ОБЩЕСТВО ИДЕТ В УНИВЕРСИТЕТЫ

«Гуманитарное» образование, призванное расширять границы восприятия человеком времени и пространства, было в Европе привилегией избранных. Традиционным критерием 1уманитарного образования, если его можно назвать таковым в Англии XVIII века, служила степень «бакалавра гуманитарных наук», присуждаемая, как предписывалось парламентом, только Оксфордским и Кембриджским университетами. Эта старая клерикальноаристократическая монополия сохраняла ученую традицию и была тем древом, на котором произросли золотые плоды европейской мысли. Однако университеты были подобны оранжерее, где могли развиться лишь определенные направления мысли. Их древние стены создавали двойную преграду: с одной стороны, они отделяли обитателей университетов от общества, а с другой, — препятствовали проникновению народа в мир книжной мудрости.

Надо признать, что в Англии XVII и XVIII веков появились признаки перемен. В XVII веке,особенно после принятия в 1662 году Акта о единообразии, обязующего всех священнослужителей, а такжешреподавателей колледжей и школ целиком признавать «Книгу общих молитв», нонконформисты создали так называемые «диссидентские академии» для подготовки своего духовенства, для организации высшего образования детей «диссидентов». Интеллектуальная жизнь Англии того времени сосредоточивалась главным образом в ассоциациях типа Лондонского королевского общества или поместьях джентльменов. Все это вело к секуляризации и расширению сферы английской мысли. Однако, по крайней мере вплоть до начала XIX века, цитаделью просвещения в Англии оставались Оксфорд и Кембридж. Пусть описание Гиббоном привычной картины Оксфорда, «погрязшего в выпивках и предрассудках», и является карикатурой, университеты в XVIII веке действительно находились в состоянии летаргии. И тем не менее, благодаря вековым тради циям университетов, их попечителям, монополии на присуждение степеней, их огромным и постоянно растущим книжным фондам (по закону каждый из двух университетов получал экземпляр книги, выпущенной в Англии), их возможностям публиковать книги (в XVU и XVIII веках они были в числе тех немногих, кто имел право печатать книги вне Лондона), их контролю за порядком продвижения по службе в политической и религиозной сферах, было чрезвычайно сложно с ними не считаться. «Демократизация» английского высшего образования в начале XIX века шла не по линии превращения «диссидентских академий» в университеты, а была по большей части результатом послабления правил приема в Оксфорд или Кембридж по религиозным признакам, а также расширения приема студентов стипендиатов. Даже в современном английском обществе аристократизм и ученость ассоциируются с Оксфордом и Кембриджем.

Однако в Америке формирование жизни общества и распространение университетского образования с самого начала шли под влиянием множества различных факторов. Остановимся на двух из них.

Первое: неопределенность американского права и нечеткость различий между колледжами и университетами способствовали разрушению монополии в образовании.

Хотя возникновение Оксфорда и Кембриджа было окутано средневековым туманом, их контроль над английским высшим образованием явился в основном результатом предоставленной им захоном монополии в этой сфере. Говоря юридическим языком, только им принадлежало неоспоримое право быть английскими университетами. В 1571 и в 1573 годах соответственно Оксфорд и Кембридж получили хартии, которые давали статус корпорации, и им, единственным во всей Англии, были предоставлены исключительные полномочия в присвоении научных званий. Их монополия была абсолютной до 1827 года, когда в результате борьбы с ними был основан неортодоксальный Лондонский университет.

В Англии различие между колледжем и университетом всегда было более или менее четким и существенным. Колледж являлся прежде всего местом проживания и обучения студентов, был, как правило, самоуправляющимся, но не обладал правом устраивать экзамены и присуждать степени. Университет имел право присуждать степени и был учебным заведением, где обычно давалось образование в области либо права, либо медицины, либо богословия в дополнение к семи гуманитарным дисциплинам и философии; их особые полномочия имели под собой правовую основу (сначала в форме папской буллы, а затем в форме королевской или парламентской хартии). Вплоть до начала XIX века, таким образом, в Англии было множество колледжей и всего лишь два университета — Оксфорд и Кембридж. Все усилия основать дополнительные учебные заведения с правом присуждения степеней оказались безрезультатными. Грешэмколледж, например, основанный в 1548 году, располагал семью профессорскими должностями и в итоге превратился в крупный научный центр — Лондонское королевское общество, однако так никогда и не стал университетом. «Диссидентские академии», из которых вышли такие видные люди, как Даниель Дефо, епископ Джозеф Батлер, Джозеф Пристли и Томас Мальтус, продолжили свое существование в форме средних («общественных»)школ или богословских учебных заведений, так и не получив права присуждать степени.

