ДЕМОКРАТИЧНОСТЬ ОДЕЖДЫ

В середине XIX века европейцы, путешествовавшие по Соединенным Штатам, были поражены еще одной американской особенностью. Уже в XVIII веке они отмечали, что в Америке чрезвычайно трудно определить принадлежность к той или иной социальной группе по тому, как американцы разговаривали. Они указывали, что даже на Юге речь хозяина и слуги была отмечена гораздо большей схожестью, чем речь у представителей аналогичных социальных групп в Англии. Точно так же в XIX веке путешественники из Европы обнаружили странную схожесть в одежде американцев.

В Америке было гораздо труднее, нежели в Англии, определить принадлежность человека к тому или иному классу по тому, как он одевался. Томас Коллидж Грэттен, британский консул в Бостоне в начале 1840х годов, жаловался на существовавшее в Америке социальное равенство. Он находил девушек служанок «чрезмерно разодетыми», что, по его мнению, было «следствием дурного американского вкуса, и их едва можно было отличить от господ». Венгерский политик Франц Палски, путешествуя по стране в 1852 году, также обратил внимание на отсутствие существенных различий в одежде, присущих Старому Свету. В Европе вы могли бы встретить «сельскую девушку, одетую в яркий корсет, чепчик, украшенный множеством оборок, с яркими лентами в косах; венгерского крестьянина в белой полотняной рубахе и богатой овчине; словака в плотно облегающей куртке с яркими желтыми пуговицами; фермера в высоких сапогах и венгерской шляпе; пожилых женщин в черных кружевных чепцах, сшитых в старинном национальном стиле; и никто, кроме молоденьких дворянок, не носил французских шляпок и модных платьев». Он жаловался, что в Нью-Йорке не встретил «ни одного костюма, характерного для той или иной социальной группы». Именно того, что «больше всего поражало иностранца в Восточной Европе и было связано с занятиями и обычаями, унаследованными от старых времен». Неудивительно, что один из английских снобов — купец У.Е.Бакстер, побывавший в США в 1853 — 1854 годах, — чрезвычайно рассердился, когда увидел простых рабочих, столь чрезмерно разодетых с точки зрения англичанина. «Вы встречаете людей в поездах и на палубах пароходов, наряженных в костюмы из лучшего черного сукна и белые жилеты, словно они направляются на бал. Простые рабочие, выполняющие самую грязную работу, разодеты в щегольские черные костюмы... Только фермеры носят простое грубое платье... Людям еще предстоит усвоить, что та или иная одежда предназначена для определенной работы, а не для демонстрации, что грязный черный костюм являет собой самое жалкое зрелище, что щегольство в костюме, не отвечающем вашим средствам и роду занятий, не является признаком элегантности».

К концу XIX века американский демократизм в одежде стал вызывать еще большее удивление у иностранцев. Манера одеваться стала принадлежностью сообществ, средством вовлечения иммигрантов в новую жизнь. Мужчины, чьи предки привыкли носить крестьянские лохмотья или кожаные фартуки ремесленников, теперь могли показать своим демократическим костюмом, что они не хуже других людей или не сильно от них отличаются. Если согласно пословице, пришедшей из Старого Света, «одежда делает человека», то в Новом Свете новая манера одеваться помогала создавать образ нового человека.

В XX веке Америка станет индустриальной страной, в которой люди будут лучше всех и практически одинаково одеты.

Трудно представить, чтобы такое могло случиться, если бы не изобрели швейную машину.

Швейная машина, как и система взаимозаменяемости деталей, не была изобретена в Америке. В 1770 году в Англии Томас Сейнт получил патент на швейную машину для кожи. В 1830 году Бартелеми Тимонье, изобретательный французский портной, получил патент на усовершенствованную им швейную машину. Когда же восемьдесят новых швейных машин стали использовать для пошива французской армейской формы, парижские портные, обеспокоенные угрозой своей будущей практике, разбили эти машины и изгнали Тимонье из города.

