ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПЛОДОВ ФЕДЕРАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ: РАЗВОДЫ И АЗАРТНЫЕ ИГРЫ

В недрах самой федеральной системы были сокрыты значительные возможности делать деньги. Таким же новым явлением, как и процветающая на свободной территории торговля скотом или добыча нефти — когда бурили скалы, чтобы добраться до жидкого полезного ископаемого, зажигавшего фаянсовые светильники и обогащавшего бизнесменов в Кливленде и Нью-Йорке, — была и оживленная конкуренция предприимчивых людей в сфере законодательства.

Наиболее захватывающие непредсказуемые возможности открывались в Неваде. Один из самых больших штатов (с территорией на 2500 квадратных миль больше, чем штаты Мэн, Нью-Джерси, Вермонт, Коннектикут, Массачусетс, Мэриленд, Делавэр, Западная Виргиния, Нью-Гэмпшир и Род-Айленд, вместе взятые), Невада на протяжении большей части своей истории имела наименьшую численность населения. И если в 1940 году, по общенациональной переписи Соединенных Штатов, в Неваде проживало только 110 247 человек, то и в 1970 году там все еще была самая низкая плотность населения из всех штатов, за исключением Аляски. Невада не была отгорожена никакими естественными границами, кроме реки Колорадо, которая на протяжении ста миль течет вдоль крайней юговосточной территории штата и озера Тахо двадцати миль в длину на югозападе. Это был огромный, произвольно отрезанный кусок земли правильных геометрических очертаний, для обособления которого с точки зрения географии не было видимых оснований.

Настоящее объяснение протяженности и размеров Невады было связано с тем, что скрыто под землей. Край, ставший впоследствии штатом Невада, был приобретен в 1848 году у Мексики и двумя годами позже стал частью новой, управлявшейся мормонами территории Юта. Когда в 1859 году в районе Вирги нияСити на крайнем западном участке территории Юта была открыта богатая Комстокская серебряная жила, вновь прибывшие старатели, не доверяя мормонской администрации, обратились с соответствующей петицией в конгресс — ив 1861 году была создана территория Невада. Многие жители этой территории не хотели статуса штата, так как считали, что это повлечет за собой увеличение налогов. Однако президент Авраам Линкольн нуждался в поддержке со стороны нового штата, который мог добавить два голоса в сенат и один — в палату представителей. Стремясь получить достаточное количество голосов в конгрессе, чтобы добиться принятия тринадцатой поправки к конституции, Линкольн сказал как отрезал, что «речь идет о трех голосах или о вводе новых войск». Кроме того, на предстоявших президентских выборах 1864 года новый штат Невада мог добавить три голоса (почти наверняка в пользу Линкольна) в коллегию выборщиков. Билль, в соответствии с которым Невада получала статус штата, был подписан Линкольном 31 октября 1864 года, за неделю до выборов. С обычной для них изобретательностью по части эвфемизмов жители Невады окрестили себя «штатом, рожденным от баталий».

В действительности же создание штата Невада произошло не в результате борьбы за свободу и не в развитие какойлибо традиционной тенденции или же для фиксации природных рубежей, а явилось порождением политики и погони за серебром. В течение примерно двадцати лет, пока разрабатывалась Комстокская жила, штат держался на довольно высоком уровне благосостояния. Но это преуспеяние не носило демократического характера. В Калифорнии люди, приезжавшие, чтобы сделать себе состояние, если им везло, находили золото в речках, где лоток и тяжелый труд давали человеку шанс. В Неваде, напротив, серебро было спрятано глубоко в горных породах, в самом сердце пустыни. Требовались большие суммы капитала и тяжелое Дорогостоящее оборудование, чтобы извлечь руду из скалы и затем перевезти туда, где ее можно было обогатить. С самого начала необходимы были огромные подъемные устройства, насосы, дробильные установки и буры.

В великой драме Комстокской жилы вы не найдете правосудия, вершимого самими жителями поселка старателей, не встретите бородатых охотников за богатством и дерзких захватчиков чужих серебряных участков. Серебро Невады не было вознаграждением нищим старателям за их тяжелый труд, но добычей богатых банкиров и бизнесменов, в основном из Сан-Франциско, которые методично черпали прибыль из невадских месторождений. В течение двадцати лет после 1859 года было извлечено серебра и золота на сумму около 500 миллионов долларов. Со времени ее открытия и до середины 1880-х годов Комстокская жила давала ежегодно около половины добываемого в Соединенных Штатах серебра.

