Северная Корея, Ближний и Средний Восток и международные соглашения по ядерному оружию

10 СЕНТЯБРЯ 1996 ГОДА ГЕНЕРАЛЬНОЙ АССАМБЛЕЕЙ ООН принята резолюция 50/245 «О Договоре о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ)». С 24 сентября того же года договор открыт для подписания всеми государствами.

Статья XIV документа гласит: «Настоящий Договор вступает в силу через 180 дней после сдачи на хранение ратификационных грамот всеми государствами, перечисленными в Приложении 2 к настоящему Договору, но ни в коем случае не ранее чем через два года после его открытия для подписания».

Эта констатация сейчас выглядит странновато. Ведь с 24 сентября 1996 года прошло уже более 10 лет, а ДВЗЯИ пока не ратифицировали многие страны, в том числе США и Китай - постоянные члены Совета Безопасности ООН.

Что касается КНДР, то она, как Индия и Пакистан, ДВЗЯИ вообще не подписывала, поэтому ратифицировать ей было нечего. Между тем все эти страны перечислены в Приложении 2.

Удивительно мягкие санкции

Читатель, возможно, будет удивлен, но ДВЗЯИ не содержит конкретных рекомендаций даже на тот случай, если его нарушает участник договора.

Вот как выглядят самые резкие формулировки из статьи V «Меры по исправлению ситуации и обеспечению соблюдения, включая санкции»:

«2. В случаях, когда Конференция или Исполнительный совет предлагает государству-участнику исправить ситуацию, вызывающую проблемы в отношении соблюдения им настоящего Договора, и государство-участник не выполняет просьбу в указанный срок, Конференция может, среди прочего, принять решение ограничить или приостановить осуществление данным государством-участником его прав и привилегий по настоящему Договору до тех пор, пока Конференция не примет иное решение.

3. В случаях, когда в результате несоблюдения основных обязательств по настоящему Договору может быть причинен ущерб объекту и цели настоящего Договора, Конференция может рекомендовать государствам-участникам коллективные меры, соответствующие международному праву.

4. Конференция или, если случай носит срочный характер, Исполнительный совет может доводить проблему, включая соответствующие информацию и выводы, до сведения Организации Объединенных Наций».

Согласитесь, весьма туманные рекомендации, зато в статье IX недвусмысленно оговорены условия выхода из ДВЗЯИ:

«2. Каждое государство-участник в порядке осуществления своего государственного суверенитета имеет право выйти из настоящего Договора, если оно решит, что связанные с содержанием настоящего Договора исключительные обстоятельства поставили под угрозу его высшие интересы.

3. Выход осуществляется путем представления заблаговременного уведомления за шесть месяцев всем другим государствам-участникам, Исполнительному совету, депозитарию и Совету Безопасности Организации Объединенных Наций. Уведомление о выходе содержит заявление об исключительном обстоятельстве или исключительных обстоятельствах, которые государство-участник рассматривает как поставившие под угрозу его высшие интересы».

Чувствуется, что эти формулировки в максимальной мере выражают интересы государств – членов «ядерного клуба». Думаю, что США не ратифицировали ДВЗЯИ с прицелом на будущее.

Итак, ДВЗЯИ не вступил в силу, в том числе – по вине США. Поэтому не следовало впадать в истерику после испытания, проведенного КНДР, которая даже не является участником договора. А если бы и являлась, то вполне могла из него выйти, руководствуясь своими «высшими интересами».

Вспомним: не было драконовских «санкций» против Индии и Пакистана, которые в мае 1998 года провели свои испытания. Замечу, что все они были подземными и экологических последствий не имели.

