ПРЕСТУПНЫЕ ШЕРИФЫ И ЧЕСТНЫЕ ГОЛОВОРЕЗЫ

Этика предприимчивых людей породила эпоху «хороших бандитов» и «плохих законников». В то время как шерифы и начальники полиции были на службе у похитителей скота и скотоводческих королей, бандиты и линчеватели давали клятвы «служить закону». Благородство предприимчивого человека заключалось в его готовности пойти до конца, если надо было отомстить за друга, защитить свой скот или завладеть богатством. Это было время добрых приятелей, товарищей и «соучастников», а также скорых и смертельных врагов. Гораздо легче было отличить друга от врага, определить, с кем можно было иметь дело, чем понять, на чьей стороне «закон».

Поскольку все носили оружие и в цене была способность опередить противника, меткость стала критерием мужественности. С ранних колониальных времен особенности жизни в дикой местности и угроза нападений индейцев сделали огнестрельное оружие предметом первой необходимости для американцев. Право носить оружие было провозглашено в конституции.

Шестизарядный револьвер, приемное дитя Запада, здесь впервые стал служить портативным скорострельным магазинным оружием, делающим «охрану закона» доступной любому стрелку. Усовершенствование шестизарядного револьвера было вызвано особыми нуждами техасских скотоводов на безлесной Великой равнине. Находясь под постоянной угрозой со стороны команчей, поселенцы, в начале XIX века пришедшие из Соединенных Штатов в Техас, оказались в крайне невыгодном положении. Обычно встречи с индейцами происходили в седле. Но ловкий индеец успевал проскакать триста метров и выпустить двести стрел, пока техасец перезаряжал свое ружье. Даже если техасец доходил до того, что вдобавок к винтовке брал с собой пару тяжелых однозарядных пистолетов, все равно он мог сделать только три выстрела, а после был вынужден перезаряжать оружие. К тому же винтовка вовсе не годилась для стрельбы на скаку.

Когда шестнадцатилетний матрос из Коннектикута Сэмюел Кольт во время долгого плавания в Сингапур вырезал из дерева свою первую модель револьвера, вряд ли он думал о нуждах первых поселенцев Техаса. Через два года Кольт послал описание револьвера в патентное бюро в Вашингтоне. Используя новую технологию взаимозаменяемых частей, компания Кольта стала изготавливать его револьвер, но правительство Соединенных Штатов отказалось его покупать, не оченьто раскупали его и частные лица на Востоке.

Новый шестизарядный револьвер пришелся очень по вкусу в новой республике Техас. Действительно, там он пользовался таким спросом, что сам Кольт назвал свою первую массовую модель «Техас». Капитан техасских рейнджеров Сэмюел Уокер даже ездил в Нью-Йорк предлагать Кольту некоторые усовершенствования. Поэтому новая модель Кольта, достаточно тяжелая, чтобы в ближнем бою можно было использовать приклад, и с легкостью перезаряжающаяся, была названа «Уокер». Похоже, что даже название «шестизарядный» было придумано техасскими рейнджерами. «Это единственное оружие, — утверждал один из офицеров, — которое дает возможность бывалому западному колонисту справиться с конным индейцем в характерной для него схватке... ваш шестизарядный карабин — это оружие, сделавшее имя техасского рейнджера грозным предостережением для местных индейцев». Наверное, впервые шестизарядный карабин был использован в конном бою в 1840 году под Педерналес, где всего пятнадцать рейнджеров одержали верх над почти семьюдесятью команчами.

Но на Востоке спрос на кольт был так невелик, что компания по его производству обанкротилась в 1842 году. Армия Соединенных Штатов все еще не могла оценить это оружие.

Когда в 1845 году началась война с Мексикой, техасские рейнджеры первое время использовали свои собственные карабины, но потом потребовали, чтобы правительство Соединенных Штатов снабдило их кольтами. Сэмюел Кольт, который в тот момент не имел ни одного карабина даже в качестве образца, вновь открыл производство. «Он сделал замечательное оружие, — рассказывает Уолтер Прескотт Уэбб, увлеченный исследователь истории Великой равнины, — оно проложило себе путь от его двери до техасских рейнджеров в прериях, и люди должны были теперь усеять этот путь золотом». Мексиканская война сделала шестизарядный карабин типичным оружием американского Запада и ЮгоЗапада.