А затем Комсток, возникший как комета на небосклоне американского горного дела, прекратил свое существование почти бесследно. В Тонопе и других районах штата были обнаружены другие месторождения золота и серебра, но они были несопоставимо беднее в сравнении с Комстоком. Банкиры и бизнесмены Сан-Франциско отправились обратно в Калифорнию со своими невадскими доходами. В 1880 — 1903 годах, когда население других горных штатов умножилось втрое, число жителей Невады сократилось с 65 000 до 45 000. О Неваде стали говорить как о местности, которую следует пересечь, чтобы попасть из Огдена, штат Юта, в Калифорнию. Предпринимались определенные усилия, чтобы способствовать развитию там фермерского хрзяйства и скотоводства. Южно-Тихоокеанская железная дорога, правление которой было заинтересовано в привлечении новых поселенцев, издавала радужные рекламные листки («Новая Невада: эпоха ирригации и возможностей»), однако они очень мало кого убеждали. Журналисты на востоке Америки стали называть Неваду «гнилым местечком» страны. И задавались вопросом, не подлежит ли район, когдато принятый в федерацию на правах штата, лишению этих прав в связи с тем, что там теперь не проживает достаточного количества населения.

Но это только показывало, как мало они понимают в специфике Запада. Конец серебряного века Невады был началом новой Невады. Чем меньше в штате проживает народа, тем большую долю получает каждый от благ «суверенитета». Политическая жизнь Невады в начале XX столетия, как отмечает Джилмен Острэндер, напоминала по духу собрание обитателей небольшого городка. Используя это преимущество, жители Невады продемонстрировали, как предприимчивость и изобретательность жителей могли даже статус штата превратить в новый источник доходов.

С точки зрения истории федеральной системы, конечно же, не было ничего нового в том, что малый по размерам или по численности населения штат использовал свой суверенитет с целью добиться непропорционально большого влияния. Мэриленд, оставаясь до 1781 года вне рамок американской конфедерации, заставил Виргинию отказаться в пользу всей страны от своих притязаний на обширный район северозапада. А Род-Айленд не присоединился к конституционной конвенции 1787 года в надежде, что его тактика воздержавшегося усилит его позиции на переговорах. Но в XX веке малые размеры штата давали ему преимущество иного рода. И не только в том, что касается непропорционально весомого влияния в национальных органах. Для реализации этого нового преимущества требовались мобильное население и быстрый, недорогой транспорт.

Первая попытка законодательных органов Невады обойти другие суверенные штаты была предпринята в 1903 году, с введением нового закона о предпринимательских объединениях. Новые, неопределенно сформулированные предписания были призваны привлечь бизнесменов и побудить их основывать свои компании в Неваде, поскольку там отменялся ежегодный налог на деятельность корпораций, а кроме того, не предусматривалось докучливого надзора за выпуском облигаций и предпринимательской деятельностью. Но другие штаты быстро свели на нет эти преимущества, приняв аналогичные правила, а некоторые, как, например, Калифорния, сделали попытку поставить своих соперников вне закона, приняв запрет на продажу любой корпорацией своих фондов в пределах Калифорнии, если только ею предварительно не были соблюдены жесткие требования данного штата.

Первая реальная возможность выгодной с точки зрения конкуренции деятельности в области юриспруденции была найдена Невадой в менее прозаической отрасли права, а именно в области разводов. Это была сфера издавна существовавших противоречий, где другие специфические преимущества Невады могли дать простор ее юридической изобретательности и предприимчивости и тем принести ей наибольшую пользу.

Разумеется, брак, развод, безбрачие и раньше (задолго до Генриха VIII!) были предметом борьбы между соперничающими юрисдикциями. «И значит, нет больше двоих, а есть лишь одна плоть, — сказал Иисус. — То, что соединил Господь, ни один человек да не разъединит» (Евангелие от Матфея, 19, 6). Римская католическая церковь включала брак в семь святых таинств. Как вечный мистический союз между Христом и его Церковью, так и законный брак между мужчиной и женщиной не мог быть расторгнут. Церковь, таким образом, по существу, не признавала развод вовсе. То, что называлось разводом (divortium a vinculo), было в действительности аннулированием брака и теоретически могло осуществиться только вследствие его несостоятельности (например, при импотенции или юридически существующем предыдущем браке), изза которой предполагавшийся брак фактически не имел места. То, что следующие канонам юристы называли divortium a mensa et thoro (отчуждением от постели и стола), было только лишь раздельным проживанием по решению суда и не означало разрешения на повторный брак. Имевшиеся злоупотребления в решении церковью вопросов брака были когдато одним из аргументов в пользу протестантской Реформации. Мартин Лютер утверждал, что брак является не священным таинством, а «мирским, принадлежащим видимому миру явлением, связанным с женой и детьми, домом и бытом и другими делами, которые относятся к сфере государства и все полностью постижимы рассудком». Поэтому правила брака и развода «должны быть оставлены на рассмотрение юристов и входить в светское законодательство».

