Красные стрелы возмездия

ШЕСТЬДЕСЯТ ДВА ГОДА НАЗАД, 16 апреля 1945 года, началась последняя в истории Великой Отечественной войны стратегическая наступательная операция Красной Армии – Берлинская.

Они не могут не волновать даже на расстоянии свыше шести десятков лет – нацеленные на столицу фашистской Германии красные стрелы наступательной мощи советских фронтов на плане Берлинской операции. Не могут потому, что хорошо известен их путь, берущий свое начало от стен Москвы в 41-м году.

Именно в знаменитой битве под Москвой, развеявшей миф о непобедимости гитлеровского вермахта, на оперативных картах комсостава Красной Армии впервые за все месяцы войны появились красные стрелы, устремленные на Запад, туда, откуда на страну обрушилась гитлеровская нечисть. И именно на заснеженных, скованных суровыми морозами подмосковных исходных рубежах советских войск перед решающим броском на врага на броне наших танков впервые появилась надпись: «Дойдем до Берлина!»

И дошли! Пусть не сразу, пусть спустя несколько жесточайших лет после триумфа под Москвой, но все же дошли! И пусть далеко не все, кто громил врага в начале этого беспримерного пути, смогли увидеть лежащую в руинах столицу нового «мирового порядка». И произошло это волнующее событие апрельским днем 45-го.

Предпобедный апрель

Тот апрель в истории Великой Отечественной войны – месяц особый. Знаковый. Предпобедный. С первого его дня на всем протяжении советско-германского фронта, от берегов Балтики до Югославии, Красная Армия наносила по врагу сокрушительные удары.

В частности, войска 3-го Белорусского фронта завершали разгром мощной группировки противника в Кенигсберге. Войска 2-го Белорусского фронта, освободив польский Данциг, устремились в направлении к Штеттину, который был взят 26 апреля.

Успешно решали поставленные задачи на завершающем этапе войны войска 2-го и 3-го Украинских фронтов. Очистив Венгрию от немецко-фашистских войск, освободив Братиславу – столицу Словакии, они приступили к выполнению плана Венской операции. В то время, когда части советских войск вели бой за Вену, которая была освобождена 13 апреля, основные силы 2-го Украинского фронта (вместе с входившими в его состав 1-й и 4-й румынскими армиями) продвигались по земле Чехословакии. К середине апреля они углубились на 100 км в северо-западном направлении и освободили значительную часть страны. В свою очередь, войска центра и левого крыла 3-го Украинского фронта к середине апреля подошли к Восточным Альпам.

За 30 суток наступления войска 2-го и 3-го Украинских фронтов прошли с боями 150–250 км, разгромив 32 дивизии противника, взяв при этом в плен более 130 тыс. солдат и офицеров, уничтожив и захватив свыше 1300 танков и САУ, несколько тысяч полевых орудий. И это – результаты действий только двух фронтов.

Позже, уже в мирное время, западные историки, стремясь принизить доминирующую роль Красной Армии в освобождении Европы, заретушировать победную значимость красных стрел на оперативных картах советских военачальников, приуменьшить всесокрушающую мощь ударов наших войск, стали активно муссировать вопрос о том, что, мол, весной 45-го года Красная Армия вела бои с «обессиленным и деморализованным противником», который якобы уже был не способен противостоять в полной мере русским. То есть Красная Армия очищала Европу, не встречая сопротивления, следовательно, и нет ее особых заслуг в разгроме немецко-фашистских войск.

Взятие Варшавы, Будапешта, Кенигсберга, разгром хейльсбергской группировки врага, ожесточенные сражения на территории Румынии, Венгрии, освобождение целых стран – не в счет. При этом 3-й Белорусский фронт только с 13 января по 10 февраля 1945 года потерял одну пятую своего личного состава, 2-й Белорусский – более 15%.