В том, что Совет Безопасности ООН вскоре после 9 октября разразился санкциями против КНДР, я вижу проявление политики двойных стандартов против страны, не желающей жить под диктовку устроителей «нового мирового порядка» и потому отнесенной сторонниками глобализации к «оси зла». И еще одна характерная деталь: о наличии в КНДР ядерного оружия было заявлено задолго до испытания, так, как если бы она была участником ДВЗЯИ и предупредила о своем выходе из него посредством «заблаговременного уведомления». Называть же конкретно дату и время, на мой взгляд, не стоило. И вот почему.

Если внимательно вчитаться в текст ДВЗЯИ, можно прийти к выводу, что основным его результатом за десятилетие со дня подписания было создание Международной системы мониторинга (МСМ) с помощью четырех методов контроля: сейсмологического, радионуклидного, гидроакустического и инфразвукового (см. карту мира с нанесенными на нее станциями слежения. – Авт.). Для регистрации подземных ядерных взрывов годятся только первые два, причем радионуклидный метод контроля (обнаружение продуктов деления ядер урана или, как в нашем случае, плутония) возможен лишь при утечке газов через трещины в земной породе, но при определенных условиях такой утечки может и не быть.

Так вот, если бы корейцы не назвали точную дату испытания, а объявили о нем официально несколько дней спустя, то представилась бы возможность объективно оценить эффективность МСМ, работающей в штатных условиях, а не в ждущем режиме целенаправленного поиска.

Согласимся, что это не одно и то же. А что, если бы этот взрыв, не отличавшийся высокой мощностью, вообще «проглядели»? Представляется, что вероятность такого гипотетического события весьма велика.

Взрыв мог быть не ядерным, а химическим

Незадолго до испытания Северная Корея предупредила Китай, что энергия взрыва составит порядка 4 кт в тротиловом эквиваленте. Это должно было привести к сейсмическому событию с магнитудой 4,9.

Но экспериментальные данные, полученные США (4,2) и Южной Кореей (3,58–3,7), говорят о том, что на самом деле мощность взрыва была в 5–8 раз меньше (шкала магнитуд – логарифмическая). Это дало повод для подозрений, что взрыв на самом деле был не ядерным, а химическим, поскольку собрать надлежащее количество обычной взрывчатки в принципе возможно. Достаточно сказать, что в самом ДВЗЯИ предусмотрена ситуация, когда «государство-участник на добровольной основе предоставляет Техническому секретариату уведомление о любом химическом взрыве с использованием взрывчатого материала в количестве 300 или более тонн тротилового эквивалента…» (Протокол к ДВЗЯИ. Часть III. Меры укрепления доверия). В прессе промелькнуло сообщение, что сразу после испытания американские самолеты барражировали вдоль предполагаемой траектории выброса и отбирали пробы воздуха. В результате им удалось обнаружить какие-то радионуклиды, но какие именно, не сообщалось.

Выходит, окончательная идентификация взрыва именно как ядерного базируется только на данных радиону-клидного метода контроля. Но выброс-то, согласно мощности, был совсем незначительным, а характерные продукты деления, которые наиболее беспрепятственно могут выходить по трещинам на поверхность, – 133Хе и 135Хе, – характеризуются весьма малыми периодами полураспада: соответственно ~5 дней и 0,4 дня.

Ну и как бы удалось зарегистрировать их мизерные концентрации на фоне утечки тех же самых радионуклидов с атомных станций в Южной Корее и Японии, не спрогнозировав предварительно воздушные траектории и имея исходную точку отсчета в пространстве и времени?

А были ли благородные газы вообще зарегистрированы? Если нет, то что именно удалось обнаружить? В Протоколе к ДВЗЯИ подробно расписаны функции МСМ и Международного центра данных (Вена), куда стекаются результаты наблюдения всех станций слежения, перечисленных в Приложении 1. А в Приложении 2 к этому Протоколу дан так называемый перечень параметров характеризации для стандартной фильтрации явлений, регистрируемых станциями четырьмя перечисленными выше методами.