Пуритане Новой Англии восгщиняли новые идеи Лютера в отношении брака так серьезно, что не только ввели требование оформлять брак в гражданском магистрате, но и в 1647 году фактически запретили читать свадебную проповедь. Они опасались влияния папского представления о браке как святом таинстве. Однако к концу XVII века верховный суд Массачусетса чувствовал себя в данном вопросе достаточно уверенно, чтобы позволить как священникам, так и мировым судьям совершать обряд бракосочетания. За колониальный период колонии Новой Англии приняли свои собственные законы о разводе. Южные колонии взяли за образец английское право, однако в результате оказались в тупике, поскольку церковные суды у них отсутствовали. В центральных колониях королевские чиновники воспротивились попыткам принять закон о разводе. В то время как перечень возможных оснований для развода оставался строго определенным и кажется, по современным американским меркам, жестким, тем не менее он был, как правило, гораздо более широким, чем в Англии. В конце XVIII века и особенно в 1770-х годах британское правительство в качестве одной из мер, нацеленных на усиление контроля над колониями, объявило незаконными (в частности, в своих инструкциях королевским губернаторам от 24 ноября 1773 года) колониальные акты «относительно развода лиц, соединенных вместе в священном браке». Этот шаг следует рассматривать как один из малых источников раздражения, побуждавших рассерженных мужей и жен Америки бороться за независимость.

С завоеванием независимости было подтверждено право каждого штата по своему усмотрению принимать закон о разводе. Дух времени, приверженность свободе и ненависть к любой тирании, всколыхнувшие в некоторых частях страны движение за ликвидацию рабства чернокожего населения, побудили других выступать против домашней тирании и принести освобождение тем (как сказано в одном памфлете, написанном в 1788 году), «кто зачастую соединен вместе в наихудшем из всех возможных союзов... освобождение несчастному мужу, находящемуся под башмаком у жены, или забитой, обижаемой, презираемой жене... Они не только приговорены, как преступники, к своему наказанию, но их наказание должно длиться до самой смерти».

Между Революцией и Гражданской войной большинство штатов либерализовали свое законодательство в области развода. Если брать ситуацию в целом, то новые штаты, созданные в северозападной части первоначальной территории США, были либеральнее, тогда как штаты, расположенные вдоль побережья Атлантики, отличались более жестким законодательством, причем особенно жесткими были законы в Нью-Йорке и Южной Каролине. Почти во всех штатах происходил процесс упорядочивания и стандартизации бракоразводной процедуры. К 1867 году тридцать три из имевшихся тогда тридцати семи штатов законодательно отменили оформление развода через легислатуру штата. Это был важный шаг на пути к демократизации развода, поскольку ранее «частный акт» законодательного органа штата был инструментом, при помощи которого состоятельные и влиятельные граждане получали особые привилегии при разводе. Но оставалось множество различных предписаний на сей счет, так как в рамках федеральной системы брак и развод оставались прерогативой штатов.

Именно федеральная система породила практику «миграционного» развода. Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного штата неудобными для себя, временно переезжал в другой штат, чтобы получить развод там. До Гражданской войны неудачно женившиеся жители восточной части США ехали освободиться от брачных оков на Запад: в Огайо, Индиану, Иллинойс. «Нас затопила толпа обижаемых и обижающих, раздражительных, сладострастных, экстравагантных, не подходящих друг другу мужей и жен, как раковину при засоре затопляет грязная вода всего дома», — писала в 1858 году газета «Индиана дейли джорнэл». Хорейс Грили с неодобрением рассказывал о том, как известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану, получил развод к ужину «и в течение вечера женился на своей новой возлюбленной, прибывшей туда специально для этого и остановившейся в том же отеле. Вскоре они отправились домой, не нуждаясь более в услугах штата Индиана; а по прибытии он представил свою новую жену ее ошеломленной предшественнице, которой все это сообщил и предложил собирать вещи и убираться восвояси, поскольку в этом доме места для нее больше нет. И она ушла». В 1873 году легислатура Индианы ввела в действие новый жесткий закон, покончивший с миграционным бракоразводным бизнесом штата. Но Чикаго все еще пользовался печальной известностью центра разводов, а бракоразводный бизнес, как и другие виды предпринимательской деятельности, вместе с населением стал передвигаться на Запад. Ходили рассказы про то, как специально созванное собрание рудокопов в Айдахо могло услужить комунибудь из своих, торжественно расторгнув его брак.

Среди благ, которыми соблазняли западные штаты, были расплывчатые формулировки допустимых оснований для разводов. Некоторые штаты фактически ввели в действие всеобъемлющую формулировку, допускающую любую причину, которую суд сочтет подходящей. Таким же важным фактором в конкуренции в области миграционного бракоразводного бизнеса были неопределенно сформулированные, почти не существующие требования в отношении необходимости проживания на территории штата. На Западе, куда почти все приехали относительно недавно, избирателями нужно было считать всех недавно прибывших, рассматривая их как правомочных постоянных жителей. Те, кто создавал новые города, были заинтересованы в привлечении населения и очень быстро делали вновь прибывших полноправными «постоянными жителями». Территории и штаты, требовавшие лишь короткого срока проживания для получения избирательного права, находили это условие подходящим и по другим причинам.