О несостоятельности мифа об «обессиленности» вермахта на завершающей стадии войны свидетельствует и тот факт, что на многих участках советско-германского фронта нашим войскам противостояли элитные соединения германских вооруженных сил, так сказать, гордость и надежда фюрера. В частности, 1-я танковая дивизия СС «Адольф Гитлер», 2-я танковая дивизия СС «Дас Рейх», 3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова» и т.д. Порядковые номера, названия этих соединений говорят сами за себя.

Балатонский экзамен

О многом говорят и события в районе оз. Балатон. Именно здесь гитлеровское командование, придавая огромное значение удержанию западных районов Венгрии, а также Австрии, решило сначала нанести контрудар по 2-му Украинскому фронту севернее Дуная, из района Комарно на восток, а затем обрушиться основными силами у Балатона на войска 3-го Украинского фронта. Враг надеялся разгромить наши армии в Венгрии, отбросить их за Дунай и тем самым не подпустить к южным границам Германии.

О том, какое огромное значение Гитлер придавал этому наступлению, свидетельствует тот факт, что по его указанию с Западного фронта в Венгрию была переброшена 6-я танковая армия СС. К 5 марта противник сосредоточил для контрнаступления 31 дивизию, в том числе 11 танковых, 5 боевых групп, сформированных из различных частей и соединений и моторизованной бригады. В составе этих соединений было свыше 430 тыс. солдат и офицеров. На их вооружении состояло более 5600 орудий и минометов, около 900 танков и 850 самолетов.

Как видим, столь мощную группировку противника сложно представить «обессиленной». Не один день он пытался сломать оборону соединений 3-го Украинского фронта. 14 марта ввел в сражение свой последний резерв – 6-ю танковую дивизию СС, которая в течение двух суток силой до 300 танков и штурмовых орудий пыталась добиться успеха. Не удалось!

Потери противника за время контрнаступления составили свыше 40 тыс. солдат и офицеров, около 500 танков и штурмовых орудий, более 300 орудий и минометов.

Стоит особо отметить, что отражение контрнаступления противника у оз. Балатон явилось последней крупной оборонительной операцией Красной Армии в годы Великой Отечественной войны.

Ожесточенные бои вели наши войска и за город Секешферхервар к северо-востоку от Балатона.

Впрочем, и на других участках советско-германского фронта победа давалась нелегко. И всякие утверждения о якобы «обессиленных» гитлеровских частях и соединениях абсолютно не состоятельны.

Безусловно, при всех заслугах различных фронтов Красной Армии, каждый из которых внес свой весомый вклад в разгром немецко-фашистских войск на европейском континенте, отдавая должное мужеству и отваге их личного состава, стоит признать, что самые важные и желанные для советских людей стрелы возмездия в апреле 45-го все же были устремлены в сторону столицы Третьего рейха – Берлина.

Явное преимущество

К началу Берлинской операции в составе участвовавших в ней советских фронтов – 1-го Белорусского под командованием маршала Г.К. Жукова, 1-го Украинского под командованием маршала И.С. Конева и 2-го Белорусского под командованием маршала К.К. Рокоссовского – было 2500 тыс. человек (вместе с тылами). Они имели 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и САУ, 7500 боевых самолетов. На направлениях главных ударов всех фронтов сосредоточились основные силы пехоты, артиллерии, танков и авиации, чем достигалось многократное превосходство над обороняющимся врагом, который, кстати сказать, тоже представлял собой весьма внушительную силу.

Войска противника были объединены в четыре армии. Из них 3-я танковая и 9-я армии входили в группу армий «Висла», а 4-я танковая и 17-я – в группу армий «Центр». Эти группы включали 48 пехотных, 4 танковых, 10 моторизованных дивизий, 37 отдельных пехотных полков, 98 отдельных пехотных батальонов, а также отдельные артиллерийские части и соединения. Обе группы насчитывали свыше миллиона человек, 10 400 орудий и минометов. Они имели 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолетов. Серьезную опасность для наступавших представляло наличие у немцев более 3 млн фаустпатронов.