Создателем первой швейной машины в Америке был Уолтер Хант. Он был настоящим изобретателем, для которого интересен был лишь творческий процесс, и его совершенно не интересовала такая проза, как практическое использование изобретений. Именно поэтому имя этого гениального изобретателя не упоминается в исторических справочниках. К числу его изобретений относятся следующие: льнопрядильная машина, ножеточка, сучильная машина для шерсти, печь (как утверждают некоторые, первая), работающая на каменном угле, машина, делающая гвозди, приспособление для колки льда, велосипед, револьвер, магазинная винтовка, металлические патроны, конусообразные пули, парафиновые свечи, машины для уборки улиц, настольная лампа, бумажные воротнички. Как вспоминал чертежник, делавший чертежи и рисунки к его многочисленным изобретениям, Хант почти мгновенно изобрел безопасную булавку, чтобы получить за это деньги для уплаты долга в 15 долларов. В течение трех часов он сделал модель из старого куска провода и продал авторские права за400 долларов.

В начале 1830х годов в своей мастерской на Амосстрит в Нью-Йорке Хант собрал несколько швейных машин. Хотя по конструкции они были еще далеки от настоящих швейных машин: шили только по прямой, требовали через каждые несколько дюймов остановки, — но содержали основные элементы, которые в будущем были использованы другими изобретателями, сделавшими на этом состояние. Новая, революционная идея Ханта заключалась в изобретении специальной иглы, которая приводилась в движение вращающейся рукояткой, и челнока, куда продевалась вторая нитка. Их взаимодействие позволило получить настоящую машинную строчку. Это изобретение Ханта было блестящей идеей, плодом его необыкновенного воображения, которое освободило будущих изобретателей от соблазна подражания движениям руки швеи. Но у Ханта не было ни денег, ни организаторского таланта, чтобы нажить капитал на использовании своих идей.

А другие это сделали. Швейная машина стала источником богатства для многих изобретателей и псевдоизобретателей, адвокатов, агентов, торговцев и бизнесменов. К1850 году основными фигурами в борьбе, разгоревшейся вокруг швейной машины, стали Элиас Хаумладший и Айзек Меррит Зингер. Они вели борьбу не только за капитал, но и за честь называться истинным изобретателем швейной машины.

Элиас Хау родился в штате Массачусетс в 1819 году, был сыном фермера. В двадцать дет он работал наемным рабочиммехаником у бостонского мастера, который делал научные приборы. Интерес к швейной машине был разбужен у него самими клиентами, которые хотели усовершенствовать вязальную машину. Спустя несколько лет, когда у Хау уже была жена и трое детей и он в отчаянии искал источник дополнительного дохода к девятидолларовой зарплате в неделю, он решил попробовать сколотить капитал на швейной машине. После нескольких неудачных попыток он в 1844 году использовал вариант со швейной иглой и челноком, по аналогии с ткацким станком. К апрелю 1845 года он уже мог строчить на своей машине. В 1846 году Хау получил патент.

Чтобы убедить людей в том, что его машина действительно может шить, Хау приехал с ней в Бостон на швейную фабрику в КуинсиХолле, поставил машину прямо на улице и заявил, что прострочит любой шов по заказу. В течение двух недель он удивлял посетителей тем, что делал 250 стежков в минуту, в семь раз больше, чем при работе вручную. Он вызвал на состязание пять лучших швей. Опытный портной, которого он пригласил в качестве судьи, объявил о его победе и сказал, что «работа машины чрезвычайно аккуратна и прочна».

Но и эти демонстрации преимущества швейной машины не убедили людей в необходимости покупать машины Хау. Одни утверждали, что она еще несовершенна, так как на ней нельзя сшить вещь целиком. Другие боялись, что изза нее портные и швеи останутся без работы. Но более всего люди были обескуражены высокой стоимостью швейной машины — 300 долларов. Хау решил попытать счастья в Англии. Когда его брат Эмейса отвез швейную машину в Лондон, то там она привлекла внимание владельца мастерской по изготовлению корсетов и он купил ее за бесценок. Затем уговорил Элиаса Хау приехать в Лондон и переделать машину для нужд корсетного производства. Хау закончил работу через восемь месяцев. Однако за это время английский заказчик (который оказался злодеем, подобным тем, какие описаны в романах Диккенса) его разорил. В 1849 году он, пережив смерть жены (на ее похороны он был вынужден занять черный костюм) и потеряв все свое имущество во время кораблекрушения, вернулся в Нью-Йорк нищим.