Пункт 5 этого Приложения гласит:

«Применительно к явлениям, обнаруживаемым радионуклидным компонентом Международной системы мониторинга, могут использоваться, среди прочего, следующие параметры:

• концентрация фоновых и антропогенных радионуклидов;
• концентрация конкретных продуктов деления и активации помимо обычных наблюдений;
• соотношение одного конкретного продукта деления и активации с другим».

Все это очень важно, так как позволяет идентифицировать набор обнаруженных радионуклидов, который характерен именно для ядерного взрыва, а не для продуктов деления, накапливающихся в течение длительного времени в реакторе. Это к тому, что гипотетическая симуляция ядерного испытания могла предусматривать и подрыв некоторого количества радиоактивных отходов.

Другое дело, что блефовать корейцам вроде бы не имело смысла, да и осуществить синхронную детонацию большого объема взрывчатки тоже непросто, но все же вопросы остаются. Вообще удивляет фрагментарность и невнятность опубликованных данных по корейскому взрыву: что-то обнаружили американцы, что-то соседи-южнокорейцы и японцы. Российская станция слежения в Уссурийске расположена ближе всего к месту испытания, но о результатах анализа радионуклидов в прессе не сообщалось. Говорилось только о том, что Кондолиза Райз приезжала к Владимиру Путину, и они обменивались информацией.

А где полновесный сводный отчет Международного центра данных?

В перечень стандартных продуктов этого центра включены «стандартные бюллетени отфильтрованных явлений, которые являются результатом применения… к каждому явлению критериев фильтрации… В стандартном бюллетене… в численном выражении указывается, в какой степени данное явление соответствует или не соответствует критериям фильтрации» (Часть I Протокола к ДВЗЯИ).

Иными словами, нужно с цифрами в руках доказать, что данное «явление» может быть интерпретировано только как ядерный взрыв. В таблице 2-В из Приложения 1 к Протоколу значится и Центральная лаборатория радиационного контроля Службы специального контроля Минобороны России (Москва). Это та самая Служба спецконтроля (ССК), о создании и развитии которой рассказывается в замечательном сборнике «Рожденная атомным веком». Наверняка нашим профессионалам радионуклидного метода есть что рассказать.

Без такого отчета доказательство эффективности МСМ для обнаружения маломощных ядерных взрывов выглядит на корейском примере малоубедительным, а итоги испытания, приуроченного к 10-летнему юбилею ДВЗЯИ, позволяют задать весьма деликатный вопрос: в чем состоит реальный результат после истечения 10 лет с момента заключения договора, который даже не вступил в силу? Причем по вине его инициаторов – США? В отсутствие такого отчета напрашивается вывод – пока ДВЗЯИ исправно работает только на сбор техногенной информации по всему миру.

Перечень сейсмологических станций, составляющих первичную сеть, содержит 50 наименований (из них в России – 6), во вспомогательной сети – 120 станций (13 – в России). Сейсмограммы регистрируют не только землетрясения, но и химические взрывы. А если они проводятся для каких-то подземных разработок оборонного значения? (Замечу в скобках, что объем извлекаемой информации зависит от расстояния до объекта, а в принципе различимы, к примеру, сейсмограммы от движущейся автоколонны и железнодорожного состава.)

Другой пример: в настоящее время никому и в голову не придет проводить воздушные или подводные испытания ядерного оружия, но 60 инфразвуковых станций (в России – 3) и 11 гидроакустических (в России – ни одной) постоянно заняты своим делом. Между тем гидроакустика – это возможность слежения за морским флотом, а источником инфразвука являются в том числе и летательные аппараты.

Итак, вопрос об эффективности МСМ закономерно привел нас к вопросу об интрузивности данных, собираемых по всему миру. В этом плане нас прежде всего должна беспокоить Россия. Пусть заинтересовавшийся компетентный читатель сам определит, в какой мере информация, поступающая в Вену от российских станций слежения, может в силу их географического положения иметь конфиденциальный характер. В помощь такому читателю я привожу сводную таблицу по всем российским станциям, перечисленным в ДВЗЯИ.