Многие скотоводы и ковбои, оказавшиеся на Западе в конце 1860х и в 1870е годы, во время Гражданской войны освоили все виды огнестрельного оружия. Самая кровавая война века приучила их к близости смерти и к запаху крови. Как подобный опыт получил развитие в среде предприимчивых людей Запада, хорошо видно на примере удивительной судьбы Бешеного Билла Хикока. Мальчишкой Джеймс Батлер Хикок любил охотиться и слыл лучшим стрелком в Северном Иллинойсе. В 1855 году, когда ему было всего восемнадцать, он вступил в добровольческий отряд, сражавшийся за непризнание рабства в истекающем кровью Канзасе. Некоторое время он служил констеблем в какомто местечке, потом устроился править дилижансом по дороге в СантаФе, что дало ему возможность еще раз проверить свои бойцовские качества. Однажды он убил медведя длинным охотничьим ножом. В 1861 году на Орегонской дороге он столкнулся с печально знаменитой бандой Макканлеса. Во время Гражданской войны он был разведчиком и лазутчиком армии Соединенных Штатов, эта служба была полна приключений и опасностей, и он имел возможность совершенствоваться в стрельбе. На центральной площади в Спрингфилде, штат Миссури, он убил своего бывшего друга, с которым вместе служил в разведке, потому что тот перешел на сторону конфедератов. Потом, после войны, будучи заместителем начальника полиции на обширной территории в районе ФортРайли, он приобрел известность, разыскивая ворованное и убивая бандитов. А когда он был начальником полиции в нескольких неспокойных канзасских ковбойских городках, в том числе и в Эйбилине, он чаще хватался за оружие, чем самый отчаянный головорез, и, наконец, число застреленных им один на один стало больше, чем у кого бы то ни было из его современников. Он стал известным гастролером, разъезжая по стране с Биллом Буйволом в 1872 — 1873 годах. Через три года он вернулся в одно из своих прежних пристанищ, местечко Дедвуд на территории Дакоты, и был застрелен в затылок местным жителем, которого в тот день обыграл в карты. Ему было всего тридцать девять лет. Местный суд оправдал убийцу.

После того как Бешеный Билл был похоронен в Дедвуде, надгробный памятник и ограда были по кусочкам растасканы местными жителями на память о столь великом убийце. Никто не знает точно, скольких он застрелил в открытом единоборстве; некоторые считают, что чуть ли не восемьдесят пять человек, но уж что не меньше тридцати, это точно. И застрелив столько народу, он ни разу не был привлечен к суду даже за непредумышленное убийство. Большую часть своей активной жизни Бешеный Билл Хикок носил эмблему служителя закона. Однако мучительное сомнение вызывают многие совершенные им убийства, потому что в случаях, не до конца ясных, он предпочитал сначала стрелять, а уж потом расследовать. Поклонники обычаев Запада называли Бешеного Билла «величайшим злодеем, когдалибо жившим на земле». По словам генерала Кастера, «пеший ли, верхом ли, он был прекраснейшим образцом физического совершенства, каким только может обладать мужчина. Он был начисто лишен всего показного. Он никогда не говорил о себе, если его не спрашивали. Его влияние в среде поселенцев Запада было безграничным, его слово было законом. Бешеного Билла уж никак нельзя было назвать забиякой, но лишь он сам мог перечислить все те столкновения, в которых принимал участие». Если готовность лишить человека жизни при малейшем, еще не доказанном подозрении считать качеством, присущим бандиту, то Бешеный Билл, конечно, им и был. В то же время, если готовность рисковать своей жизнью во имя закона и правды — это свойство добрых граждан, Бешеный Билл был одним из них.