В Берлине был сосредоточен гарнизон в составе более 200 тыс. человек. В резерве главного командования сухопутных войск вермахта находилось 8 дивизий.

Безусловно, общее превосходство войск Красной Армии над противником, как говорится, налицо. А если быть точным: по числу людей – 2,5:1, по артиллерии – 4:1, по танкам и САУ – 4:2, по самолетам – 2,3:1.

Именно это превосходство оставшиеся в живых гитлеровские генералы станут считать решающим фактором в битве за Берлин. Причем, ностальгируя в своих мемуарах по печальному для них прошлому, битые полководцы Третьего рейха будут умалчивать о том, почему же в 1941 году вермахт, имея значительное превосходство над Красной Армией, не только не смог взять Москву, но и со временем был разгромлен. «Скромно» обходили стороной мемуаристы из числа бывших военачальников гитлеровской Германии и столь грустную для них тему фантастического превращения Красной Армии из казалось бы уже наголову разбитой в мощнейшую и непобедимую.

Причем, даже не пытаясь размышлять о том, как, за счет чего русские в невероятно отчаянных для них условиях смогли достичь столь явного превосходства. К тому же, в отличие от вермахта, боевую и техническую мощь которого обеспечивала вся Европа, Советский Союз в возрождении своих вооруженных сил фактически опирался лишь на собственные силы.

Директива Риббентропа

В этом плане куда объективнее оказался министр иностранных дел Германии Риббентроп. В директивном указании своему посланнику в Ирландии в феврале 1945 года он отмечал: «Современное международное положение порождает в берлинских кругах следующие мысли: новым и самым важным фактом, вскрытым нынешней войной, является военная мощь Советского Союза. Насколько силен Советский Союз сегодня, свидетельствует его зимнее наступление».

Риббентроп сам же и пояснял, что явилось решающим фактором успеха России: «Пробуждение и техническая подготовка самих русских. Это помогло Кремлю использовать естественные ресурсы страны и народа, создать наиболее мощную военную машину из всех существовавших когда-либо раньше».

Примечательно, что в свое время тот же Риббентроп, узнав о «плане Барбаросса», не стал отговаривать фюрера от нападения на СССР. Более того, он даже соглашался с Гитлером, считавшим Красную Армию колоссом на глиняных ногах. Прозрение, и не только к одному Риббентропу, стало приходить позже, когда так называемый русский колосс, вместо того чтобы от первых же залпов гитлеровских мортир рухнуть на землю, достойно выдержал сокрушительный удар, а затем, достойно пройдя чудовищные испытания, налился невиданной силой, которая все отчетливее грозила Германии страшной катастрофой.

В связи с этим стоит подчеркнуть, что упомянутое директивное указание министр иностранных дел Германии направил своему подчиненному в Ирландии не для того, чтобы просветить его о высокой боеготовности Красной Армии, техническом «пробуждении» русских. Риббентроп настойчиво просил передать свое послание через представителей «наиболее важных английских или американских служб» первым лицам их государств.

В чем именно выражалась главная сущность послания, можно судить по следующим строкам документа: «В Берлине ясно представляют себе, что только сотрудничество великих держав между собой и активное участие Германии в будущем устройстве мира помогут добиться согласия и обеспечат тесное сотрудничество мировых держав».

Великие державы – то есть США и Великобритания. И конечно же Германия. Но только не Россия. По утверждению Риббентропа, русские со своими Советами и коммунизмом – главные враги не только Германии, но и всей Европы. И поэтому, считал Риббентроп, Вашингтону и Лондону следует как можно скорее определиться, с кем они будут обустраивать будущую Европу – с терпящей бедствие Германией или с несущими на континент коммунистические порядки русскими. Иначе говоря, каждой строкой своего послания Риббентроп призывал «лидеров великих держав» к скорейшему заключению сепаратного мира с Германией.