Предпосылки для создания ядерного оружия

Вернемся к договору. Приложение 2 содержит «список государств – членов Конференции по разоружению на 18 июня 1996 года, которые официально принимали участие в работе сессии Конференции 1996 года и которые фигурируют в таблице 1 издания Международного агентства по атомной энергии «Ядерные энергетические реакторы в мире» за апрель 1996 года, и государств – членов Конференции по разоружению.., которые фигурируют в таблице 1… «Ядерные исследовательские реакторы в мире» за декабрь 1995 года: «Австралия, Австрия, Алжир, Аргентина, Бангладеш, Бельгия, Болгария, Бразилия, Венгрия, Вьетнам, Германия, Египет, Заир, Израиль, Индия, Индонезия, Иран (Исламская Республика), Испания, Италия, Канада, Китай, Колумбия, Корейская Народно-Демократическая Республика, Мексика, Нидерланды, Норвегия, Пакистан, Перу, Польша, Республика Корея, Российская Федерация, Румыния, Словакия, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, Соединенные Штаты Америки, Турция, Украина, Финляндия, Франция, Чили, Швейцария, Швеция, Южная Африка, Япония».

Названия стран соответствуют тем, которые использовались на момент принятия ДВЗЯИ.

В этот список попали не только пять официальных членов «ядерного клуба» (Китай, Россия, Великобритания, США, Франция) и государства, де-факто обладающие ядерным оружием (Израиль, Индия, Пакистан), но и страны, которые потенциально могли бы его создать, используя или плутоний, нарабатываемый в ядерных реакторах, или высокообогащенный уран.

О ядерных технологиях – подробнее

Делящимися материалами, пригодными для создания ядерного оружия, являются изотопы 235U (Хиросима), 233U и 239Pu (Нагасаки). Первый выделяют из природного сырья, в котором его концентрация составляет всего 0,72%, а остальное – 238U и 0,005% 234U. Второй накапливается в ядерном реакторе, работающем на уран-ториевом топливе, а 239Pu тоже образуется в результате последовательных ядерных реакций при облучении нейтронами 238U.

Исключительно трудоемкий процесс разделения изотопов урана называется обогащением. Уран оружейного класса должен содержать не менее 94% изотопа 235U, но это не значит, что материал с меньшей концентрацией не представляет опасности для режима нераспространения. Содержание изотопов 235U и 233U в трехкомпонентном ядерном материале, задающее порог эффективности его использования в военных целях, определяется неравенством: (М233 + 0,6 М235)/M233 + 235 + 238 > 0,12.

Таким образом, пороговая концентрация урана-235 в двухкомпонентной смеси равна всего 20%, но такой уран уже считается высокообогащенным.

Как следует из этого неравенства, оружейные характеристики урана-233 выше, но чтобы его получить в реакторе, требуется уран-ториевое топливо, в котором первый компонент изначально является высокообогащенным. Это доступно только странам с продвинутыми ядерными технологиями, например Индии, где залежи тория оцениваются в 400 тыс. т.

Причина, по которой в Приложение 1 ДВЗЯИ попали страны, располагающие исследовательскими реакторами, заключается в том, что в этих установках топливом служит высокообогащенный уран. Исследовательские реакторы используются в качестве мощных источников нейтронов и гамма-излучения для фундаментальных исследований, облучения материалов, производства изотопов, испытаний ТВЭЛов и систем безопасности реакторов, тренировки персонала и.т.п. В 1980 году свыше 150 исследовательских реакторов мощностью от 10 кВт до 250 мВт и общей мощностью, превышающей 1700 мВт, работало на высокообогащенном уране более чем в 35 странах, а суммарная годовая потребность этих реакторов в уране-235 превышала 1200 кг. (См.: Перспективные концепции топливных циклов и реакторов. Отчет 8-й рабочей группы МОЯТЦ. Вена, МАГАТЭ, 1980. Пер. с англ. – М.: ИАЭ им. И.В. Курчатова, 1980.)

