпизодами в крупной эпопее, одной из величайших в истории миграций населения. Переселение в пригороды в первые десятилетия XX века было внутренней миграцией, по своим темпам не имевшей аналога в американской истории. Между 1950 и 1960 годами в Соединенных Штатах население пригородов возросло почти на

17 миллионов человек. Из них более 12 миллионов переехали в пригороды или из какоголибо центрального города, или из деревни. По данным переписи населения 1910 года, в пригородах проживало менее половины (12 процентов) числа населения центральных городов (26 процентов). Но по результатам переписи I960 года, население пригородов (31 процент) почти равнялось населению центральных городов (32 процента), и доля пригородов возрастала. Наряду с неуклонным сокращением как доли населения центральных городов, так и фермерского населения доля населения, проживающего в пригородах, возрастала и к концу 1960-х годов уже превышала количество живущих в центральных городах. Если только тенденция не потерпит резких изменений, к концу XX века большинство американцев станут жителями пригородов.

Новая среда обитания американцев была отражена в набиравшем силу литературном направлении, представители которого посвятили себя описанию обычаев, причуд, любовных историй и разочарований жителей предместья. Направленность романов Синклера Льюиса «Главная улица» (1920) и «Бэббит» (1922) на разоблачение ханжества и издержек патриотизма, типичных для небольших городов, была неожиданным исключением. К середине века социологи определяли предместье как олицетворение образа жизни американского среднего класса «Одинокая толпа» (1950) Дейвида Рисмена, «Загородники» (1955) О.Спекторского, «Организатор» (1956) Уильяма Уайта младшего, «Вид из разбитого окна» (1957) Джона Китса, «Предместье» (1958) Роберта Вуда, «Жители Левиттауна» (1967) Герберта Ганса и множество других книг использовали модернизированную социологию для исследования общественного явления своего времени — почти так же, как их предшественники в конце XIX века изучали трущобы, иммиграцию и проблемы «коренного изменения». Появился поток романов о любви и ненависти, жизни и смерти в пригороде — такие, как «Человек в сером фланелевом костюме» (1955) Слоуна Уилсона и «Семейная хроника Уопшотов» (1957) Джона Чивера, — но Предместье так и не стало местом действия крупного эпического произведения.

На смену народным шуткам о «городском хлыще» и «фермерской дочке» теперь пришли истории об обмене женами в Предместьях. Но мало кто, особенно из тех, чьи голоса могли быть услышаны, выступали в поддержку образа жизни в предметах. Жизнь американского среднего класса переместилась в Предместья; американцы миллионами переезжали в пригороды, но ни Уильям Аллен Уайт, ни Шервуд Андерсон, ни Торнтон Уайлдер не изъявили желания создать романтический ореол вокруг нового образа жизни.

В начале XX века в Америке в смутное для города время обнаружилось новое занятие, появились «раздельщики» (в этом значении слово «subdivider» американизм), или пригородные «застройщики». Предприимчивые организаторы покупали определенные земельные территории на окраинах подающих надежды городов, «разделяли» их на участки, строили улицы и прокладывали канализацию, проводили воду и электричество, а затем давали объявление о продаже земли.

Методы предприимчивых дельцов по недвижимости усовершенствовались. Из агрессивных торговцев они превратились в организаторов с долгосрочной программой, берущих на вооружение все достижения социологии. После второй мировой войны, когда возвращение фронтовиков и рост рождаемости повысили потребность в жилье, необходимые темпы строительства расширили торговлю недвижимостью до уровня, напоминающего размах деятельности земельных компаний на Западе в конце XVIII и начале XIX века. Эйбрехем Левитт, сын бедных русскоеврейских иммигрантов, открыл массовое производство жилья для пригородов. Используя опыт, приобретенный во время войны при строительстве домов для военноморского флота, компания «Левитт и сыновья» начала строить пригороды. Первый Левиттаун, в ЛонгАйленде, строительство которого началось в 1947 году, стал целой городской общиной с домами (оснащенными почти всей существующей бытовой техникой), стоявшими вокруг зеленых лужаек, на которых располагались магазины, площадки для игр и бассейны. Второй Левиттаун, в округе Бакс, Пенсильвания, был начат в 1951 году и спроектирован в расчете на семнадцать тысяч домов, включая школы, церкви (с землей, подаренной застройщиками) и большой торговый центр. Трудности в осуществлении этого проекта возникли в связи с тем, что земля находилась на территории четырех районов и нескольких других административных подразделений, каждое из которых имело свои законы и свои органы управления. Третий Левиттаун, в НьюДжерси, строительство которого было предусмотрено еще до окончания предыдущего проекта, был целиком размещен в одном районе и должен был к 1965 году располагать двенадцатью тысячами домов. Эта застройка предусматривала, вместо строительства всех домов по единому проекту, три типовых проекта с домами разных цветов (с тремя четырьмя спальнями; стоимостью от 11500 до 14 500 долларов)’ которые можно было комбинировать на каждой улице. Дома не доели фундамента, а ставились на бетонные плиты и строились 03 заготовок по системе конвейерной сборки. Похожие «усовершенствованные» города, такие, как ПаркФорест в окрестностях Чикаго или Боуи в окрестностях Вашингтона, появились и в других частях страны.