Нужно сказать, в подобных устремлениях Риббентроп был далеко не одинок. Еще летом 1944 года, задолго до покушения на Гитлера, эту задачу стали решать Г. Гиммлер и В. Шелленберг. Разумеется, чем четче вырисовывался крах Третьего рейха, тем активнее вели себя сторонники заключения сепаратного мира из числа высокопоставленных лиц гитлеровской Германии.

Казалось бы, какая может быть связь между готовностью трех советских фронтов к нанесению решающего удара по Берлину и лихорадочными попытками разномастных должностных лиц Германии спасти страну за счет раскола антифашистской коалиции? Самое прямое. Для них не являлось секретом различие во взглядах руководства СССР и его союзников по многим вопросам ведения войны и послевоенного устройства Европы. Гитлеровские стратеги не хотели допустить захвата Берлина Красной Армией и были готовы сдать столицу американским или английским войскам. Но самое главное состояло в том, что овладеть Берлином рассчитывали и наши союзники. Разумеется, рассчитывали втайне от Москвы. И Москва ответила им «взаимностью».

Отвлекающий маневр Москвы

К началу апреля 1945 года англо-американские войска добились весьма существенных успехов. Прежде всего, захватив неповрежденный мост у города Ремагена, они без особых сложностей форсировали Рейн. Без особых трудностей в Рурской области ими была окружена крупная группировка противника. В результате этой операции 350 тыс. немецких солдат и офицеров оказались в плену. В дальнейшем союзники продвигались по направлению к Эльбе.

1 апреля 1945 года И.В. Сталин получил от Верховного Главнокомандующего вооруженными силами союзников в Европе Дуайта Эйзенхауэра послание, в котором тот сообщал советскому руководителю план своих дальнейших действий. Американский генерал информировал Сталина о том, что намеревается сконцентрировать основные усилия своих войск вдоль оси Эрфурт – Лейпциг – Дрезден, где и предлагал встретиться с советскими войсками.

В заключение своего послания Д. Эйзенхауэр просил сообщить ему о направлении основных усилий Красной Армии и сроках начала наступления.

Нужно сказать, что послание Эйзенхауэра было выдержано в духе требований недавно завершившейся в Ялте встречи лидеров стран антигитлеровской коалиции, на которой союзники договорились продолжать координировать воздушные и наземные операции, осуществлять позональную оккупацию Германии в соответствии с предполагаемыми окончательными позициями отдельных армий и планом оккупации Германии тремя державами.

В принципе, Москва и раньше делала все возможное, чтобы взаимодействие союзнических войск было эффективным. В частности, в первых числах июня 1944 года Красная Армия, выполняя обязательства по поддержке обретавшего реальное значение Второго фронта, развернула наступление на севере против финляндско-немецких войск. Затем настал черед знаменитой операции «Багратион», сыгравшей огромную роль в успешной высадке союзников во Франции. Висло-Одерская операция, начатая по просьбе союзников раньше запланированного срока, – также результат эффективного взаимодействия армий трех стран.

Сталин не стал затягивать с ответом. В тот же апрельский вечер послание американскому генералу было готово. В нем сообщалось, что планы Д. Эйзенхауэра полностью соответствуют замыслу советского командования, одобрялся район встречи войск, в направлении которого Красная Армия и будет наносить главный удар.

Учитывая тот факт, что в послании главкома союзнических войск ни слова не говорилось о Берлине, Сталин о нем напомнил сам, подчеркнув, что Берлин потерял для Москвы прежнее стратегическое значение, поэтому советское командование выделяет для наступления на берлинском направлении лишь второстепенные силы. Что касается конкретных сроков наступления на столицу Германии, то Ставка планирует начать его лишь во второй половине мая. Хотя возможны и изменения.

Примечательно, что истинные планы советского командования в отношении того же Берлина резко отличались от содержания информации, которую Сталин выдал союзникам. Более того, именно 1 апреля в Москве началось трехдневное заседание Ставки, в ходе которого детально прорабатывался план Берлинской операции. Ее планировалось начать 16 апреля и завершить за 12–15 дней. В направлении Дрездена для встречи с союзниками должны были действовать всего две общевойсковые армии.