Территория Дакота с трехмесячным цензом оседлости еще до 1880 года привлекала желающих получить развод жителей из восточных районов США. Северная Дакота и Южная Дакота, которые обе были приняты в федерацию в качестве штатов в 1889 году, сохранили этот гостеприимный ценз оседлости и таким образом заложили основы для процветания у себя бракоразводного бизнеса. Владельцы отелей и содержатели салунов, торговцы и, конечно, адвокаты — все получали доходы от щедрых визитеров, приезжавших с тем, чтобы проделать кратчайший путь от несчастья к блаженству. «Дурная слава, которой пользуется Южная Дакота, — хвалился местный адвокат, — не приносит нам никакого вреда. Она дает нам рекламу за рубежом и способствует поступлению сюда тысяч долларов, причем не только в качестве оплаты за бракоразводные дела, но и в виде капиталовложений». За монополию в этом перспективном новом бизнесе между городами Су-Фолс и Янктон началась напряженная конкурентная борьба. СуФолс, в котором уже имелось два колледжа, располагал также юристом тридцати трех лет — «как раз в том пылком и восприимчивом возрасте, когда женское горе вызывает в мужчине наибольшее сострадание. Во всех судебных делах, рассматривавшихся судьей Эйкенсом, где в качестве обиженной стороны выступала представительница прекрасного пола, слушание велось с нежнейшей симпатией и деликатнейшим вниманием к ее интересам». В Янктоне был лишь один колледж, зато там имелся новый отель, который рекламировался в элегантной брошюре, рассылавшейся в сотнях экземпляров представителям светского общества Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии.

Обе Дакоты также вели между собой конкурентную борьбу за привлечение бракоразводного бизнеса. Когда глава епархии СуФолса 1 января 1893 года в своей новогодней проповеди произнес иеремиаду против «фактического многоженства», кото роеде получается в случае быстрого повторного брака после развода, и начал в столице штата кампанию за принятие в Южной Дакоте более строгих законов о разводе, владелец отеля из Фарго, штат Северная Дакота, как рассказывали, присоединился к этой кампании в надежде на то, что законы в Южной Дакоте будут более строгими и это подкрепит бракоразводный бизнес в Северной Дакоте. Но уже через несколько лет обе Дакоты повысили ценз оседлости до одного года и таким образом выбыли из конкуренции.

Такой порядок событий — первоначальный период либерального законодательства в области разводов, за которым следовали скандалы, консервативная кампания с требованием реформы законодательства и ужесточение законов, подрывавших бракоразводный бизнес, — повторялся везде на Западе. В первые годы XX века, помимо Северной и Южной Дакоты, некоторые другие западные территории и штаты (включая Оклахому, Вайоминг, Техас, Небраску, Айдахо и Неваду) рассматривали производство разводов в качестве одного из ведущих направлений местного предпринимательства.

Гибкое законодательство в области разводов было всего лишь естественным в рамках федеральной системы дополнением к жестким законам о разводе Нью-Йорка и Южной Каролины. Бракоразводные фабрики Невады процветали за счет «высокой нравственности» Нью-Йорка. Нью-Йорку, кроме того, было легче сохранить свое лицемерное целомудрие (и, следовательно, сложнее изменить свои законы) и потому, что у его состоятельных жителей всегда имелась альтернатива в виде поездки в Рено.

В штате Невада разводы фактически стали основной движущей силой в экономике. И если там в большей степени, чем где либо еще, летопись разводов была приправлена скандалами и романтическими историями, то она также являлась свидетельством предприимчивого, соревновательного духа поселений людей, обустраивавших Запад.

Вплоть до начала XX века количество разводов, произведенных в Неваде, было сравнительно небольшим, поскольку среди проживавших в штате было относительно мало женщин, а Невада еще не установила диктуемые соображениями конкурентной борьбы льготные условия для приехавших с целью развестись. Первый шумный развод в Неваде состоялся в 1900 году, когда английский аристократ граф Расселл, выполнив требовавшееся условие относительно шестимесячного срока проживания, получил развод поневадски и быстро женился на другой женщине, которую взял с собой обратно в Англию. Там его первая жена, утверждая, что получешшй в Неваде развод не является действительным, обратилась в суд по поводу «измены» мужа для получения развода в соответствии с английскими законами. Граф Расселл был обвинен в двоеженстве, предан суду пэров палаты лордов, осужден и в конечном итоге заточен в лондонский Тауэр. Такая реклама невадских разводов была несколько двусмысленной, но по крайней мере способствовала распространению информации о краткости существующего в Неваде ценза оседлости и гибкости ее законов о разводе.