«Головорезами» обычно называли на Западе тех злодеев, чья деятельность не была прикрыта эмблемой служителя закона. Но в мире скотоводов вряд ли нашлось бы несколько известных бандитов, которые ни разу не носили эмблему служителя закона и не рисковали своими жизнями во имя того, что некоторые их соотечественники называли законом и порядком. За широко распространенным восхищением «мужественностью» скорых на руку головорезов таилось неотступное подозрение, что сами головорезы (может быть, даже чаще, чем их противники) защищали справедливость. «Эти «плохие люди», то есть профессиональные бойцы и убийцы, — писал после поездки на Запад в 1888 году Теодор Рузвельт, — конечно, другого сорта (чем обычные преступники, конокрады или разбойники с большой дороги), очень многие из них посвоему совершенно честные люди. Конечно, они и совершают почти все убийства в пограничных поселениях, но не стоит забывать, что их жертвы обычно достойны своей участи». Некоторые рассматривали головорезов как просто участников распространенных в древности судебных поединков, но на современный американский лад. «Каждый обладал неотъемлемым правом на собственную защиту. Не было нужды обращаться к закону, — писал Эмерсон Хаф, который сам был тому свидетелем, — закон был бессилен. Насколько быстро мог вдруг вспыхнуть человек, вперед выбрасывалась рука, и вот уже сверкало пламя, как раньше, бывало, сверкало острие шпаги. Падала жертва, сжимая в руках оружие, замешкавшись лишь на секунду. Закон оправдывал убийцу. Его действия признавались «самообороной». «Честная игра», — говорили соотечественники, хотя и начинали держаться с ним сдержаннее и обращались к нему реже».

Было ли это еще одним свидетельством, что американцы по праву первенства решали, на чьей стороне закон и справедливость? Неписаный закон, суровый и непреклонный в консервативном обществе старого Юга, в другой форме, но воцарился и на свободных просторах Запада. Но если на Юге можно было ориентироваться на традиции, установленные «лучшими», и никто не осмеливался поставить их под сомнение, то на Западе «лучших» не было. Там «неписаный закон» был совершенно непредсказуемым и неясным, поскольку каждый определял его сам для себя. Именно в царстве приобретенного богатства—золота, серебра и скота — и процветали те самые необычные американские бандиты. Хотя «головорез» в идеале, конечно, не убивал только ради денег, на заре американского Запада большинство головорезов были замешаны или в той или иной мере находились под подозрением в «незаконном» присвоении имущества.

Неожиданные тонкости, знаменитые противоречия этики предприимчивых людей отразились в деятельности всех известных головорезов ковбойской земли. Мы можем основательно их изучить на примере одного из них, достигшего наивысшей славы, — Крошки Билли. Уильям Бонни (его настоящее имя) родился в 1859 году в Нью-Йорке и мальчиком переехал с родителями на Запад. Отец его умер в Канзасе, и мать переселилась в Колорадо, а потом в НьюМексико. Его некогда друг и соратник, а потом убийца и биограф шериф Пат Гарретт описывал Билли в молодости:

Отчаянный, бесстрашный и безрассудный, он был щедрым, благородным, открытым и мужественным человеком. Его любили люди всех возрастов и сословий, особенно им восхищались дряхлые старики и беспомощные дети. Для них он был заступником и защитником, благодетелем, правой рукой. Никогда он не обращался к женщине, особенно к женщине пожилой, не сняв шляпы, и если ее одеяние или внешний вид выдавали бедность, чудно сияло лицо Билли, выражая пылкое сочувствие и сострадание, и он предлагал помощь или давал совет. Ни разу в жизни не отказал он ребенку, если надо было перенести его через канаву или помочь ему донести тяжелую ношу... Билли любил свою мать. Он любил и почитал ее больше всего на свете.

Говорили, что двенадцатилетний Билли зарезал человека, оскорбившего его мать.

Первым серьезным делом Билли было столкновение в резервации с тремя миролюбивыми индейцами племени апачей. Билли и его приятель пытались убедить их расстаться со своими лошадьми. Вот как сам Билли (в пересказе Гарретта) описывает это приключение:

Тут за нами дело не стало. Вот они прямо перед нами — двенадцать замечательных лошадок, пять или шесть седел, хорошенький запас одеял, да в придачу пять лошадей, нагруженных шкурами. И тут же три кровожадных дикаря, купающихся во всей этой роскоши и отказывающихся поделиться с двумя свободными по рождению белыми американскими гражданами, которые еле ноги волочат от голода. Выбора не было — добычу нужно было отобрать, а поскольку один живой индеец мог через два часа послать сотню по нашему следу, а мертвый индеец, наверное, отправился бы по другому маршруту, мы приняли решение. Через три минуты три «добрых индейчика» уже валялись на земле, а мы с лошадками и поклажей смылись. И никакой борьбы. Тише не сработаешь.