Высокая концентрация делящегося изотопа в топливе (максимально – 93%) необходима для создания предельно плотных нейтронных потоков в компактных реакторах малого размера и мощности. Последнее обстоятельство делает эти реакторы мало пригодными для получения значимых количеств плутония, но уран, извлеченный из топлива, может быть использован в военных целях. Чтобы не вводить в соблазн обладателей исследовательских реакторов, в том же 1980-м предлагалось создать такой композит, в котором плотность по урану превышала бы 8 г/cм3. В этом случае можно было бы все без исключения исследовательские реакторы перевести на топливо с обогащением менее 20%. Но воз, как видно, и ныне там.

Помнится, в прессе промелькнуло сообщение о том, что среди вопросов, обсуждавшихся президентами России и США в Братиславе, был и вопрос об опасности распространения ядерного оружия, связанной с наличием у многих стран исследовательских реакторов.

Условно считается, что расход урана на изготовление одного заряда составляет примерно 20 кг, а плутония – всего 5, что является преимуществом последнего, если говорить о средствах доставки. Кроме того, для разделения изотопов урана требуются колоссальные энергозатраты, а ядерный реактор сам является источником энергии. Но существенный недостаток плутониевой технологии заключается в необходимости создания радиохимического производства для выделения чистого металла из облученного топлива. Сам металл очень капризен, поскольку имеет несколько кристаллических модификаций, существенно отличающихся даже удельным весом.

Кроме того, в реакторе нельзя получить чистый плутоний-239. Поглощая еще один нейтрон, он превращается в плутоний-240 и т.д. Качество плутония как оружейного материала падает по мере накопления изотопов с большей массой, поэтому при эксплуатации промышленных реакторов, специально предназначенных для наработки оружейного плутония, топливо облучают недолго.

В энергетических же реакторах, работающих на АЭС, перезагрузка топливных сборок производится значительно реже, по мере выгорания 235U, так что нарабатываемый плутоний не является материалом оружейного качества.

В этой связи факт расхождения заявленной энергии взрыва при корейском эксперименте (4 кт в тротиловом эквиваленте) и фактически зарегистрированной (0,5–1,0 кт ТНТ) допускает простое объяснение. Для начала вспомним эпизод, предшествовавший самому первому испытанию плутониевой бомбы в Аламогордо, когда ученые, предсказывая энергию взрыва, заключили пари со ставкой в 1 доллар. Оппенгеймер назвал энергетический эквивалент в 300 т, многие предсказывали близкие цифры, кто-то – 10 кт, и только доктор Раби из Колумбийского университета дал правильную оценку – 18 кт. (Иойрыш А.И., Морохов И.Д., Иванов С.К. А-бомба. – М.: Наука, 1980. – С. 229.) Корейцы изначально заявили 4 кт, значит, предполагалось взорвать меньшее количество плутония, используя помимо имплозии какие-то дополнительные источники нейтронов (например, 210Ро, который был обнаружен в организме Литвиненко). Но что-то в этой схеме не сладилось, скорее всего, плутоний просто не «дотягивал» до оружейной кондиции.

Если в качестве замедлителя нейтронов использовать тяжелую воду, можно запустить реактор на природном уране. Именно такой реактор мощностью 26 МВт был введен при содействии Франции в 1963-м в Израиле (Димона) и модернизирован в 70-е гг.

«После увеличения его мощности до 75–150 МВт производство плутония могло возрасти с 7–8 кг делящегося плутония в год до 20–40 кг в год.