Первая благоприятная информация, способствовавшая развитию бракоразводного бизнеса в Неваде, появилась в газетах в 1906 году, когда основной новостью дня стала история несчастной Лоры Кори, которую развод в Неваде освободил от изменявшего ей мужа. Уильям Кори был промышленником, занимавшимся сталелитейным делом и добившимся успеха своими собственными силами. От фабричного рабочего в Брэддоке, штат Пенсильвания, он к тридцати семи годам проделал путь до президента компании «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн». Коллеги характеризовали его как «льдышку в том, что касается бизнеса». Однако за пределами своей конторы он проявлял значительно больше теплоты и без липших церемоний бросил свою жену и семью ради привлекательной актрисы оперетты Мейбл Джилмен. Тогда его жена, дочь бедного шахтера, на которой он женился в ранней молодости, отправилась в Рено, чтобы получить развод. Через девять месяцев после развода Кори женился на мисс Джилмен. Пресса была вне себя от праведного негодования в связи с поступком Кори, но превозносила законы Невады как защиту для пострадавшей невинности.

Бракоразводный бизнес Невады процветал, хотя и не всегда во благо невинно обиженного. Юристы Невады публиковали в газетах восточных районов США рекламные объявления о том, что шестимесячный срок проживания, предписываемый их штатом, является кратчайшим в стране. Они описывали, как много легко доказуемых поводов к разводу принимаются в Неваде, объясняли, каким удобством является отсутствие требования о предоставлении подтверждений изложенных фактов, и напоминали читателям, что в Неваде не существует запрета на немедленный повторный брак. По меньшей мере один из юристов за публикацию подобной рекламы был кратковременно отстранен от практики верховным судом Невады. Однако число бракоразводных процессов росло, и это давало широкие финансовые выгоды штату. В 1910 году (когда количество разводов в Неваде составляло триста в год) начался знакомый нам цикл реформ. Под давлением духовенства, а затем партии прогрессистов легислатура штата повысила ценз оседлости с шести месяцев до года Однако юристы, торговцы, бармены, владельцы отелей и представители другого бизнеса немедленно заявили свой протест. Губернаторреспубликанец, подписавший новый закон о разводах, наряду с некоторыми членами легислатуры штата, его поддержавшими, проиграл в 1914 году на выборах. В 1915 году на ближайшей сессии легислатуры штата, проводившейся раз в два года, этот закон был отменен и восстановлен шестимесячный ценз оседлости. Бракоразводный бизнес быстро возродился, чему удачно способствовал широко освещавшийся визит королевы кино Мэри Пикфорд, приехавшей в Неваду, чтобы развестись со своим первым мужем и получить возможность выйти замуж за Дугласа Фэрбенкса

У Невады попрежнему имелись конкуренты, и законодательные органы штата оставались настороже. В 1927 году, опасаясь растущей угрозы со стороны Франции и Мексики, а также учитывая прошедший слух, что Вайоминг может снизить ценз оседлости до трех месяцев, легислатура Невады приняла закон, предписывавший всего трехмесячное проживание на территории штата Затем опять в 1931 году, когда прошел слух, что Айдахо и Арканзас готовятся ввести трехмесячный ценз оседлости, невадские законодательные органы спешно сократили ценз оседлости до шести недель.

«Опять грядут дни золотой лихорадки. Попробуйте не упустить свой шанс», — гласил заголовок газеты «Невада стейт джорнэл». Как отмечает историк Нелсон Блейк, все это вело еще к большей неразберихе между бракоразводным бизнесом и бизнесом, связанным с туристским обслуживанием. Часто люди приезжали не с целью развестись и поселиться в штате на требуемое законом время, тратя при этом деньги на развлечения, а чтобы повеселиться, и попутно обнаруживали, что не мешало бы и развестись. Становилось затруднительным различить жаждущих веселья каникуляров и несчастных, добивавшихся развода. Все они тратили деньги в Неваде. В начале 1920-х годов, когда еще был в силе шестимесячный ценз оседлости, в Неваде производилось около тысячи разводов в год; когда же ценз оседлости был сокращен до трех месяцев, ежегодное число разводов достигло в 1928 году 2 500, а в результате принятия в 1931 году закона о шестинедельном цензе оседлости соответствующая цифра в том году подскочила до 5 260. В тяжелые времена депрессии спрос на разводы поневадски, как и на другие предметы роскоши, сократился. Однако экономический подъем в период второй мировой войны вызвал новый бум: в 1943 году в Неваде было зарегистрировано 11 ООО разводов, а тремя годами позже— 20 500. В 1950-е годы ежегодное число разводов в Неваде сократилось до 10 000.

Невада смягчила также и свое законодательство о браке. В 1940 году, уже после того, как Калифорния выдвинула требование предварительно сдавать анализ крови и ждать после подачи заявления три дня, в Неваде попрежнему оформляли (по словам Джилмена Острэндера) моментальный брак, круглосуточно». Это приносило новый урожай скороспелых молодоженов.