На первый взгляд, вот оно, ярко выраженное лицемерие советского вождя, – днем приказывает своим командующим брать Берлин, а вечером вводит союзников в заблуждение, информируя их о том, что Берлин якобы потерял для него прежнее стратегическое положение.

И все же не стоит бросать камень в сторону советского лидера, обличать его в нечестности и т.п. Лучше поразмышлять над тем, что, собственно, Сталин утаил от союзников?

Во-первых, вождь одобрил район предполагаемой встречи союзников, а следовательно, не обманул их в отношении наступательных действий Красной Армии.

Во-вторых, Сталин сообщил, что Берлин для Москвы уже не представлял стратегического значения. Но ведь к апрелю 45-го так оно действительно и было. Фактически изолированный от разрозненных группировок войск вермахта, Берлин уже не играл прежней эффективной руководящей роли. Но вместе с этим он из объекта стратегического значения превратился в объект чрезвычайной политической важности. Именно данный факт имел в виду Сталин, готовя свой ответ Эйзенхауэру. И в том, что он слукавил в отношении сроков наступления на Берлин, также был определенный замысел.

Есть масса документов и фактов, свидетельствующих о том, что хотя и существовал договор между главами держав антигитлеровской коалиции о действиях на территории Германии, согласно которому Берлин входил в зону операций советских войск, некоторые влиятельные круги союзников и прежде всего Англии стремились занять Берлин раньше Красной Армии.

В частности, данную попытку пытался осуществить в конце марта британский фельдмаршал Б. Монтгомери. Добившись успеха в районе Магдебурга, он был полон решимости двигаться к Берлину, от которого его отделяли какие-то 100 км. И только вмешательство Д. Эйзенхауэра охладило его наступательный пыл.

Безусловно, Сталин знал об этом факте. Наверняка он понимал, что вторая попытка Монтгомери могла быть более удачной. Ведь за устремлениями военачальника стоял британский премьер-министр У. Черчилль, который вел определенную игру и, мягко говоря, очень не хотел отдавать Берлин русским. Вопреки принятому в Ялте соглашению Черчилль настаивал на продвижении своих войск к востоку от Эльбы. То есть к Берлину.

1 апреля, в день, когда Сталин диктовал свой ответ Эйзенхауэру, и за две недели до взятия советскими войсками Вены Черчилль писал президенту США Ф. Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу… Поэтому я считаю, что, с политической точки зрения, нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на Восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы несомненно должны его взять».

«Мы должны это сделать»

Думается, эти строки – достойный ответ критикам Сталина, готовым обличить его в нечестном отношении к союзникам. Более двуличного союзника, чем Черчилль, Россия никогда раньше не знала. Правда, британскому премьер-министру не повезло с так сказать коллегой – американским президентом, который стремился дистанцироваться от антирусской политики Черчилля.

Воинствующую агрессивность лидера Великобритании сполна испытал на себе и Эйзенхауэр. После смерти Рузвельта, последовавшей 12 апреля 1945 года, влиятельные силы в США и Англии уже стали требовать от Эйзенхауэра продвижения союзнических войск к Берлину. В конце апреля, видя, что Берлин – столица еще одного европейского государства – может оказаться в руках русских, Черчилль шлет находящемуся в Вашингтоне своему министру иностранных дел А. Идену телеграмму с требованием добиться согласия руководства США на ускоренное продвижение союзных войск в Чехословакию, чтобы они первыми вступили в Прагу. Черчилль буквально умолял Идена сделать все возможное для того, чтобы Вашингтон дал указание Эйзенхауэру вступить в Прагу до того, как это сделает Красная Армия. Черчилль в своей телеграмме подчеркивал, что если именно англо-американские войска, а не Красная Армия освободят Прагу, то вся политическая ориентация Чехословакии и чехословацкого правительства в послевоенном периоде будет иной.