Пока Хау отсутствовал, швейная машина стала предметом всеобщего любопытства. Ее возили по западным районам Нью-Йорка и демонстрировали как диковинку. «Швейная машина янки» показывалась за входную плату в 12,5 цента. Дамы приносили домой образцы швов и показывали своим друзьям. Неизвестные Хау люди делали и продавали швейные машины большими партиями. При этом они использовали запатентованные им детали. Чтобы отстоять свои авторские права, он отправился в Англию за своей швейной машиной и отданными в заклад бумагами патентного бюро.

Хау предупредил нарушителей и предложил им купить у него патент. Все, кроме одного, согласились. Но этот один сумел повести за собой остальных, и Хау пришлось обратиться в суд. Для этого нужны были деньги, и он сумел достать их у массачусетского адвоката в обмен на закладную под ферму своего отца.

Разворачивались решающие индустриальные сражения века в Америке. Они носили аллегорический характер, и действующие лица, участвовавшие в них, повторялись с монотонной регулярностью: состязались «первые изобретатели» и «предприимчивые адвокаты». В результате этой драматической борьбы было положено начало массовому производству продукции и сложилось новое потребительское сообщество. Продолжительные сенсационные судебные баталии давали богатый материал для газет. Возрос интерес потребителей к швейным машинам, везде обсуждались замечательные преимущества нового изобретения.

У Айзека Меррита Зингера, соперника Хау, тоже был талант изобретателя. Однако у него была иная судьба, так как он обладал способностями предпринимателя. Зингер был сыном слесаря. Он родился и вырос в северной части Нью-Йорка Еще в молодые годы он получил патенты на бурильную машину и станок для обработки камня. Он был также актером и театральным менеджером. Швейную машину он впервые увидел в 1850 году и твердо решил ее усовершенствовать и сделать пригодной для осуществления различных операций. По словам самого Зингера, У него ушло одиннадцать дней и ночей интенсивной работы, когда он почти не ел и не спал, на изготовление модифицированного варианта швейной машины. Он сразу же приступил к изготовлению, продаже — прежде всего распространению — своей машины. У швейной машины Зингера было одно преимущество перед моделью Хау — она могла строчить в течение долгого времени. Успех Зингера можно объяснить его талантом в организации рекламы и способностями руководителя, а также целеустремленными действиями по продаже швейных машин миллионам американцев.

Зингер отказался заплатить Хау авторский гонорар. Он заявил, что Хау не был первым изобретателем швейной машины. Зингер попытался доказать в суде, что за четырнадцать лет до того, как Хау в 1846 году получил свой патент, Уолтер Хант сделал рабочую модель швейной машины. Он утверждал, что модель Хау была лишь копией швейной машины Ханта. После длительных поисков Зингеру и его адвокатам удалось найти Уолтера Ханта, а у него на чердаке и части его машины. В 1854 году, после трех лет судебных разбирательств, дело было решено в пользу Хау. Судьи пришли к следующему решению: хотя Хант был на верном пути, он не запатентовал свое изобретение, его модель была несовершенна и непригодна для практического использования. В решении суда было сказано, что, «несмотря на все преимущества, которые общество получило от швейной машины, оно всетаки остается в долгу у мра Хау». Судьба Хау резко изменилась. Он получил 15 тысяч долларов от Зингера,, а затем стал получать по 25 долларов с каждой проданной швейной машины.

Но это процветание длилось недолго. Изобретение новых моделей швейных машин вынуждало Хау идти на компромиссы. Чтобы выдерживать конкуренцию на рынке, ему было необходимо модифицировать свою модель, включив в нее детали, запатентованные другими изобретателями. Вскоре три крупных предпринимателя, каждый из которых владел важным патентом, начали судиться друг с другом.

Все эти споры, в которые оказались вовлечены еще шесть крупных предпринимателей, были разрешены созданием в 1856 году объединения изобретателей швейной машины. Все владельцы патентов на основные части швейной машины отказались от своих единоличных патентов ради создания одного общего с сохранением прав каждого на получение своей доли. Перед подписанием договора Хау настоял на том, чтобы по крайней мере двадцать четыре предпринимателя подписали договор. Сам он получал 5 долларов от продажи каждой швейной машины в США и 1 доллар — от проданной за рубежом. В целом это принесло ему около 2 миллионов долларов. Многочисленные предприниматели, которые выплачивали довольно большие авторские гонорары, начали борьбу за рынок.