Установка для переработки облученного топлива создана примерно в 1960 году также при содействии французской фирмы. На ней можно получать 15–40 кг делящегося плутония в год. Кроме того, запасы делящегося плутония могут быть увеличены с помощью тяжеловодного реактора мощностью 250 МВт на новой АЭС, о строительстве которой правительство официально объявило в 1984-м. При определенном режиме работы реактор может давать более 50 кг плутония в год…

Таким образом, Израиль потенциально мог произвести в 1970-1980 гг. до 20 ядерных боезарядов, а к настоящему времени - 100-200 боезарядов». (Ядерная энциклопедия. - С. 113; обобщение данных Службы внешней разведки России по состоянию на 1995 г.) Там же с известной долей условности их основного назначения названы наиболее важные объекты:

• «Сорек» - центр научно-конструкторской разработки ядерного оружия;
• «Димона» - завод по производству оружейного плутония;
• «Йодефат» - объект по сборке и демонтажу ядерного оружия;
• «Кефар-Зекхарья» - ядерная ракетная база и склад атомных бомб;
• «Эйлабан» - склад тактического ядерного оружия.

Идентичная оценка количества израильских боезарядов дается Шаем Фелдманом - известным израильским политологом, который в течение ряда лет был руководителем проекта по исследованию проблем региональной безопасности и контроля над вооружениями в Центре стратегических исследований в Яффе. В своей книге «Ядерное оружие и контроль вооружений на Среднем Востоке» он пишет, что Израиль, возможно, изготовил ядерные боеголовки для своих баллистических ракет «Иерихон-2» с дальностью полета свыше 1000 км. (Shai Feldman. Nuclear Weapons and Arms Control in the Middle East. - Cambridge, Massachusetts: MIT Press. 1997. XVII + 338 pp. Цит. по рецензии Тимербаева Р. - Ядерный контроль, 1997. № 32 33. - С. 45.)

Напомню эпизод времен Второй мировой войны. Немцы, реализуя свой атомный проект, ошиблись в расчетах и забраковали графит как замедлитель нейтронов. Ставка на тяжелую воду оказалась для них роковой, так как завод по ее производству в Веморке (Норвегия) был взорван, и немцам ее просто не хватило. Но они достигли определенных успехов в обогащении урана, в частности Пауль Хартек разрабатывал для этих целей ультрацентрифугу.

В настоящее время абсолютное большинство реакторов работает на обогащенном уране, годовое производство которого исчисляется тысячами тонн, а замедлителем нейтронов служит графит. Основная масса обогащенного урана производится газодиффузионным (США, Франция) и центрифужным (Россия) методами.

Предполагается, что количество центрифуг будет доведено до нескольких тысяч. Пусть читателя не пугает заявленный масштаб производства. Существует количественный показатель процесса разделения изотопов, который называется кратностью обогащения а. Она определяется как частное от деления изотопного отношения 235U/238U в продукте обогащения на изотопное отношение в исходном материале. Например, кратность обогащения при получении 4,5-процентного урана из природного сырья равна: к = (4,5/95,5)/(0,72/99,28) = 6,5.

Между тем кратность обогащения после прохождения рабочего вещества - газообразного гексафторида урана - через отдельную разделительную установку, будь то центрифуга или газодиффузионная колонна, является числом, чуть большим единицы. Поэтому оборудование, состоящее из сотен установок, собирают в единый каскад, где наличествуют как последовательные потоки газа через ряд установок, так и возвраты обедненных фракций на входы установок, смонтированных ближе к началу каскада. Главная же причина, заставляющая Иран наращивать мощности по разделению изотопов урана, состоит в том, что для работы энергетических ядерных реакторов требуются тонны низкообогащенного урана.

Иранцы хотят сами наладить это производство и не зависеть от поставок ядерного топлива из других стран.