А теперь представим себе ситуацию, что Сталин, зная об устремлениях Черчилля, и не только его одного, в том числе и относительно взятия Берлина союзническими войсками первыми, сообщает Эйзенхауэру точные сроки начала операции. Думается, Черчилль сумел бы сделать все возможное, лишь бы не дать русским осуществить свой план.

Тем более, что 1 апреля советские войска, измотанные в предыдущих боях, действительно не были готовы к проведению столь масштабной и ответственной операции. Им требовался не только отдых, но и основательная подготовка к грядущим испытаниям.

Другими словами, Сталину нужно было выиграть время. Причем выиграть так, чтобы его не опередили союзники. И не случайно первое, о чем спросил Сталин 1 апреля у вызванных в Ставку маршалов Жукова и Конева, было: «Кто будет брать Берлин – мы или союзники?» Взять Берлин для Красной Армии было не только делом чести, справедливой мести и закономерным итогом великого смертельного противостояния. Взять Берлин для Красной Армии означало надежную гарантию того, что с фашизмом будет покончено навсегда.

Вопрос, актуальный и сегодня: могли ли в апреле 1945-го союзнические войска опередить Красную Армию? Западные историки, да и некоторые из наших исследователей, утверждают: вряд ли, мотивируя это тем, что, оторвавшись от главных сил и тылов, англоамериканские войска были не в состоянии с ходу овладеть столицей Германии. Но говорить одно, а действовать – другое. Союзнические войска от Берлина отделяли каких-то 100 км. На их пути было всего несколько десятков наполовину укомплектованных дивизий, в том числе лишь 5 танковых, да и то имевших около 200 неисправных боевых машин.

Но главное – перед англо-американскими войсками не было столь мощной обороны, которая ожидала советские войска. Следовательно, при желании тот же фельдмаршал Монтгомери мог бы взять Берлин. «Мы взяли бы Берлин, если бы могли это сделать, – признавал Гарри Гопкинс, один из видных политических советников Рузвельта. – Это было бы большой победой для нашей армии».

Сказано словно в оправдание упущенной победы. Упущенной во многом «по вине» советского лидера, который сумел успокоить союзников своим сообщением о том, что Красная Армия планировала брать Берлин якобы лишь во второй половине мая. И тем самым выиграл время для подготовки своих войск и достижения своей победы.

А о том, что в Берлине рассчитывали на приход войск западных стран, свидетельствуют многие факты. В частности, не случайно именно в сторону англо-американских войск уходили, убегали, уползали, сдаваясь, остатки частей вермахта. Примечательно, что фактически вся военно-политическая верхушка гитлеровской власти добровольно оказалась на территории англоамериканских войск.

Многое проясняет и следующий документ - директива Ставки ВГК от 17 апреля 1945 года командующему войсками 1-го Белорусского фронта: «Получил Вашу шифровку с изложением показания немецкого пленного насчет того, чтобы не уступать русским и биться до последнего человека, если даже американские войска подойдут к ним в тыл. Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать и мы это должны сделать. Рубите немцев без пощады и скоро будете в Берлине.
И. Сталин, А. Антонов».

Теперь, думается, понятно, что упорное сопротивление немецких войск в боях за Берлин не в последнюю очередь было связано с их надеждой на скорый подход англо-американских войск, которым можно было бы без опаски сдаться.

Историю, как известно, не принято додумывать. История - это реальные факты из прошлого человечества, которые не подлежат реставрации. Но все же, оглядываясь назад, суммируя и анализируя попытки союзников первыми овладеть Берлином, вывести Германию из зоны влияния Москвы, нельзя не признать, что случись такое - мир мог бы оказаться на пороге Третьей мировой войны. Следовательно, тем ценнее и значительнее бессмертный подвиг тех, кто 62 года назад штурмовал Берлин.