К 1871 году выпускалось ежегодно 700 тысяч швейных машин, а всего двадцать лет назад швейную машину как диковинку показывали на ярмарке за 12,5 цента Она постоянно совершенствовалась. К концу XIX века было выдано около восьми тысяч патентов на швейную машину и детали к ней. Американские предприниматели повсюду распространяли свои машины. Компания Зингера претендовала на создание нового мирового потребительского сообщества Утверждалось, что к 1879 году три четверти швейных машин было продано именно компанией Зингера В выпущенной в 1880 году брошюре, нескромно озаглавленной «Вознагражденный гений, или История швейной машины», автор заявлял:

По всем морям плывут корабли со швейными машинами Зингера; по каждой дороге, где только ступала нога цивилизованного человека, шагает его неутомимая спутница, выполняя свою полезную задачу — способствовать объединению людей в великое мировое сообщество. Ее радостный голосок понятен и крепкой немецкой матроне, и хрупкой японской девушке; ее песенка близка и светловолосой русской девушкекрестьянке, и темноглазой мексиканской сеньорите. Ей не нужен переводчик, поет ли она в снегах Канады или в пампасах Парагвая; индийская мать и чикагская девушка шьют сегодня сами; неутомимая ножка светлокожей ирландской Норы приводит в движение швейную машину также, как и желтолицей китайской девушки; таким образом, американские машины, американский интеллект и американские капиталы объединяют всех женщин мира в единую общину сестер, связывают их узами родства.

Предполагалось, что новая машина облегчит тяжелый труд. В 1860 году в женском журнале «Годиз лейдиз бук» с радостью сообщалось, что «швейной машине удалось осуществить то, что не смогли сделать филантропические общества, то, что так тщетно пытались найти религия и поэзия». Однако существуют лишь незначительные свидетельства того, что швейная машина облегчила труд швей, или того, что домохозяйки стали тратить меньше времени на шитье. Джеймс Партон в 1867 году в журнале «Атлантик мансли» спрашивал: «Покажите женщину, которая могла бы сказать, что шитье на машинке отнимает у нее меньше сил и времени, чем раньше, когда ее не было... Как только милая женщина обнаруживает, что она может сделать десять швов за то же время, которое она раньше тратила на один, ею овладевает неудержимая страсть сделать на платье в десять раз больше швов, чем раньше».

К 1860м годам стиль одежды изменился. Также как усовершенствование деревообрабатывающих станков позволило изготовлять мебель, украшенную сложным орнаментом, так и швейная машина позволяла шить платья со всевозможными складками на юбке, с богатой отделкой и вышивкой. Было найдено применение различным деталям к машине: молоточкам, зажимам, шемизеткам, приспособлениям для гофрировки, для получения всевозможных оборок и буфов, отделки тесьмой, для фигурной строчки, простегивания, а также специальному устройству для вышивания с имитацией ручной кенсингтонской вышивки.

Последствия появления швейной машины имели не только эстетическую или гуманитарную стороны. В Америке швейная машина способствовала тому, что изменилась социальная значимость одежды: большее число людей могло носить одежду, которая им подходила, и они могли выглядеть состоятельными женщинами и мужчинами. «Швейная машина, — отмечал Пар тон, — это одно из средств, с помощью которого рабочий может одеться, как миллионер, а девушкиработницы удовлетворят свою естественную женскую потребность красиво одеваться».

В конце второй половины XIX века в Соединенных Штатах произошла революция в одежде. Ее последствия оказались более далеко идущими, нежели у любой другой революции, имевшей место после появления современной текстильной технологии. Александр Гамильтон в своем «Докладе о промышленной продукции» (1791) отмечал, что четыре пятых одежды американцы пшют сами. Только богатые люди могли заказывать одежду у портного. Поначалу портные переезжали с места на место и выполняли заказы из материала заказчика. Позднее они обосновались в больших городах.

Производство готовой одежды получило развитие только в первой половине XIX века. Поначалу в магазинах можно было купить только самую дешевую одежду. Например, магазины в НьюБедфорде, штат Массачусетс, снабжали одеждой моряков, которые только что вернулись из длительного плавания или собирались отплыть вновь. Моряки складывали купленную одежду в специальные сундуки, у которых было свое название — «слопчестс» (оно пришло из старонорвежского языка, где словом «слоп» назывались свободные болтающиеся рубахи и брюки, которые носили моряки). Поэтому одежда, которую они покупали, стала называться «моряцкая роба», а магазины, где она продавалась, «слопшопс» (барахолка). «Слоп» стало синонимом готового платья. Дешевая готовая одежда пользовалась большим спросом на Юге, где ее покупали для негроврабов. Ее так же охотно покупали и в новых городах Запада приезжавшие туда шахтеры, у которых еще не было своего дома.