Значение всего этого для английской жизни и образования, несмотря на то что сложно определить и понять это значение, было тем не менее непреходящим и всеобъемлющим. По крайней мере со времен королевы Елизаветы I университеты, несмотря ни на что, имели неослабевающий, а быть может, даже возрастающий авторитет в обществе. К XVIII веку духовная спячка Оксфорда и Кембриджа (так же как и бесчинства в американских колледжах в начале XX века) стала расхожим анекдотом. Великий Эдвард Гиббон в 1752 году писал об ученых мужах колледжа Св. Магдалины в Оксфорде: «Они не обременяли свои головы ни чтением, ни мыслями, ни писанием. Они погрязли в разговорах о рутинных делах колледжа и политике тори, в сплетнях и обсуждениях семейных неурядиц; неудержимый порыв молодости проявлялся в скучных беспробудных пьянках». Только несколько профессоров выполняли свои обязанности. В Кембридже с 1725 по 1773 год ни один из почетных профессоров современной истории не прочел ни одной лекции. Правда, один из них всетаки прославился — он разбился насмерть, упав пьяным с лошади. В университетах не пренебрегали и прелестями светской жизни: для детей знати и Оксфорд и Кембридж оставались фешенебельными курортами, куда они подчас приезжали со своими наставниками, слугами и охотничьими собаками.

Но несмотря на все это, великие древние университеты вовсе не были бесплодными. Они дали миру сэра Исаака Ньютона, Эдмунда Галлея (комета Галлея), сэра Уильяма Блэкстона и Эдварда Гиббона. Оксфорд и Кембридж оставались оплотом и хранилищем английской национальной культуры.

Провинциальная Америка была совершенно другой. Ни пороки, ни добродетели этих древних монополий не могли быть перенесены за океан. Складывавшееся веками различие между колледжами и университетами в Англии, так же как и многие другие традиции Старого Света, затушевывалось и подчас теряло всякий смысл в Америке. В частности, правовые полномочия различных органов управления колониями, особенно это касалось права создавать корпорации и устанавливать монополию, отличались друг от друга, были неустойчивы^ и расплывчаты. Ничто не имело так много последствий, как эта неопределенность правовой ситуации в Америке.

Согласно английскому праву, существовавшему в период колонизации Америки, группа лиц, как правило, не могла ни действовать в качестве юридического лица, ни владеть собственностью, ни возбуждать судебное дело и быть объектом судебного разбирательства, а если она и функционировала как юридическое лицо, то в случае смерти одного из членов группы существование юридического лица прекращалось. Частные лица могли выступать в роли корпорации только в том случае, если они получали эти привилегии от своего правительства. Лорд Коук провозгласил ортодоксальную английскую доктрину: «Король,и только король,может создать корпорацию или дать право на ее создание». Это была правовая теория. Существовали и некоторые особые исключения (корпорация, созданная в соответствии с «предписанием» или с нормами «общего права»; кроме того, епископ Дарема имел право создавать корпорации в своем «графстве»),но в целом право на создание корпорации было одной из строго очерченных прерогатив правительства^ большинство начинаний зависело от того, пожелает ли король или парламент предоставить хартию на создание корпорации.

Кто же в американских колониях мог создавать корпорации? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Было несколько типов колоний с различным правовым статусом — «корпоративные», «королевские», «собственнические». Хартии на собственнические колонии (например, в Мэне) обычно содержали «клаузулу даремского епископа», по которой владельцу колонии предоставлялись те же королевские полномочия власти, какими был наделен английский епископ. Но конкретное указание на делегирование органу управления колонии права создавать корпорацию можно было найти чрезвычайно редко, что открывало широкий простор для действий законников крючкотворов. К этому можно добавить много неясностей в соотношении между правовыми полномочиями губернаторов колоний и законодательными собраниями, так же как между органами управления колоний в целом и английскими властями. На почве этой правовой неразберихи пышным цветом расцвело множество недозволенных, противоречивых и странных институтов.

Первый американский колледж был создан в такой типичной для Америки атмосфере. В настоящее время основание Гарвардского университета обычно датируется 1636 годом, когда Общее собрание Массачусетса выделило четыреста фунтов «на создание школы или колледжа», но его правовой статус и объем полномочий были в то время более чем неопределенными. Первые ученые степени начали присуждаться Гарвардом в 1642 году, хотя никто ему этого права юридически не предоставлял; Гарвард не обладал даже правами корпорации. Когда в 1650 году колледж в конечном итоге получил хартию от Общего собрания Массачусетса, там ошггь не было упоминания о предоставлении Гарварду права присуждать степени; это произошло,вероятнее всего,потому, что само Общее собрание не было уверено в своих полномочиях предоставлять право присуждать степени. Первый решительный президент Гарварда (1640—1654) Генри Данстер совершил смелый поступок, приняв решение о присуждении колледжем разного рода степеней. «Это была почти декларация независимости от короля Карла», — квалифицировал этот поступок Сэмюел Элиот Морисон. Поскольку хартия 1650 года с правовой точки зрения казалась весьма ненадежной, Инкриз Мэзер, будучи в Англии после Революции 1688 года, пытался, хотя и безуспешно, получить специальную королевскую хартию. Правовые основы Гарварда, источники его полномочий присуждать степени, а также вопрос, является ли Гарвард с правовой точки зрения, если о таковой вообще можно говорить, колледжем или университетом, оставались неясными и неопределенными вплоть до XX века. С момента возникновения Гарварда президент и члены совета при каждом удобном случае умело использовали эту неопределенность.