После многочисленных приключений в Старой и Новой Мексике на счету Билли было еще с десяток убийств. Видимо, благодаря этому он и получил работу, когда приехал в 1877 году в долину реки Пекос.

В то время на юге штата НьюМексико назревал конфликт, так называемая «война в округе Линкольн», .которой суждено было стать самой кровопролитной из всех скотоводческих войн. Что касалось готовности обеих сторон использовать наемников и обращаться за помощью к силам закона, эта война мало чем отличалась от недавней «войны в округе Джонсон» в Вайоминге.

Однако противостояли друг другу здесь не крупные и мелкие скотовладельцы. Скорее, тут столкнулись две почти равносильные группировки богатых владельцев больших стад, каждая из которых использовала все существующие средства, чтобы обеспечить себе контракты на поставку мяса в государственные учреждения и индейские резервации. Обе фракции обвиняли друг друга в нечестности и краже скота. Сегодня видно, что, наверное, правы были обе. Вскоре все местные скотоводы были вынуждены встать на ту или иную сторону. В конце зимы 1877 года, когда Крошка Билли начал работать на ранчо Дж. Танстолла на реке Феликс в округе Линкольн, вражда зашла так далеко, что было возбуждено крупное судебное дело, а в ответ на это фракция противников, возглавляемая Лоуренсом Мерфи, отправила помощника шерифа с отрядом своих людей на захват принадлежавшего Тансто ллу скота. В руках у Мерфи были местные обозы и финансы всего района. 18 февраля 1878 года люди Мерфи убили Танстолла в присутствии его управляющего и Крошки Билли. Давно зреющий конфликт в округе Линкольн перерос в открытую войну.

Это определило намерение Крошки Билли навсегда посвятить себя исполнению одной цели — отомстить убийцам своего друга Танстолла. Управляющий Танстолла был приведен к присяге как «специальный представитель» Максуина, главы группировки противников Мерфи, он и собрал человек десять, включая Крошку Билли, чтобы осуществить свою месть. Билли не раз возглавлял отряд в последовавших за этим событием схватках. Он и шестеро соучастников подстерегли и застрелили шерифа округа Линкольн и его помощника, которые были сторонниками Мерфи. Потом Билли и другие люди Максуина встали на свой собственный путь защиты закона. Пользуясь полученными от мирового судьи полномочиями по розыску краденых лошадей, они убили еще одного из людей Мерфи. Борьба достигла своей высшей точки, когда новый шериф округа Линкольн, тоже орудие в руках Мерфи, послал за федеральными войсками и кавалерийский отряд попытался арестовать Максуина и его сторонников. Они отказались сдаться, и отряд Мерфи поджег дом Максуина, однако всем, кроме двоих, удалось скрыться в ночи. «Войне в округе Линкольн» конца не предвиделось, пока генерал Льюис Уоллес (герой Гражданской войны, впоследствии автор романа «Бен Гур»), получив специальные полномочия от президента Гаррисона, в августе не прибыл в НьюМексико в качестве нового губернатора. Он принес мир на юг НьюМексико, но не смог наказать виновников всех преступлений минувшего года Ктото предложил повесить всех до одного жителей округа Линкольн, чтобы каждый получил по заслугам. Но после многих предъявленных обвинений судебные дела были прекращены, что показало неспособность официального правосудия справиться с проблемами общества, жившего в соответствии с моралью предприимчивых людей.

Хотя было убито более шестидесяти человек, единственным привлеченным к ответственности за убийство в «войне в округе Линкольн» был Крошка Билли. Губернатор Уоллес вызвал его к себе и, в присутствии свидетелей, попросил сложить оружие и предстать перед судом, обещав помилование, если Билли будет признан виновным. Некоторые сомневались в правдивости губернаторского слова и боялись, что из Билли хотят сделать козла отпущения. «В судах этой страны я не найду правосудия, — так передавали слова Билли, отказавшегося предстать перед судом. —Я слишком далеко зашел».