В XVIII веке в Европе можно было встретить специальные заведения, где обновлялась и продавалась старая одежда. Еще в XIX веке почти вся готовая одежда, которая поступала в продажу, была ношеной. До того как получило развитие швейное производство, бедняки в основном покупали ту одежду, которую сдавали в скупку богатые люди. «В этой стране,—писал английский экономист Нассау Синиор в 1836 году,—бедняки одеты большей частью в старые платья, которые принадлежали их хозяевам». На основе этого факта Синиор построил свою теорию потребления.

В то время продажа и покупка подержанных вещей не были чемто позорным, и даже сейчас в отсталых странах подержанные вещи являются основным предметом торговли на ярмарках и в дешевых магазинах. В США до Гражданской войны также была распространена торговля старыми вещами, в основном на Юге и Западе. В газетах, например в Нью-Йоркской «Геральд», публиковались объявления о распродажах.

Долгое время из готовой одежды в достаточном количестве выпускалась лишь рабочая одежда для негров и моряков. Ограниченное производство готовой одежды лишь дополняло индивидуальный пошив. Рост спроса на готовую одежду наблюдался на Юге и Западе, там же и развивалось швейное производство для удовлетворения растущего спроса.

Американская революция в сфере одежды, которая к 1900 году была в самом разгаре, выполнила сразу две задачи. Вопервых, она изменила характер изготовления одежды: на смену одежде, сшитой дома или портным, пришла готовая, сшитая на швейной фабрике. Вовторых, иным стал стиль ношения одежды: если раньше по одежде можно было судить о классовой принадлежности и роду занятий, то теперь, при демократичном стиле, все были одеты одинаково. На Западе, в шахтерских поселках, во время путешествия в фургоне или на корабле, вы не могли иметь при себе обширный гардероб. В Америке было не так уж много искусных швей и портных, поэтому богачамамери канцам было трудно одеваться так же элегантно, как состоятельным англичанам. Новая технология швейной индустрии позволила американцам хорошо одеваться при ограниченных возможностях.

К середине XIX века швейная машина стала использоваться на фабриках. Тамбурная строчка, которая могла распуститься в случае разрыва нитки, была заменена машинным швом, который был так же прочен, как и ручной. Усовершенствование приспособлений к швейной машине, таких, например, как устройство для прометывания петель, сделало ее пригодной для различных операций. Новое приспособление для разрезания ткани позволяло разрезать сразу восемнадцать ее слоев. Это облегчало процесс производства заготовок по одной выкройке.

В Гражданскую войну возрос спрос на мужскую одежду. К середине 1861 года нужно было одеть в военную форму сотни тысяч солдат и офицеров, а к концу 1865 года возросла потребность и в гражданской одежде для сотен тысяч демобилизованных солдат. Швейное дело стало популярным и приносило хорошие доходы. Спрос на военную форму способствовал развитию стандартизации. Когда правительственные ведомства отсылали заявки на форму, они, как правило, указывали наиболее ходовые размеры. В результате в швейной промышленности получило распространение изготовление одежды по стандартным выкройкам. В 1880 — 1890 годах общая стоимость продукции предприятий, на которых использовались швейные машины, выросла на 75 процентов, значительно перешагнув сумму в 1 миллиард долларов. Такой прирост был обеспечен в основном за счет производства готовой одежды и обуви, на которые приходилось 90 процентов всей швейной продукции.

Десятки тысяч американцев носили одежду, сшитую на швейных фабриках. Уже в 1832 году были фабрики по пошиву мужских сорочек и изготовлению съемных воротничков. Через несколько лет их производство необычайно выросло. В 1860 — 1870 годах стоимость производимой готовой мужской одежды увеличилась вдвое. В последующее двадцатилетие швейное дело попрежнему оставалось полем деятельности для энтузиастов. Еще в 1880 году менее половины всей мужской одежды шилось на фабриках. Но в начале XX века почти все мужчины были одеты в готовую одежду. Даже богатые люди, которые раньше шили у портных, теперь покупали одежду в дорогих магазинах. В 1890 году в магазинах продавалась одежда на общую сумму 1,5 миллиарда долларов. В США фабрики скупали три четверти всей производимой шерстяной ткани.