Йель появился в то время, когда правовое положение процветавшего и присуждавшего степени уже в течение почти шестидесяти лет Гарварда казалось наиболее шатким. Юридические проблемы Гарварда как такового осложнялись, естественно, ненадежностью хартии колонии Массачусетского залива; было очевидным, что колониальные власти, которые сами могли быть объявлены незаконными, не обеспечат Гарварду законные права. Кто же мог надеяться удовлетворить Общее собрание,губернатора, меняющиеся английские кабинеты министров и при этом соблюсти уважение к старым английским институтам права и должным образом учесть потребности колоний? Был и еще один скользкий вопрос — не нарушает ли колония собственную хартию тем, что превышает свои законные полномочия, когда, к примеру, предоставляет статус корпорации колледжу или университету, не имея на это никакого права. Подобное нарушение могло дать недружелюбно настроенным английским политическим деятелям почву для того, чтобы поставить под сомнение законность существования колонии в целом. В эти годы и у Массачусетса, и у Коннектикута было достаточно врагов в метрополии, которые были бы рады воспользоваться таким удобным случаем. «Не знали, как поступить, чтобы не переборщить... — говорили в 1701 году судья Сэмюел Сьюолл и Айзек Эддингтон по поводу разработанного ими Акта об основании Йеля. — Мы сознательно насколько могли принизили квалификацию академии с тем, чтобы она лучше выдержала все невзгоды; мы не посмели придать ей статус корпорации, опасаясь судебного приказа QuoWarranto. Из осторожности они решили дать своему учебному заведению скромное и двусмысленное название «университетская школа». И только в 1745 году, т.е. почти полвека спустя, Йель, присудив уже десятки степеней, получил формально статус корпорации.

История колледжей в колониях является одним из самых замечательных примеров триумфа правовой практики над теорией, а также победы общественных потребностей над казуистикой профессиональных юристов. Накануне Революции по крайней мере девять созданных в колониях учебных заведений

По какому праву, какой властью (средневековаялатынь). Приказ Q.W., издаваемый судом и адресуемый должностному лицу, предписывает этому лицу объяснить, почему умышленно нарушаются или не исполняются должностные обязанности, (которые существуют и поныне) уже присуждали степени. В это время в Англии было всего лишь два заведения, обладавших правом присуждать степени,— Оксфорд и Кембридж, чья уходящая корнями в далекое прошлое монополия все еще обеспечивалась искусно выработанными правовыми нормами, определяющими отличительные особенности этих заведений. Законность права старейших американских колледжей — Гарварда, УильямэндМэри и Йеля — присуждать степени ocrio вывается, как сказал бы юрист, на «праве давности», т.е., проще говоря, они в течение долгого времени присуждали степени и никто им этого,по сути,не запрещал. История американского высшего образования могла бы быть совершенно иной, как,впрочем,и многое другое в американской культуре, если бы на американскую почву было полностью перенесено принятое в Англии резкое разграничение между корпорацией, обладающей монопольным правом присуждать степени и называющейся «университетом», и всеми «другими заведениями»; если бы был создан единственный для всех американских колоний королевский университет; если бы всем колониям было четко и определенно запрещено присуждать степени.

Второе: контроль извне сделал колледж частью общества.

В Европе XVII века, и, несомненно, в Англии, университеты и их колледжи были местом сосредоточения выдающихся ученых мужей, обладавших чувством собственного достоинства. По средневековой клерикальной традиции в университетах сохранилась академическая форма самоуправления, которая существует в большинстве стран Европы и по сей день. Ученые, группировавшиеся вокруг университета, управляли его книжными фондами, зданиями, фондами пожертвований, распоряжались должностями и ревностно оберегали свою власть. Они были почти уверены, что университет принадлежит им. Каким бы ни было влияние всего этого на «академическую свободу», стремление сделать университеты независимыми от общества и изолировать общество и университеты друг от друга было очевидным. И поныне в Англии бытует выражение «город и мантия», смысл которого в противопоставлении населения города и университета.