Крошка Билли снова продолжил свои отчаянные приключения. Он уже настолько привык к увлекательной жизни профессионального убийцы, что не мог смириться с участью простого ковбоя, объезжавшего пастбища и загонявшего скот. С десятком прежних приятелей разъезжал он по округе, воруя скот, убивая старых врагов и находя новых, которых подозревал в желании отомстить за уже совершенные им убийства. Отважный Пат Гарретт, новоизбранный шериф округа Линкольн, схватил Крошку Билли и добился его осуждения за давнее убийство шерифа Брейди. Но Крошку не успели повесить — он прикончил своих охранников и совершил еще один дерзкий побег. Только через два месяца Гарретт вновь выследил Крошку Билли и застрелил его под покровом ночи, когда тот входил в дом своего друга.

Теодор Рузвельт был так восхищен Гарреттом, что назначил его сборщиком таможенных пошлин в ЭльПасо, но вскоре лишил Гарретта своего расположения, узнав, что тот мошенничает. Сам Гарретт был тоже застрелен одним из своих собственных арендаторов. Убийца на суде заявил, что он оборонялся, и присяжные признали его невиновным, несмотря на то что Гарретт был застрелен в затылок и умер, не сняв перчатки с руки, в которой обычно держал револьвер. Скотовладельцы всей округи долго вспоминали пикник с жаренным на вертелах мясом, который преуспевающие владельцы ранчо устроили в честь оправдания убийцы Гарретта.

Портретную галерею «хороших злодеев» и «плохих праведников» — преступных шерифов и честных бандитов — можно продолжать до бесконечности. В ней можно найти все аспекты добра и зла в бессчетном количестве сочетаний. Нельзя обойти молчанием и предприимчивых людей с приисков, таких, как Генри Пламмер, которого иногда называли «рыцарьголоворез». Будучи главарем разбойничьей шайки, он на самом деле служил в полиции, потом, переодевшись, дерзко присоединился к банде линчевателей, которые за ним охотились. Его назначение шерифом Соединенных Штатов подоспело, когда он уже стоял под виселицей. Конечно, в этих местах встречались и такие, как Бун Хелм, который, казалось, и не слышал о совести (однажды в пути, умирая от голода, он съел своего товарища) и никогда не искал защиты у закона.

Наряду с личностями, которыми владели подлинные страсти и противоречия, чья внутренняя непредсказуемость отражала непредсказуемые перспективы американского ландшафта, возник герой попроще, во многом детище телеграфа, новоявленной процветающей прессы, жаждущей сенсаций. Он был «фальшивым» головорезом — «длинноволосой дешевкой», как окрестил его исследователь ковбойской истории Эмерсон Хаф, «поддельным злодеем... созданным Западом для восточного потребителя... Истинный человек Запада, трезвый и хладнокровный, всегда испытывал презрение к подражателю, тому, кто не был понастоящему «плохим», а только хотел им казаться». Это был «типичный ковбой» XX века. Но тот, кто действительно следовал морали предприимчивых, чувствовал себя поновому свободным, человеком под открытым небом, который не мог до конца забыть, что общество пыталось его уничтожить. А придуманный западный бандит просто перенес на Запад преступные замашки старого общества.

Ковбой, похититель скота, скотовладельческий магнат — западный шериф и западный бандит — все они были созданы свободной землей и открытыми пастбищами. Всех прельщали новые неизведанные возможности и искушения. Те, кто когдато жил за счет диких буйволов, принимали дикий скот как должное. Когда исчезли открытые пастбища, были воздвигнуты заборы из колючей проволоки, Запад стал распродаваться и сдаваться в аренду, что положило конец многим возможностям и искушениям, как и галерее персонажей периода расцвета скотоводства. Хотя гдето в горах, таящих подземные сокровища, а позже и в городах могли остаться им подобные, но преступный Шериф и честный головорез навсегда исчезли из жизни скотовладельцев. Ушли эти люди с двойной моралью и двойными законами, но этика предприимчивости их пережила.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.