Туризм тоже подогревал дух оживленной конкуренции. Почти все разводы в течение ряда десятилетий оформлялись в Рено, который специально развивался таким образом, чтобы принимать приезжающих за разводом. Из 5260 разводов, произведенных в Неваде в 1931 году, 4745 были оформлены в Рено. Но настоящий успех города был еще впереди. Лас-Вегас, который до 1911 года даже не был зарегистрирован как город, всего лишь через двадцать лет имел многочисленные светящиеся неоновыми вывесками ночные клубы с ослепительными танцовщицами кордебалета, комедиантами и высокооплачиваемыми знаменитостями сцены и экрана. Получить развод — это только половина удовольствия». Приезжавшие за разводом из Лос-Анджелеса и других мест скоро убедились, что гораздо веселее было расслабиться и приятно провести время в Лас-Вегасе. К концу 1950-х годов там оформлялась почти половина всех регистрировавшихся в штате разводов. В течение двух десятилетий после 1950 года ежегодное число разводов на тысячу жителей в Неваде было примерно в десять, а количество браков — в двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разводов в Неваде в пять раз превышал соответствующий показатель любого из ее ближайших конкурентов (Флориды, Оклахомы, Техаса, Аризоны, Айдахо, Вайоминга и Аляски); браков же в Неваде заключалось в десять раз больше, чем у ближайшей ее соперницы Южной Каролины.

Разводы были не единственным в сфере предпринимательства побочным продуктом федеральной системы. Другим были азартные игры. И в этой области такой малонаселенный штат, как Невада, также имел все необходимое для успеха. Некоторые историки отмечают, что вся история Невады была не чем иным, как одной долгой азартной игрой. Менее метафоричное объяснение этому феномену заключается в специфике функционирования федеральной системы и в осторожности законодателей других штатов. Лошадиные бега, в силу традиции, обычно не подпадали под запреты общеправового характера, перенесенные из Англии и делавшие содержание обычного игорного дома уголовно наказуемым нарушением общественного порядка. В Нью-Йорке, например, в 1887 году специальным постановлением разрешалось делать ставки на бегах. Однако в начале XX столетия в некоторых штатах в связи с появлением «буки» (от «букмекер»; впервые использование этого американизма было зафиксировано в 1909 году) и другими злоупотреблениями бега были закрыты. Затем, в конце 1920-х и начале 1930-х годов, легализованная система механического подсчета ставок, делаемых на бегах (упростившегося с появлением в 1933 году полностью электрифицированного «тотализатора»), в которой для оформления ставок использовались билетные автоматы, придала бегам особую популярность. И все же легализация азартных игр оставалась жестко лимитированной: обычно не разрешалось делать денежные ставки гделибо, помимо ипподромов, и игорные дома для широкой публики оставались под запретом. Штаты в законодательном порядке запрещали машины для азартных игр и либо строго контролировали, либо закрывали залы для игры в преферанс и другие карточные игры, всевозможные игральные автоматы и устройства. Изза существовавшей возможности делать ставки во время бокса одни штаты запретили этот вид спорта, а другие поставили его под контроль общественности.

Когда в 1931 году в Неваде началась депрессия, спрос на разводы сократился и широко распространились опасения, что другие штаты могут либерализовать свое законодательство в области разводов. Жители Невады предполагали, что просто сокращения требуемого для получения развода срока проживания до шести недель может оказаться недостаточно для обеспечения восстановления экономической активности. Однако традицию подпольного игорного бизнеса, установившуюся в те дни, когда азартные игры были под запретом, было трудно преодолеть. Поскольку азартные игры, пока они оставались противозаконными, были сугубо личным делом, отсутствовала апробированная методика того, как содействовать развитию этого дела и организовать рекламу только что легализованных игорных домов. Новые законы Невады открыли двери для предприимчивых людей нового типа.

Одним из таких первооткрывателей был Реймонд Смит. Не имея опыта профессионального игрока, Смит, воспитывавший двух сыновей, приехал в период Великой депрессии в Рено из Калифорнии в поисках работы. Когдато он работал в качестве зазывалы на карнавалах и теперь использовал свой природный дар организатора, чтобы превратить азартные игры в популярное публичное развлечение. В то время как подпольные игорные дома выживали благодаря тому, что их деятельность не афиши

решалась, Смит понял, что успех легализованного игорного дела будет зависеть от рекламы. С того дня, как он открыл свое первое маленькое казино на Виргиниястрит в Рено, он начал рекламную кампанию, кульминацией которой стали тысячи рекламных щитов, расставленных вдоль автострад страны. Так он превратил «Хэролдсклаб» (названный так по имени его сына Хэролда) в общенациональную марку. Он убедил робких и подозрительных представителей американского среднего класса по всей стране, что они могут также доверять «Хэролдсклабу», как доверяют другой продукции и услугам, имеющим общенациональную рекламу.