Производства ядерного топливного цикла, которые расположены на территории стран, подписавших Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), но им не обладающих, регулярно посещаются инспекторами МАГАТЭ с целью отбора «проб окружающей среды» в рамках «Программы 93+2», официально одобренной Советом управляющих в 1995 году.
Главными объектами контроля являются обогатительные предприятия и горячие камеры, где осуществляется первичная обработка облученного топлива. Отобранные инспекторами мазки на ткань («пробы») сначала поступают в Чистую лабораторию МАГАТЭ (Зиберсдорф под Веной), где они предварительно обследуются неразрушающими методами контроля, в частности с помощью гамма-спектрометрии и альфа-радиометрии. Затем пробы под условными кодовыми номерами направляются в научные подразделения, аккредитованные при Агентстве, где ведется поиск урановых и плутониевых частиц и определяется изотопный состав этих элементов. Мне, например, самому довелось исследовать пробы с газодиффузионного завода в Пильканью (Аргентина) еще в период становления российской Лаборатории анализа микрочастиц, которая была аккредитована при МАГАТЭ в том же 1995 году. На рисунке показан пример анализа урансодержащей частицы из этих проб. (Вениаминов Н.Н. Масс-спектрометрия вторичных ионов в исследовании частиц производственной пыли предприятий ядерного топливного цикла // Журнал аналитической химии, 2000. Т. 55. № 3. – С. 294.)

Все это делается для того, чтобы не дать возможность осуществлять ядерную деятельность, противоречащую заявленным целям. Например, получать высокообогащенный уран вместо низкообогащенного.

Иран заявляет, что будет продолжать производить низкообогащенный уран для производства ядерного топлива и не собирается выходить из ДНЯО.

Значит, Иран готов допускать инспекции МАГАТЭ на своей территории, и в таком случае к его ядерной деятельности по обогащению урана у мирового сообщества не может быть претензий. Атомная электростанция в Бушере строится с помощью России, которая тоже гарантирует, что своим сотрудничеством с Ираном в области ядерной энергетики не нарушает ДНЯО.

Более того, Иран выступал с инициативой создания безъядерной зоны на Ближнем Востоке, что напрямую относится к Израилю и США, которые занимали весьма двусмысленную позицию в отношении израильской атомной программы, чаще всего закрывая глаза на ее существование и развитие. Предоставив Израилю в 50-х гг. исследовательский реактор Сорек, при президентах Кеннеди и Джонсоне США проводили линию против приобретения им ядерного оружия.

В 1968 году госдепартамент в лице заместителя госсекретаря Джорджа Болла попытался получить заверение об обязательстве Израиля не создавать ядерное оружие в качестве условия поставок Соединенными Штатами самолетов F-4 «Фантом», однако из-за оппозиции со стороны конгресса отказался от этого требования.

В 60-х гг. Израиль несколько раз допускал американские инспекции Димонского реактора, но в 1969-м Генри Киссинджер, став советником президента Никсона по национальной безопасности, прекратил инспекции. И в дальнейшем США, что называется, сквозь пальцы смотрели за развертыванием израильской ядерной программы, не прекращая оказания военной помощи Израилю.

Так, в середине 1985 года администрация Рейгана воздержалась от каких-либо антиизраильских акций, когда стало известно, что из США в Израиль поступили крайтроны – электронные включатели для подрыва ядерных устройств. Не настаивали и не настаивают США на присоединении Израиля к ДНЯО. Как отмечает Фелдман, «нигде избирательный характер американской политики по ядерному нераспространению не проявлялся столь явно, как в отношении Израиля». (Цит. по рецензии Тимербаева Р.)

Получается, что политику в области нераспространения ядерного оружия применительно к Израилю определяет не МАГАТЭ, которому это предписано, а отдельная страна – США. А ведь они подписали ДНЯО и поэтому обязаны выполнять статью 1 этого договора, которая гласит:

«Каждое из государств – участников настоящего договора, обладающих ядерным оружием, обязуется... никоим образом не помогать, не поощрять и не побуждать какое-либо государство, не обладающее ядерным оружием, к производству или к приобретению каким-либо иным способом ядерного оружия...»