В цифры, приводимые Александром Гамильтоном, были внесены коррективы. Теперь, согласно самым точным данным, девять десятых мужского населения в США носили готовую одежду. Уильям Браунинг, один из пионеров швейной промышленности, не без хвастовства заявлял в 1895 году: «Постепенно удалось преодолеть первоначально существовавшее предубеждение против готовой одежды. Мужчины, которые думали, что никогда не оденут сшитую на фабрике одежду, что это якобы унизило бы их достоинство, вскоре увидели, что готовая одежда ни по фасону, ни по качеству материала не уступала вещам, сшитым вручную профессиональным портным... Фабричное производство открывало широкие возможности для повышения качества продукции». В США и Англии готовая одежда вошла в обиход под специальным названием, которое дословно с английского переводится как «сними меня с вешалки», и первоначально была дешевой одеждой для бедняков. С повышением качества одежды, продаваемой в магазине, потребовались и новые термины. В начале XX века одежда, сшитая на фабрике, стала называться «готовая к ношению», вместо прежнего названия «сшитая из заготовок». В новом определении акцент делался не на то, кто и как шил одежду, а на ее предназначение.

Не только костюмы и пальто, но практически все, что носили люди — шляпы, кепки, рубашки, нижнее белье, носки и обувь, — все шилось на фабриках и покупалось в магазинах. До середины XIX века готовая обувь, которую можно было купить в магазине, не имела различия между правым и левым ботинком. Она так и называлась «стрейтс», что значит «прямые». Когда на фабриках начали шить разные туфли на левую и правую ногу и обувное производство приобрело необычайно широкий размах, произошла «молчаливая революция» в обувной промышленности. Так об этом и сообщалось в статистическом докладе в 1860 году. Два года спустя Гордон Маккей, промышленник из Массачусетса, приспособил швейную машину для пришивания к ботинку подошвы. Это усовершенствование позволило удовлетворить растущую потребность армии в обуви. После Гражданской войны рабочие покупали фабричную обувь. Однако средние и богатые американцы стали покупать фабричную обувь только через несколько десятилетий, когда фабрики стали выпускать обувь более высокого качества, что могло удовлетворить их вкусы.

Так случилось, что на развитие швейной промышленности оказывали влияние иммигранты, приехавшие в США за последнюю четверть XIX века. Среди людей, приехавших из Германии, России, Польши, Италии, было много портных. В первое десятилетие XX века в США приехали четыреста тысяч евреев, из них более половины имели профессии, так или иначе связанные со швейной иглой, В то же самое время многие жены и дети иммигрантов из Европы пошли работать на швейные фабрики, так как для этого не требовалось высокой квалификации.

Одним из постыдных побочных явлений, связанных с развитием швейной промышленности, стала «потогонная система» (впервые употребление этого американизма было зарегистрировано около 1892 года). На швейных фабриках женщины и дети за изнурительный и продолжительный труд получали ничтожную плату. Тем не менее в швейной промышленности с ее сравнительно небольшими предприятиями и недорогой техникой рабочему было значительно легче стать предпринимателем. Новая швейная индустрия самым непредвиденным образом оказывалась проводником демократии. «Большинство одевается в фабричную одежду, а не шьет на заказ у портного, — отмечал один из пионеров торговли одеждой в США в конце XIX века. — Если уровень жизни определяется тем, как люди одеваются, то Америка занимает ведущее место среди цивилизованных стран. Мы не только в изобилии обеспечили дешевой одеждой все классы общества, но и позволили всем одеваться так, как это необходимо для того, чтобы чувствовать себя членом свободного демократического общества».

Готовая одежда в короткий срок американизировала иммигрантов. Когда Давид Левинский, герой романа Эйбрехема Кагана, написанного на идише, приехал из России в Нью-Йорк в 1885 году, его благодетель, желая поскорее сделать его американцем, повел по магазинам. Он купил ему одежду, шляпу, нижнее белье, носовые платки (которые последний приобрел впервые в жизни), воротнички, туфли и галстук. «Он потратил на меня кучу денег. По мере того как мы переходили из магазина в магазин, он все время приговаривал: “Теперь ты не будешь похож на иммигранта”, или: “В этом ты будешь выглядеть американцем”». Ничто не могло так быстро и безболезненно сделать иностранца своим в новой стране.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.