Рост пригородов, новый вариант городского бума, привел к оживлению политической активности в малых городах. «Пригороды выходят на политическую арену, — отмечал политолог Роберт Вуд, — располагая избирательным корпусом небольшой численности, однородным по составу, имеющим определенную гражданскую позицию и свободное время, и это сулит сделать политическую жизнь небольшого города доступной для большего числа граждан и органов самоуправления, чем было возможно за последнее столетие». Пригороды, которым приходилось решать проблемы создания новой системы образования, организации новых мест отдыха и развлечений, новых органов управления, воспроизвели условия, по мнению многих американских историков, близкие своими достоинствами легендарному образу жизни первых поселений. Бели, как предположили историки Стэнли Элкинс и Эрик Маккитрик, особые «колониальные» корни американской демократии произросли не из природных особенностей колониальной глуши, но из постоянной острой нужды в новых механизмах для политического развития сообществ, тогда пригороды действительно стали новой зоной «американских колоний». Увеличение количества пригородов и приток туда населения распространяли американский федерализм и расширяли возможности для участия в политике. Как новые штаты, округа и быстрорастущие города в XIX веке предоставляли новые области для осуществления демократии, так и тысячи новых пригородов с бесчисленными местными проблемами будили энтузиазм и политическую активность американцев середины XX века.

И в других отношениях пригороды возрождали дух былых времен. Несмотря на рост числа разводов и другие явления, которые изза широкой рекламы ослабляли узы брака, пригороды, оплот отдельных домов для одной семьи, укрепляли дом и семью. Если, как часто отмечалось, космополитический город своими соблазнами отвлекал членов одной семьи от их общего очага, то пригород, будучи по сути разновидностью небольшого ^Рода, укреплял дом как средоточие всей жизни. Пригороды вновь обрели однородность и совместимость, основные черты жизни небольших городов в период их расцвета. В целом жизнь в пригороде была приятной. Если она и была лишена космополитической притягательности большого города или безопасной уединенности фермы, в ней были свои, более тихие радости. «Большинство новых пригородных жителей, — заключил социолог Герберт Ганс, проведя некоторое время в Левиттауне в НьюДжерси в период его становления, — довольны новой развивающейся общиной; им нравится их дом и досуг на открытом воздухе, и они получают большое удовольствие от возможности общения с широким кругом близких им по духу людей, которому отнюдь не сопутствует скука или раздражение, якобы характерные для жизни в малых городах».

Но всему этому была своя цена. В маленьком городе каждый житель вносил свой особый вклад в организацию городской общины. Городской зазывала имел представление о будущем, которого пытался достичь. Строитель пригорода, наоборот, начинал с будущего — с торгового центра для населения, в два раза превышающего фактическое, с уже построенного здания школы, с возведенных церквей, с парков, площадок для игр и плавательных бассейнов. Это было также необходимо для строительства пригорода, как преждевременный грандотель для строительства города на Диком Западе. В крупных застройках, где у застройщика был план, и даже в застройках менее крупных царил патернализм нового типа: не полуфеодальный патернализм заводского города и не патернализм утопических мечтателей. Этот патернализм возрос на основе американских организаторских способностей, растущем уровне жизни и американском гении массового производства Это был рыночный патернализм. Пригородный застройщик, в отличие от зазывалы небольшого города, редко имел намерение жить в городской общине, которую он создавал. Для него городская община была товаром, продуктом, который нужно было выгодно продать. И владелец пригородного дома часто переезжал в город, который целиком был замыслен застройщиком на основании его хорошего знания рыночной конъюнктуры.

Пригород был новомодным городом образца XX века в мире, где все новое считалось лучше старого. В 1960 году, когда 70 процентов городских жителей жили в домах, построенных до 1940 года, только 42 процента пригородных домов было этого возраста. Пригород был миром фирменных названий, торговых центров, товаров со скидкой и стандартного жизненного опыта. Несмотря на растущую загруженность шоссейных дорог, оШУ щение оторванности предместий от культуры большого города было совсем незначительным. Ведь и кино, и радио, и телевиде дне, которые несли городские развлечения в пригородную гостиную, превращали мир особых городских утех в нечто вторичное.

В то же время пригород был новым вариантом американского переходного сообщества. Вместо поезда, где люди, прислонясь плечами друг к другу, перемещались из одного конца континента в другой, американцы в пригороде прислонялись плечами друг к другу, пока мчались по стране и стремительно поднимались по лестнице потребления. Небольшой город был местом, где человек собирался прожить свою жизнь. Пригород был местом, куда или откуда человек переезжал. Пригородные жители не собирались строить свой город (за исключением очень немногих наиболее богатых и быстро исчезающих пригородов некоторых больших городов) для своих детей и внуков. Они рассчитывали, что их дети будут жить в другом месте. И сами они надеялись переехать в более «избранный» пригород еще до того, как их дети вырастут. Стремление сделать пригороды более удобными, уютными и привлекательными делало их все более взаимозаменяемыми.

В конце XX века переехать из любого пригорода почти в любой другой, соответствующего уровня, в любой части Соединенных Штатов было все равно, что переехать из одного квартала в другой. За редким исключением, предлагаемые товары и услуги и даже само жилье мало различались. После того как к обычным удобствам добавились кондиционеры и центральное отопление, ставшие вскоре «необходимостью» для американцев среднего класса, даже климат стал оказывать все меньшее влияние на повседневную жизнь. Когда люди переезжали из огромного бесформенного города в собственный дом в превосходном пригороде, который они выбрали по своему вкусу, они могли чувствовать, что присоединяются не к городской общине в 10 тысяч человек, а к сообществу в 10 миллионов американских пригородных жителей, рассеянных по всей стране.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.