Протестантский дух, присущий американским колониям, был,безусловно,созвучен усилению «мирского» (т.е. неакадемического) контроля. Средневековые университеты были церковными организациями, и их «самоуправление» являлось прямым следствием автономности духовенства. Протестантская Реформация предоставила мирянам возможность участвовать в управлении церквами; другим моментом в подрыве власти класса священнослужителей явился допуск мирян к управлению университетами. «Со времен Реформации, — писал один из американских авторов в 1755 году, — понятие священности колледжей и других папских религиозных заведений было отброшено... При этом целью было не разрушение колледжей или университетов и не ограбление муз, а их спасение от папского засилья... создавая новые университеты и колледжи, британская нация сделала их несколько помпезными,согласно обычаям, сложившимся... в папские времена; эти обычаи существовали уже долгое время, и они предпочитали страдать, но следовать им. Но и протестантские князья, и республики, и государства, на чьих территориях никогда прежде не было университетов,при создании колледжей и университетов не обращали внимания ни на какие папские обычаи и традиции, а наделяли их привилегиями и правами и обеспечивали наставниками, исходя лишь из нужд обучения». В старой Англии, несмотря на распространение протестантизма, университетские факультеты оставались за своими средневековыми стенами. В Америке таких стен не было.

Если мы теперь оглянемся назад, то станет очевидным, что участие «мирян» в управлении колледжами в большей степени определялось объективными условиями и отсутствием в Америке какихлибо институтов, чем чьейто мудростью или предвидением. В то время как европейские университеты XVII и XVIII веков унаследовали богатые земли, здания, фонды пожертвований, правительственные субсидии и многое другое, первые американские колледжи, как отмечают Хофстедтер и Метцгер, были наиновейшими «произведениями искусства». Их создавали небольшие общины; светские советы по управлению помогали в распределении ограниченных ресурсов колледжей и были посредниками между ними и общиной, без поддержки которой никаких колледжей не было бы вообще.

В Европе университеты исторически представляли собой определенный тип гильдии, объединяющей людей с духовным образованием. В Америке подобных гильдий существовать не могло по той простой причине, что там не было достаточного количества образованных людей. Управление новыми институтами неизбежно попадало в руки представителей всей общины. Факультеты европейских университетов возглавлялись образованными, выдающимися людьми или просто людьми в возрасте, которые внушали доверие и могли претендовать на самостоятельность в управлении. В Гарварде же президенту Генри Дан стеру в 1650 году только что исполнилось сорок лет, казначею было двадцать шесть, а средний возраст преподавателей составлял около двадцати четырех лет (тогда это были в большинстве молодые ученые, временно находившиеся в колледже с целью подготовки к принятию духовного сана); вряд ли персонал колледжа мог рассчитывать на уважение окружающих и на получение власти от общины.

Таким образом, еще в колониальный период возникла та модель управления извне, которая в дальнейшем всегда будет присуща американским колледжам. В самый ранний период существования Гарварда и УильямэндМэри в системе управления этими колледжами были некоторые признаки двойного подчинения — руководство колледжами осуществлялось преподавательским составом, а существовавший вне колледжа орган имел право вето. Однако ни в одном из колледжей эта система долго не просуществовала. Уже в 1650 году Гарвард оказался под прямым управлением магистратов и священнослужителей, а отнюдь не профессоров; это положение так и сохранилось. К середине XVIII века в пору процветания УильямэндМэри местное дворянство, бесспорно, имело влияние на преподавателей.

Прототипом системы управления американских колледжей была система управления, появившаяся в Йеле, а также в Принстоне, где из представителей общины создавался совет попечителей, который на законном основании владел колледжем и управлял им. Попечителями были священники, магистраты, юристы, врачи, торговцы; преподавателей среди попечителей не было. Американским колледжам не суждено было стать самоуправляющимися гильдиями людей науки.

С формой управления извне связано появление еще одного института — института президента американского колледжа. При старой европейской системе, где самоуправление осуществлялось членами совета колледжа или преподавательским составом университета и поддерживалось традиционно сложившимися пожертвованиями и церковными приходами, подобный пост был немыслим. Однако американская система управления колледжами извне потребовала нововведения. Попечители очень часто отсутствовали, у них не было ни времени, ни желания руководить; преподаватели же были молоды и постоянно менялись. Президент колледжа заполнил этот вакуум власти. Он единственный представлял и преподавательский состав, и общественность, поскольку являлся членом совета по управлению и одновременно пребывал в колледже. Будучи практически на службе у попечителей, он, как правило, был самым информированным из них и в результате становился их лидером. В качестве ведущего представителя преподавательского состава он защищал и интересы преподавателей. От его активности зависела репутация, а иногда и само существование колледжа. Он соединял в себе ученого и бизнесмена; он должен был уметь применять ученость в текущих делах и деловую хватку в науке.Не имея аналога в Старом Свете, он являлся живым символом крушения монастырских стен.

Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. —480 с.