Где, спрашивается, было доблестное МАГАТЭ со своими функциями контроля за выполнением ДНЯО, когда «из США в Израиль поступили крайтроны»?! Они же являются важными комплектующими изделиями современных образцов ядерных зарядов! (См.: Ядерная энциклопедия.)

А почему МАГАТЭ не привело данные по обогатительным мощностям в Израиле? Ведь там еще в 1974 году был запатентован лазерный метод разделения изотопов, а запасы урана оцениваются как достаточные для собственных нужд и даже экспорта примерно в течение 200 лет?

PS. В «РВО» № 2 за 2006 год опубликована моя статья «Сезам, отворись!.. Новое видение проблемы нарушения ДНЯО в ситуации с Ираком». В этой статье и других работах (О причастности США к ядерной программе Ирака // Национальная безопасность и геополитика России, № 3–4. 2005. – С. 167; Ядерный след в иракской авантюре США. – М.: АВИТИ, 2006) говорилось о необходимости постановки в Совете Безопасности ООН двух вопросов: об экспорте США в Ирак в нарушение ДНЯО технологии получения оружейного урана электромагнитным методом и о сокрытии этого факта, что выразилось в фальсификации банка данных МАГАТЭ 1991–1993 гг. и в противодействии работе комиссии ООН со стороны США в 2002 году.

Главный вопрос сейчас формулируется предельно просто: посмели бы США вторгнуться в Ирак, если бы мировое сообщество узнало обо всех описанных махинациях в конце 2002 года? Я отвечаю на него отрицательно и доказательством своей правоты вижу тот бесспорный факт, что иракский меморандум по ядерной деятельности был препарирован американцами. Они прекрасно понимали, что скрытая ими информация производила эффект разорвавшейся бомбы, а сами США представали перед всем миром в роли провокатора, который доказательства нарушения ДНЯО со своей стороны пытался уничтожить путем изъятия прямой улики – высокообогащенного урана, наработанного иракцами на американских калютронах.

Но вина в иракской трагедии, которую не удалось предотвратить на рубеже 2002–2003 гг., лежит не только на американцах, а и на всех тех, кто в тот критический момент располагал информацией, но молчал, хотя это было не в интересах Ирака. С сожалением приходится признать, что среди этих людей были и российские граждане. (Вениаминов Н.Н. Волк подавился // Политический КЛАСС. 2006. № 7 (19). – С. 39.)

Что мы имеем в итоге? Против суверенного государства, президент которого подтвердил свои полномочия на всенародном референдуме, совершен акт агрессии с использованием спровоцированного предлога, бывшего изначально ложным. А теперь Ирак усилиями «союзников» доведен почти до состояния гражданской войны с угрозой распада государства. По данным медицинского журнала «Ланцет», после «победы демократии» в Ираке с апреля 2003 года в стране насильственной смертью погибло 650 тысяч человек, из них 180 тысяч уничтожено американскими военными. Теперь этот список возглавляет Саддам Хусейн, главная вина которого перед оккупантами состояла в том, что он собирался продавать нефть своей страны не за доллары, а за евро.

Грядущий международный скандал имеет не только ретроспективный аспект, ведь США и те, кто им помогал, нанесли своими действиями колоссальный урон престижу МАГАТЭ как организации, ответственной за режим нераспространения ядерного оружия. Вопрос о беспристрастности и объективности Агентства встал особенно остро после того, как Совет Безопасности ООН, рассмотрев «ядерное досье Ирана», разразился санкциями в его адрес. Но проблема обеспечения ядерной безопасности на Среднем и Ближнем Востоке должна решаться комплексно. Россия вправе сама поднять иракскую тему, не боясь никаких упреков, с чьей бы стороны они ни прозвучали. По той простой причине, что мы не участвовали в колониальной войне начала XXI века и в оккупации Ирака. Учитывая же тесное сотрудничество России с Ираном в области ядерной энергетики, не стоит упускать реальный шанс – стать лидирующим гарантом безопасности в том регионе планеты, который является ее главной болевой точкой.