В короткий срок Реймонду Смиту (чья карьера прелестно отображена в книге Джилмена Острэндера) удалось демократизировать игорное дело, «как Генри Форд демократизировал автомобиль». До начала деятельности Смита игорные казино преуспевали за счет «high rollers» (экстравагантных покорителей Миссисипи и героев американского фольклора) — игравших по крупному профессиональных игроков. Доход или убыток казино мог зависеть от того, как лягут карты или упадут кости. Реймонд Смит изменил все это. Уменьшив размер ставок и расширив таким образом круг своих посетителей, он стремился создать в игорном бизнесе нечто аналогичное тому, что представляли из себя дешевые магазины Вулворта. «Хэролдсклаб» столь же отличался от казино старого типа, как магазин дешевых товаров от элитарного специализированного магазина.

Чтобы привлечь обескровленных депрессией клиентов, Смит придумал рулетку, где играли на центы, а также другие хитроумные нововведения типа мышиной рулетки, в которой настоящая живая мышка выбирала выигрышный номер. Затем он установил ряды игральных автоматов, выманивавших пяти, десяти и двадцатипятицентовые монеты у людей, которые даже не знали правил игры в покер или кости. (Двадцать лет спустя игральный автомат был прозван в Америке «одноруким бандитом».) Чтобы женщины чувствовали себя как дома и чтобы привлечь их к игральным сголам, он нанимал женщин на работу в качестве банкометов и подставных лиц, делающих для привлечения публики первую ставку в игре. Это были женщины, недавно прошедшие через моментальные бракоразводные процессы или будущие вероятные их участницы. Приветливые женщины банкометы получали инструкции играть в соответствии с определенными правилами, установленными в данном игорном доме, и поэтому никогда не вступали в интеллектуальное противоборство с игроками. В их обязанности входило давать советы, как играть, неопытным игрокам. Смит даже обеспечивал нянек, присматривавших за детьми, чтобы матерям, когда они развлекались в «Хэролдсклабе», не приходилось оставлять своих крошек без присмотра в мотелях.

Совершенно в соответствии с обычаями растущих городов Реймонд Смит стал известным местным филантропом. Он построил для посетителей своих заведений музей Западной Америки и предоставлял нуждавшимся студентам стипендии для обучения в Университете Невады. Посетителям «Хэролдскла ба», которые не вняли предостережению Смита делать ставки только в пределах той суммы, которую они могут позволить себе проиграть, Смит даже давал немного денег взаймы, чтобы помочь вернуться домой. «Хэролдсклаб» был первым заведением такого рода—за ним последовали остальные. Успешно процветал «Невадаклаб», а затем возник «Хэррасклаб» (названный по имени его владельца Уильяма Хэрры, не преминувшего воспользоваться путаницей изза схожего звучания названий) и многие другие.

Игорное дело в Неваде процветало как специфически приграничный феномен — граничащий с противозаконным и обусловленный близостью границы с другими штатами. Ни один из игорных центров Невады не находился в глубине штат Расположенный на западе штата Рено был в какойнибудь дюжине миль от границы с Калифорнией. Лас-Вегас, в юговосточной оконечности штата, находился близко к Калифорнии, Аризоне и Юте, а по озеру Тахо фактически проходила югозападная граница Невады с Калифорнией. Поселок Лас-Вегас, приобретенный железнодорожной компанией еще в 1903 году, обслуживал строительство неподалеку от дамбы Гувера и был подготовлен к игорному буму, вызванному новыми законами Невады 1931 года. Он имел то преимущество перед Рено, что к нему было легче добраться на автомобиле из ЛосАнджелеса, СанДиего и других быстро растущих городов Южной Калифорнии. После второй мировой войны Лас-Вегас ввел новый обычай. Если Рено предлагал приезжим игрокам автоматы с пяти и десятицентовыми ставками, то в Лас-Вегасе распахнули двери новые великолепные универсальные игорные центры. Под Лас-Вегасом возникло новое роскошное развлекательноигорное заведение. Оно разместилось на «Полосе»—улице в новом, не входящем в состав города районе, получившем характерное для периода роста городов название «Парадиз». Всего за десятилетие там появился мириад первоклассных, сверкающих хромом заведений, совмещавших в себе гостиницу, мотель, ночной клуб и казино и носивших горделивохвастливые, экстравагантноромантические названия: «Гостиница пустыни», «Сахара», «Плавучий театр», «Ройал Невада», «Ривьера», «МуленРуж», «Звездная пыль», «Мартиник», «Тропикана», «ВегасПлаза», «Касабланка», «Сан Суси». Даже наиболее скромные из этих гостиниц стоили 5 миллионов долларов. Привлекая приезжих из Голливуда, находившегося всего в двухстах пятидесяти милях, они вступали в соревнование за более громкое название, способное привлечь постояльцев с толстыми кошельками. К1955 году было подсчитано, что ежегодно в районе Лас-Вегаса тратилось 20 миллионов долларов на развлечения, в избытке предлагавшиеся завсегдатаям игорных заведений.

А затем в 1950-е годы настало время озера Тахо. Игорное дело в этом районе было начато Уильямом Хэррой из Рено, который приобрел особенно лакомый участок невадской земли, непосредственно прилегающий к калифорнийской границе. Расположенные там казино обещали стать чрезвычайно притягательными для игроков из Северной Калифорнии. Обнаружив, что необходимость совершать пятичасовое путешествие автомобилем от Сан-Франциско до его казино удерживает его посетителей от однодневных поездок, Хэрра решил открыть собственную автобусную линию. За советом он обратился в Стэнфордский исследовательский институт, который за вознаграждение в 16 ООО долларов предоставил в его распоряжение «Исследование факторов, влияющих на расписание движения автобусов», а также несколько ценных выводов по поводу потенциальной клиентуры казино. Институт предсказывал, что его наиболее вероятный клиент — это человек «пожилой, с низким социальным статусом, неженатый, скорее снимающий жилье, чем домовладелец, и без машины... нетипичный представитель всего населения». Тогда Хэрра нацелил свою рекламную кампанию на привлечение такой клиентуры в маленьких городках вокруг Сан-Франциско. Он сделал все возможное, чтобы облегчить поездку до казино, чтобы посетители были довольны своим пребыванием там и продолжали тратить деньги. Когда другие последовали примеру Хэрры, побережье озера Тахо превратилось в мощного конкурента Рено и Лас-Вегасу.

После второй мировой войны Невада стала прибежищем не только для игроков, но и для людей, объявленных вне закона в Других штатах. В 1946 году за 7 миллионов долларов рэкетир

Сигел, по прозвищу Рехнувшийся, который контролировал использование на местах телеграфной службы Аль Капоне, передававшей информацию о бегах, построил отель «Фламинго» на «Полосе» в Лас-Вегасе. Уже через год Сигел был убит гангстерами из соперничающей группировки, и началось сражение гангстерских банд за контроль над Невадой. В выступлениях на слушаниях в конгрессе, посвященных организованной преступности, сенатор Эстес Кефовер вскрыл наличие преступной сети, контролировавшей новое доходное направление предпринимательской деятельности штата. Штат ужесточил законодательство, касающееся выдачи лицензий владельцам казино, однако законы Невады не могли воспрепятствовать деятельности гангстеров.

В то время как лица, осужденные ранее за совершенные преступления и бежавшие от возмездия и дурной славы, стекались в Неваду, что являлось еще одним побочным продуктом федеральной системы, растущее население штата создавало множество новых проблем. В озеро Тахо, на границе штата, два новых казино ежедневно сбрасывали примерно полмиллиона галлонов канализационных отходов. Первоначально граждане Невады пытались избавиться от избыточных нечистот путем их переработки и последующего рассеивания над деревьями. Но изза стока в озеро чистые до того воды Тахо стали окрашиваться в грязнозеленый цвет и появились водоросли, мешавшие купанию. Тогда было сочгено более удобным и экономически целесообразным сбрасывать подвергшиеся обработке нечистоты по сточным трубам непосредственно в Тахо. Загрязненные воды текли за пределы границ штата — и жителей соседней Калифорнии предупреждали о недопустимости «пить, ловить рыбу, плавать или же входить в эту воду». Калифорнийцы, таким образом, расплачивались за федеральное устройство государства.

В далеком Вашингтоне, округ Колумбия, малонаселенная Невада имела благодаря федеральной системе еще и другое, легко предсказуемое преимущество. Сенаторы из Невады стали играть непропорционально большую роль в законодательных органах страны, поскольку в сенате штаты типа Невады, обладая формальным равенством, фактически находились в привилегированном положении. Сенаторы от «малых» штатов, как правило, были более уверены в переизбрании на свой пост и поэтому с большей эффективностью могли добиваться желаемого в сенате. Поскольку они представляли интересы меньшего числа крупных экономических корпораций, им было удобнее отдавать свои голоса в обмен на действительно нужное их избирателям. А пропорционально населению их штатов они обычно имели в своем распоряжении относительно большие суммы финансирования из федеральной казны по сравнению с другими сенаторами. В Неваде после 1889 года немногие из сенаторов потерпели поражение в выборах на новый срок. В результате действующей в сенате системы старейшин сенаторы от Невады имели тогда значительные, а иногда и решающие позиции во влиятельных комитетах. Сенатор из Невады Пэт Маккарен как старейшина стал председателем комитета сената по судебным делам, а сенатор из Невады Кей Питтмен — председателем комитета по международным делам. Эти выборные представители наименее населенного штата без липшего шума меняли баланс сил в представительной системе. Американцы могли устремляться в города, однако конституция продолжала поддерживать новые источники богатства и влияния и влиятельные голоса в федеральных органах в интересах нового Запада.

Америкацы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ, ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1993. — 832 с.